— Здравствуйте, это программа «Чувствительно», меня зовут Ирина Воробьёва. Это первая программа в 2018 году. Как всегда, в этой программе замечательные гости. Гостья, которая у нас уже была, рада снова приветствовать: это Анна Данилова, главный редактор портала «Правмир». Добрый день.
— Здравствуйте.
—Новогодние праздники — это большая проблема для благотворительных фондов и для журналистов. Люди обращаются за обезболиванием, за помощью. Все разъехались, ничего не работает. Как с этим у вас? Звонят ли вам в редакцию кто-нибудь о помощи? Вообще, практикуется ли такое, чтобы вам звонили и что-то спрашивали, просили как-то помочь?
— Да. Фонд «Правмир» работает и в праздники. Наши сотрудники выходят практически каждый день. Поступают постоянно новые просьбы. Понимаете, так получается, что фонд «Правмир» — это фонд последней надежды. Мы в основном берём людей, которым просто некуда больше пойти. В каких-то случаях это взрослые, которые находятся в безвыходной ситуации. Иногда это не граждане России, которым тоже больше некуда пойти. Иногда это ситуация, когда человек не может получить срочное лечение по ОМС. Квота возможна, но квоты ждать, например, полгода или год. А операция или какой-то курс лечения необходимы уже сейчас, потому, когда дождёшься квоты, будет поздно. Ситуации, когда мы работаем на грани, когда счёт идёт на время, все сложно. Поэтому и в праздники приходится работать. В общем, наши сотрудники работают практически круглосуточно. Директор нашего фонда уходит домой ночью. Такая же ситуация в большинстве фондов. Поэтому сейчас очень важно всем нам понять, что надо понемногу переходить от таких стихийных сборов: «Срочно! Девочка! Операция завтра! Люди, давайте срочно, быстро скинемся, пожалуйста, спасём ребёнка…» — к рекуррентным платежам.
Что такое «рекуррентный платёж»? Вы подписываетесь на пожертвования в какой-то фонд, и вы знаете, что эта программа помощи закрыта. Например, какая-нибудь срочная химиотерапия или срочные пересадки костного мозга. Вот вы на них подписываетесь. Это может быть, небольшая сумма, пятьдесят рублей или сто рублей. Для кого отказаться от чашки кофе в неделю — это 250 рублей в неделю. Человек переводит эти деньги в фонд и знает, что у фонда будет стабильная, прогнозируемая ситуация. Потому что вечно работать на грани катастрофы и «поднажмём» — нельзя.
— Люди в какой-то момент даже перестают реагировать.
— Это неправильно – нет никакой стабильности для фондов и для пациентов. Недавно мы об этом разговаривали с Любовью Аркус, которая занимается помощью людям с аутизмом. Она очень правильно сказала: благотворительность в России — это совсем не то, что благотворительность во всём мире. Это третий сектор, организации, которые закрывают вещи, не реализованные в государстве. Это организации, которые отстаивают права людей — на лечение, на медицинскую помощь, на обезболивание. Поэтому, кстати, у нас недавно в фонде стал работать юрист, который занимается проблемами людей, помогает получить помощь в тех случаях, когда человек сам её получить не может.
— То есть когда государство обязано помочь, но человек не может получить помощь, потому что не знает, что ему на самом деле всё это положено по закону.
— И оказывается, что многие проблемы технически возможно решить без сбора денег, если знать правильные пути и механизмы.
— Вообще, это нечестно, мне кажется. Когда государство обязано тебе выдавать лекарства, или проводить операцию, или ещё что-то, но выстраивает такую схему, когда ты не можешь её получить. Мы много раз говорили об этом в этой студии, наши слушатели тоже об этом знают. Это очень правильная история, с юристом, который помогает людям получить то, что им положено.
— Люди не всегда знают про свои права. И очень хорошо об этом говорит Нюта Федермессер, когда рассказывает о проблемах обезболивания. О том, что многие ситуации с отсутствием доступа к обезболиванию происходят оттого, что человек не понимает, что он имеет право жить без боли. Люди относятся к этому так: ну, у меня уже болит, всё, я никому не нужен, я безнадёжный… А это не так. Надо понимать, что есть право жить без боли.
Возвращаясь к начатому разговору — конечно, в праздники сложно. Но чтобы этого не было, чтобы фонды могли работать стабильно, нужны рекуррентные платежи. Поэтому важно подписываться. Пусть это будет небольшая сумма, но она будет означать, что это не просто стихийная история, когда все побежали и потом пропали. Пусть каждый месяц у вас с карточки уходит небольшая сумма, которая позволяет работать огромной системе. И завтра, и послезавтра на эти деньги будут проведены срочные операции, срочные пересадки…
У нас в фонде «Правмира» есть фонд «скорой помощи». Некоторая сумма денег, которую мы используем на закрытие совсем срочных просьб, когда операция нужна завтра. Вот есть сегодня донор, но нет квоты, допустим. Надо это сделать очень быстро, нет времени собирать. Или операции, которые делаются внутриутробно детям с диагнозом spina bifida. Сегодня можно, завтра — нет. Клиника ждёт оплаты счёта сегодня, надо оплатить, а потом уже собирать. Иногда, кстати, клиники готовы ждать, потому что они уже знают, что в России собирают на эти операции. Этих операций стало в последнее время много. Не сто процентов излечимо, но тем не менее ситуация абсолютно поддаётся контролю, ребёнок не будет тяжёлым инвалидом. И это та вещь, которая реализуема просто с помощью денег.
— Ну я вот от себя скажу, что рекуррентные платежи — это очень удобно. Если вы будете подписываться: вам в почту приходит письмо — «Здравствуйте! Мы завтра спишем с вашей карточки… столько-то денег, на сколько вы подписались. Проверьте, что у вас эти деньги есть на карточке». Дальше они списывают эти деньги, и приходит письмо: здравствуйте, мы списали с вашей карточки такое-то количество денег в пользу такой-то программы или фонда, спасибо вам большое за помощь. А в конце месяца или в конце года ещё приходят отчёты. Если вы подписываетесь на фонды, программы, которые в целом ведут отчётность, — вы ещё получаете отчёты. То есть вы понимаете, на что ваши деньги пошли. Поэтому здесь трудно не согласиться. Если у вас ещё нет такой привычки подписываться на регулярные платежи, я думаю, что это стоит сделать.
Аня, для портала «Правмир», главным редактором которого ты давно являешься, каким был 2017 год? Для журналистов, которые пишут про социальные проблемы, про благотворительность, про православие, про какие-то проблемы… Какие главные темы были в 2017 году?
— Когда я готовилась к сегодняшнему эфиру, то смотрела на публикации, которые у нас лучше всего читались. И поняла, что, каждая статья, которая получала большой охват аудитории, — это была статья, которая попадала в какой-то нерв общества, в какие-то очень важные, волнующие людей проблемы.
Во-первых, это молодёжь. Две публикации, которые у нас набрали рекордное число прочтений, обсуждений, дискуссий. Первая — это лекция про молодёжь Людмилы Петрановской, в поддержку фонда «Волонтёры в помощь детям-сиротам», ими организованная.
Вторая — интервью Екатерины Шульман, тоже про то, что сегодня происходит у молодёжи. Тема безумно волнует всех: а что же с ними делать? Никто не может понять. Телевидение находится в каких-то таких отчаянных попытках привлечь молодёжь обратно к телеэкрану, и им это не удаётся. «Чего им надо-то, как их зацепить? Давайте ещё вот так вот покажем…» А оно не работает.
— Шульман я читала, это крутая статья. Екатерина Шульман вообще крутая сама по себе, надо сказать. Но тема молодёжи в 2017 году действительно была очень популярной, и не только у вас, а вообще везде, особенно после митинга в Москве, где было очень много молодёжи. Это стали просто все обсуждать. В общем, понятно, почему молодёжь вышла на первое место.
— Мне оказались очень близки мысли Людмилы Петрановской о том, что сегодня происходит беспрецедентная для истории вещь, когда не младшее поколение получает опыт от старших. У нас сейчас нарушена система передачи опыта. Нам ценны отношения с нашими мамами и папами не потому, что только мама знает, как правильно готовить суп или папа знает, как чего-нибудь правильно вкручивать. Нет, мы это сами можем посмотреть в интернете и, наоборот, маме рассказать: «Мама, короче, чизкейк готовится вот так вот». Сегодня происходит совершенно новая ситуация, в которой родители, наоборот, получают опыт от своих детей. И мне оказалась очень близка мысль Екатерины Шульман о том, что все разговоры про потерянную молодёжь, про сложности взаимоотношений — это не разговоры про сегодняшних двадцатилетних или пятнадцатилетних. Основной межпоколенческий конфликт— между теми, кому сегодня шестьдесят, и теми, кому сегодня тридцать пять — сорок. Это область, в которой много сложных взаимоотношений. Даже если просто посмотреть по родительским сообществам, каким-то женским сообществам — всегда сложные отношения с мамами. Тут ещё конфликт советского, постсоветского восприятия. А сегодня, по свидетельству Шульман, многие исследователи говорят о том, что идёт спад межпоколенческого конфликта. Что у тех, кому сегодня пятнадцать, шестнадцать, восемнадцать, совсем другого типа отношения с родителями. Это очень обнадёживает.
— Да, очень обнадёживает. Надо сказать, что не так давно поучаствовала в одном мероприятии, где как раз речь шла про волонтёров, и в зале сидели, мне кажется, первокурсники. И я видела на их лицах смесь какой-то тоски и отчаяния, когда они слушали речи, которые я слушала тоже в институте. Слова были те же самые, конструкции были точно такие же. Ничего не поменялось, посыл остался тот же. Но только в зале уже сидят люди, которые эту речь не понимают. Они понимают гораздо больше, чем мы, мне кажется. Следующее поколение, кажется, понимает чуть больше, чем мы. Должно быть так, я надеюсь на это.
— Я смотрю по своим студентам в Московском государственном университете и вижу, что каждый следующий курс действительно знает очень много из того, что мы, возможно, не знали. По-разному, конечно, бывает, тут нельзя идеализировать, но в целом я могу сказать, что каждый новый курс меня очень радует. Действительно, есть совершенно потрясающие люди, с колоссальным кругозором и огромной эрудицией.
Помимо молодёжи, очень больная тема — это безопасность. Проблемам безопасности мы посвящаем очень много места, времени и сил. Делаем большой цикл публикаций совместно с поисково-спасательным отрядом «Лиза Алерт». И действительно, оказывается, что сегодняшнее время требует совершенно другой подготовки. Это огромные вызовы, это огромный багаж знаний, который должен быть. Очень часто говорят: «Как наши мамы выживали, когда надо было пелёнки стирать, всё готовить… Не было этих ваших мультиварок, памперсов, стиральных машинок, сушильных машинок… Вы сейчас вообще чем все занимаетесь? Должны сидеть и в потолок плевать». Оказывается, сейчас действительно очень многие вещи по хозяйству стали значительно проще. Но возросло колоссально количество других моментов, связанных с детьми. Сейчас нельзя ребёнка выпустить вот так утром во двор и позвать «Вася, обедать!» в два часа дня.
Сейчас возникают совершенно другие ситуации, связанные с безопасностью, поэтому этому мы стараемся ей посвящать максимальное количество времени. Потому что важно знать, каких ошибок не допустить и с детьми, и с взрослыми, и с пожилыми. И при этом очень важна сеть информирования, потому что в какой-то момент становится понятно, что поисково-спасательным отрядам необходимо взаимодействие с компаниями сотовой связи, чётко работающая система информирования в средствах массовой информации
Очень волнует людей то, что происходит с современной медициной, мы тоже много это обсуждаем. То, что вводит Минздрав, — это хорошо или плохо? Нет сейчас во время диспансеризации обязательных анализов крови и мочи — это хорошо или плохо? Так должно быть или так не должно быть? Что вообще в целом происходит в медицине? И нам очень важно ещё писать портреты врачей. Мы рассказываем людям про совершенно нереальных людей, которые делают невозможное, которые по-настоящему служат своей профессии, служат людям, часто живут на работе. Это люди, про которых надо знать. Не только потому, чтобы понимать, что есть фантастические люди, которые живут рядом с нами, но и чтобы понимать, к кому идти, если вдруг что.
— На этом же спекулируют, выпускают какое-то интервью человека в белом халате, непонятно — врач этот человек вообще или нет, который начинает рассказывать и внушать людям какие-то вещи… Лечите рак травками, условно говоря. Но я читала серию интервью с Михаилом Ласковым. Он гениальный. Когда ты просто читаешь таких людей, у тебя в голове становится какой-то порядок, все по полочкам. Ты понимаешь, что рак — это страшно. Но эта болезнь лечится. Нужно просто понимать, что делать. Это становится очень понятным.
— Причём «лечится» — не в том смысле, что она на сто процентов излечима. Но, тем не менее, отбить какое-то количество лет у рака даже в случае, если это уже серьёзная стадия, очень часто можно. То есть в любом случае лечиться надо. И при самых тяжёлых заболеваниях очень много что возможно сделать. Несколько лет жизни — это уже колоссально много.
— Интернет в этом смысле открыл двери. Люди начали хоть как-то понимать, что делать, куда бежать и что бежать вообще надо. Мы же знаем, как это было в ряде случаев. Да, медицина — это правда интересно. А кроме врачей, какие-то эксперты?
— Мы стараемся спрашивать обычно нескольких врачей, хороших, серьёзных специалистов. Очень часто бывает так, что один человек, эксперт, видит положительные моменты, другой рассказывает о возможных подводных камнях. То есть у нас нет «театра одного актёра», мы стараемся давать поле для высказывания разным хорошим специалистам. Важно, чтобы человек был экспертом, хорошим экспертом, но при этом определённая дискуссия должна быть.
Вообще, мы стараемся максимально адекватно писать о самых разных проблемах общества. Адекватно — в том смысле, что не просто — «ой, вот это здорово, классно, супер, все на это подписываемся» или «это полный вообще отстой, срочно против этого будем протестовать». Нет, должна быть чёткая, конструктивная дискуссия, с холодной головой.
—Когда появился портал «Правмир», всем казалось, что это такой сайт, который будет нести слово церковных деятелей, рассказывать про православие, про христианство, про веру, про религию, про праздники… Но вообще-то портал совсем про другое, такое ощущение. Тут нет ни одной религиозной темы. Или они все религиозные на самом деле?
— Это темы все про то, что важно человеку. Конечно, про религию, про православие мы тоже много пишем. У нас есть замечательные тексты очень интересных священников. Сейчас у нас есть цикл интервью с пастырями, которые много лет уже служат в церкви. Цикл носит такое неформальное название «Лайфхаки настоятелей». К чему они пришли за последние двадцать лет служения. Как, например, они дают благословение на венчание? В какой ситуации они понимают, что этим можно сказать: давайте венчайтесь, а кому-то, может быть, лучше посоветовать подождать. Кстати, никто не говорит, никто здесь советов, как оказалось, не даёт.
Во сколько лет ребёнка приводить в храм на полную службу, на сколько приводить — на пять минут или на десять поначалу? Как вообще человеку понять, есть ли у него какой-то прогресс в духовной жизни. Вот я решила собрать многолетний опыт новой России, новой религиозной ситуации, когда все в храм вернулись. Это, конечно, для нас очень важная тема. Но мы стараемся очень много внимания уделять в целом тем вопросам, которые составляют настоящий нерв современного общества. Потому что вопросы медицины, образования, здравоохранения, того, что происходит с молодежью, с безопасностью, — это то, что затрагивает всех. Это важно для верующих, для неверующих, для атеистов, для монашествующих… Поэтому эти темы в повестке дня в приоритете.
— Я помню твой большой пост возмущённый в Facebook, ты защищала кого-то из церковных служителей. Что там за история была, расскажи, если не какая-то секретная история.
— Пресс-секретарь Патриарха отец Александр Волков. У Волковых прекрасная большая семья и двое усыновлённых детей. И когда они этим летом усыновили младшую дочку, пошла, как всегда, серия публикаций: а чего это они об этом пишут, пиар на усыновлении… Про Лизу Глинку очень любили писать: «Да она пиарится на бомжах». Пойди попиарься на бомжах, покорми раз в неделю бомжей, пожалуйста. Лёгкий пиар такой — иди пиарься, кто тебе запрещает? И поэтому мне очень важно было написать про человека, с которым я училась вместе на одном факультете, с которым я знакома с пятнадцати-шестнадцати лет. Про то, что есть такие ситуации, в которых это не пиар, а действительно жизненная позиция. Удочерённая девочка, потрясающе она адаптировалась, сделала колоссальный прогресс за полгода. И им за это большое человеческое спасибо.
— Про тексты, которые собирают деньги — как такие истории вообще писать? Как пишутся истории про людей, которым нужны большие средства на лечение, их самих или детей. Как это происходит, кто их пишет?
— Такие истории обычно пишут журналисты. Для того, чтобы написать о такой семье, нужно к ней, как правило, поехать, побыть какое-то время, посмотреть. Только тогда будет понятно, почему действительно этот сбор нужен. Сейчас у нас открыт сбор на дом для многодетной семьи Фалиных. Они живут в Нижегородской области. Это прекрасная семья, в которой огромное количество усыновлённых детей. Сложно сказать, сколько через них уже прошло, потому что они берут детей, дети вырастают, создают свои семьи, а родители уже многократные дедушки-бабушки. Это потрясающе здоровая семья, которая очень хорошо умеет находить общий язык с самыми сложными детьми и возвращать их к жизни. Сейчас мы им собираем на дом.
Собственно, сбор не на лечение. И вроде бы всё равно мы понимаем, что всё будет хорошо. Ну, вот они живут в этой крохотной трёхкомнатной квартирке, дети там спят уже в три яруса. И пока ты к ним не поехал, пока ты с ними близко не познакомился, —непонятно, как действительно им важно переехать в нормальный дом, где они всех детей могут разместить. И они же ещё хотят детей брать, новых. Я для себя понимаю, что ребёнка я усыновлять, видимо, в ближайшее время не буду, я как-то вот не могу сейчас этого сделать. А при этом очень хочется как-то в этой всей системе поучаствовать, помочь. Я понимаю, что небольшой перевод на то, чтобы у людей, которые могут, хотят и будут это делать — это реальная возможность поучаствовать в этом деле. Будет у них классный, большой дом — будет у них и возможность для того, чтобы это дело продолжать. Поэтому очень важно съездить, посмотреть. И важно описывать ситуацию без громких слов.
Как раз перед эфиром мы об этом переписывались с директором фонда. Когда человек описывает свои эмоции — это ужасно, душераздирающая картина, трагическая ситуация. Такие тексты обычно не вызывают нужных эмоций, сострадания, решения. Человеку не надо описывать, что там трагическое происходит. Главное — внятно донести: вот такая ситуация. Происходит то-то и то-то. Семья такая, люди такие. Операция им нужна не потому, что это какая-то очень классная, крутая и замечательная, лучшая мама… Или какой-то более сложной семье или человеку — что, не надо их лечить? Это квота по нравственности? Мы лечим только самых хороших людей, только ангелов во плоти? Нет. Операция нужна, потому что нужна. Потому что человек имеет право на жизнь без боли. Поэтому важно доносить очень чётко, в чём суть проблемы. «Квоту сейчас нельзя получить, квота будет через полгода, по-другому сейчас невозможно пересадить костный мозг…» или «Помогает только этот препарат, эффективен в процессе химиотерапии, если его купить, то будет всё, может быть, нормально. А если его не купить, то будет плохо».
Если очень чётко это объяснить, то становится понятно, что будет в результате того, что мы переведём на этот сбор деньги.
— Тексты собирают быстро? Есть, например, сбор, какой-то короткий текст, а есть подробный, когда журналист едет, разговаривает и узнаёт. Такие тексты должны, по идее, собирать больше?
— Это зависит от суммы сбора, от ситуации во многом. Но мне хотелось бы вот что ещё сказать по поводу текстов, которые собирают деньги. Мы сейчас в фонде отходим потихонечку от сбора прямо на одну конкретную просьбу, допустим: «Ребёнку с таким типом заболевания нужна такая-то операция». Мы переходим к программным сборам. Покупаем, скажем, препараты химиотерапии сразу нескольким пациентам. У нас есть такая помощь, программа помощи детям с болезнью Крона.
Как бывает? Выходит какой-то ударный текст, быстро проходит по соцсетям, люди активизируются и собирают деньги на конкретную просьбу — и уже на следующий день нам пишут: «Я пришёл пожертвовать деньги, перевести, а сбор уже закрыт. А что теперь, как, допустим, этой семье помочь?» Поэтому мы берём не одного ребёнка с болезнью Крона, а мы рассказываем: дорогие родители, у которых дети с такой болезнью, приходите к нам, мы будем на ваших детей собирать. Поэтому если ты прочитал вчера про мальчика Васю, это не значит, что мальчикам Пете, Саше и Коле не нужно такое лечение, такая реабилитация. Пожалуйста, ты проникся судьбой одного ребёнка — а вот их ещё десять. И ты всё равно переводишь деньги на аналогичную операцию, аналогичное лечение, аналогичные препараты.
Поэтому сейчас мы понемножку переходим к таким программным сборам, чтобы под какую-то проблему можно было взять сразу нескольких детей или взрослых, и все они могли бы получить помощь системно. Чтобы люди знали, что с такой проблемой можно пойти в фонд «Правмира», здесь помогут.
— На портале «Правмир» есть вкладка «Наука». Она каждый раз цепляет взор. Кто туда пишет?
— Вкладка «Наука» — очень важная для нас история. Она содержит, во-первых, хорошие научно-популярные тексты. Пишет Алексей Паевский, замечательный популяризатор науки, очень хороший специалист. Мне, как главному редактору, важно, чтобы на «Правмире» можно было прочитать про интересные вещи в области современного научно-технического прогресса. Что вообще в науке сегодня происходит? Что происходит в области медицины, физики, химии и так далее, — это важно, это нужно. Есть священники, которые имеют образование и докторские степени, они вполне имеют право писать статьи по каким-то научным областям. Скажем, председатель нашего редакционного совета протоиерей Александр Ильяшенко всю жизнь отработал физиком-ядерщиком в Курчатовском институте. Имеет он право писать статьи по физике? Безусловно.
Еще очень важно рассказать людям о хороших учёных, современниках. Мы приходим к людям, которые работают в науке, которые всю жизнь отдали культуре, которые действительно — люди эпохи, и мы имеем возможность записывать с ними большие качественные портретные интервью, в которых спрашивать их про всё: про их эпоху, про их время, про то, как они учились, про людей… Вот очень важно — таких людей не упустить. Причём независимо от возраста, независимо от каких-то их взглядов — религиозных или политических.
Бывает так, что человек говорит: «А почему вы ко мне пришли? Я же совсем не православный». А я считаю, что это, в общем, не так важно. Если человек действительно сделал что-то выдающееся для жизни общества, для науки, для культуры, для искусства, для медицины, социальной сферы, — надо с ним говорить, надо его записывать. Он имеет право на абсолютно любые взгляды — религиозные, политические, социальные. Нам интересно не подгонять человека под ответ. Не спрашивать: «Нет, ну всё-таки, может быть, вы верите в Бога хоть чуть-чуть?» Нет. Мне очень важен честный разговор с человеком. Когда я сама беру интервью, я очень ценю возможность честно записать: вот этот человек в такой точке своей жизни пришёл к тому, что в его жизни Бог есть. Или, наоборот, встречи у него ещё не произошло. Это на самом деле не так важно. Важен полноценный портрет, без каких-то подгонок под ответ.
Нам очень важно работать на результат. Вот иногда кажется, что статьи — и статьи. Очень важно, когда у статей есть результат. Не только собрали денег, что-то изменили, что-то улучшили. Очень часто само изменение взглядов общества на определённую проблему — это уже результат.
Недавно была такая история. Вице-спикер Государственной Думы, Игорь Лебедев, сын Жириновского, написал в своём «Живом журнале», что, дескать, посмотрел видео с девочкой без ручек и подумал: как же так? Есть же такая вещь, как аборт. Если женщина во время беременности знает, что там ребёнок без какой-то части мозга или без рук, — чего же она его вообще рожает? Про эту девочку мы пишем давно. Девочка без ручек — это Василина Кнутсен. Её усыновила замечательная семья Кнутсенов — Крис и Эльмира. К сожалению, приёмные родители нередко слышат этот вопрос: а что же аборт было не сделать? Они воспитывают двоих детей приёмных со сложностями с конечностями. Они живут в России. У них четверо детей. Они делают колоссальную работу. Несколько раз я была у них дома, мы много об этом писали. В каком-то счастье, в замечательной семье растут дети! Сколько всего умеет уже Василина этой своей маленькой ручкой. Она уже пол подметает, ногами рисует, ногами ест картошку… В общем, когда мы это прочитали, сначала, конечно, глазам своим не поверили. Но такое бывает нередко.
То в эфире Первого канала прекрасному танцору Жене Рыжему достаточно известные деятели нашего шоу-бизнеса высказывают: «Что это вы на жалость тут давите!» Хотя на самом-то деле Женя Рыжий очень хорошо танцует. И профессиональное сообщество понимает, что как раз он-то на жалость не давит, а он фантастический танцор. То по поводу Василины или какого-то другого ребёнка скажут: «Что это вы аборт-то не сделали?» Вот это ситуации, в которых нельзя молчать, а надо чётко и подробно рассказывать: вот это — чёрное, вот это — белое. Здравствуйте, мы капитан Очевидность. Таких детей можно воспитывать. Не обязательно ребёнка абортировать, и так далее. Происходят изменения. Извиняются в эфире Первого канала, приглашают на встречи. Эльмиру потом приглашали на встречу в Госдуму, вроде что-то пообещали для детей-инвалидов сделать. Не знаю, насколько это было результативно или нет. Но очень важно выставлять границы дозволенного.
Если промолчать, если сказать, что это не важно, то станет можно так вот высказываться о людях с какими-то сложностями, особенностями физического развития. Нет, надо говорить: «Так нельзя». Вот так нельзя, вы неправы здесь. И тогда границы хоть как-то могут ещё удерживаться. Это очень важно.
— Мне показалось, что как раз в обеих историях, про которые ты сейчас рассказала, общество довольно агрессивно отреагировало именно в адрес тех, кто это сказал — Познера, Лебедева.
— Общество меняется. Двадцать лет назад можно было собрать деньги только на операцию голубоглазой девочке славянской внешности. Сейчас собираются деньги на паллиатив, когда мы говорим: нет, ничего не будет уже, просто должно быть качество жизни. Именно поэтому происходит такая реакция общества, потому что изо дня в день рассказывается про то, что нельзя и как должно быть.
Помимо реакции общества, здесь ещё есть несколько моментов. Во-первых, какие-то моменты могут быть изменены законодательно. И здесь от информации очень много зависит. Мы видим это на примере работы фонда «Вера». Если много, хорошо и внятно на всех уровнях говорить про обезболивание, про допуск в реанимации, про аппараты ИВЛ на дому, — в какой-то момент где-то эта брешь пробивается. Где-то в реанимацию пустят, где-то люди сами будут знать свои права, где-то люди будут знать, что у них есть право жить без боли, право на нормальное обезболивание. Включаются законодательные вопросы, знание человеком своих прав и в целом понимание обществом границ того, как можно, как нельзя, как должно быть, как не должно быть.
Я вижу, когда кто-то в социальных сетях пишет про необезболенных, находящихся в тяжёлом состоянии родственников и вижу, сколько комментариев приходит в ответ: «Звоните на горячую линию обезболивания». Пишут, что вот эта проблема решается так, вам вот сюда с этим вопросом. Нельзя оставаться без обезболивания. Нужно не лежать и терпеть, находиться в полуживотном состоянии от некупированной боли, а требовать, чтобы обезболили. Требовать, чтобы допустили в реанимацию. Требовать, чтобы была возможность поставить ИВЛ на дому. Вот это всё вместе как раз и создаёт нормально работающую систему гражданского общества. Общества, в котором понятно, что хорошо, а что плохо. Если болит — плохо, если человек обезболен — хорошо. Если ребёнок без конечностей может нормально развиваться, ходить в школу — это хорошо и здорово. Если на него показывают пальцем и говорят: «Что там мамаша аборт-то не сделала?» — это плохо, неправильно, это просто варварство.
— Если взять ситуацию несколько лет назад, то не было такого количества текстов про людей, которые помогают, про проблемы. Мы ничего не знали про многие болезни и про их лечение. Сейчас этого очень много. Многие журналисты перестали писать про политику и начали писать про социальные проблемы. Это просто целый тренд. Тебе не кажется, что люди начали от этого уставать? Перестали читать так, как раньше читали, перестали так болезненно реагировать, как раньше?
— С одной стороны, действительно, происходит некоторое привыкание к проблемам. Именно поэтому фондам важны рекуррентные платежи. Невозможно постоянно работать на пике эмоций в попытке выдавить из человека слезу. Но это, в принципе, достаточно здоровая реакция. Когда какая-то вещь становится не исключением, а нормой, это же хорошо. Хорошо, что сейчас стали больше писать об обществе, о людях, о социальных проблемах. Нет, конечно, чувства новизны, написал — и что-то должно произойти. Это определённые изменения. Дальше тоже будет что-то меняться. Посмотрим, что будет. Но меня на самом деле это радует. Мне хотелось бы, чтобы вообще не было многих тем, на которые можно писать. Хочется больше никогда не писать про то же обезболивание, чтобы были полностью закрыты все вопросы с лечением детей.
Я делаю цикл интервью с руководителями благотворительных фондов, и мы спрашиваем иногда: «А вот если завтра государство решит все ваши вопросы, вы что будете делать?» Нюта Федермессер говорит, что она, может быть, наконец тогда вернётся к преподаванию английского языка. Кто-то говорит, что такого никогда не произойдёт. Ну, а так у всех есть вполне конкретные планы на жизнь. Если завтра вдруг всё будет решено, то нет тех, кто расстроится по этому поводу. Меняется — и хорошо, что меняется.
— А кто помогает порталу «Правмир?» На что он существует?
— Портал «Правмир» существует главным образом за счет поддержки своих читателей. У нас есть люди, которые подписываются на рекуррентные платежи и которые нам помогают, — наши друзья, наши постоянные читатели. На сайте можно оформить разовое пожертвование или рекуррентный платёж — как подписку. Мы никогда не будем закрывать свои статьи, делать их прочтение платным. Для просветительского ресурса это невозможно и неправильно. Мы очень благодарны тем, кто даёт нам возможность работать, писать про коммерчески не интересные проблемы.
Благодаря нашим читателям мы успеваем записывать тех, кто уходит. Можем говорить про настоящие вещи. Мы очень благодарны тем, кто подписывается на «Правмир». Эти люди делают вместе с нами общую работу. Только вместе это возможно – вытянуть социальную журналистику.
Аудио: Радио «Эхо Москвы»