Денис Гуцко
Она всегда там, в переходе на углу Ворошиловского и Большой Садовой. С вечной своей пластиковой баночкой из-под сметаны, из которой торчит картонная иконка. До сих пор наше многолетнее знакомство обходилось без разговоров. Опускал мелочь в баночку и шел себе, не задерживаясь. Впрочем, нет – слегка замедляя шаг. Особенно когда настроение не очень. Чтобы услышать это ее неизменное: «Всего хорошего, всего доброго, Господь с тобой». Что-то есть в ее голосе, от чего теплеет на душе.
А тут, после сенсационного матча «Ростов» – «Бавария», как обычно, положил монетки, прохожу, а она мне – весело так:
– Смотрел футбол?
– Нет, – говорю.
Опешил, конечно. Не ожидал – про футбол-то.
– Занят был допоздна. Не успел, – и чуть не добавил: извините.
– Ооой, что ты! Какой матч был!
– Да, здорово играли?
– Замечательно! Такие молодцы!
– Посмотрю сегодня обзор.
– Я аж подпрыгнула, когда иранец-то, Азмун, забил! Замечательный гол.
Дальше я говорил с ней не из вежливости вовсе – пусть, мол, выговорится старый человек, не с кем ему поговорить – мне было жутко интересно. И весело. Как с давним приятелем, с которым – пуд соли и так далее.
– Обязательно глянь в интернете! Я-то старая болельщица, еще за СКА болела.
Глаз горит.
– А мне и говорят перед матчем, вы помолитесь за наших. А что ж… Я часто за людей молюсь, за чье-нибудь здравие. Ну и сижу, смотрю, читаю молитвы потихоньку за здравие футболистов.
Смеется:
– Они как пошли забивать! Ооой!
Смех как у двадцатилетней.
– Чудесный матч, чудесный!
– У меня сын в футболе спец. Он сказал, «Бавария» не лучшим составом играла.
– Это да. Наверное. Выставили второй состав. Решили, наверное, раз наши перед этим пять-ноль проиграли, то пусть, мол, второй состав поиграет. Ну и ничего. Наши все равно молодцы.
Поболтали еще, и я побежал. Дела-проблемы. Не сообразил спросить, как зовут.
Весь день потом хотелось плечи пошире расправить. Сколько в ней жизни! Бьет ключом. Стоит старушка на ступеньках подземного перехода, просит милостыню, провожает всех – и тех, кто не дает ничего – одними и теми же словами: «Всего доброго, Господь с тобой».
Ссыпаешь мелочь с ладони – и думаешь, что дело сделано. Вот старушка, просящая милостыню. Вот ты, милостыню подающий. Она несчастна, ты молодец. А потом вдруг у вас приключается разговор про футбол. Да неважно, про что. Разговор. И всё оказывается не совсем так, как тебе представлялось.
В согбенной старушке витальности и куража – столько, сколько ты в себе вряд ли припомнишь. Нет, ну, было когда-то, в особенных случаях, несколько раз. Подумаешь, как она стоит часами в переходе, наверное, одинокая, наверное, здоровье не в лучшем состоянии – и такая искра в глазах, и ни единой ноты уныния, и шутит смешно… подумаешь и усмехнешься над собой: «Проблемы у тебя? Настроение? Ну-ну».
Вспомнил совсем других стариков – родственников, соседей, родителей моих знакомых. Бесцветных, мрачных, насквозь больных и болезням своим покорившихся, загипнотизированных телевизором насмерть, через несколько фраз – о чем бы ни заговорили, переходящих к ворчанию, разобиженных на мироздание вдрызг, навсегда. Надо бы, напомнил себе, избежать такой старости во что бы то ни стало.
И еще вспомнил, как несколько лет тому назад в ростовской прессе прокатилась волна публикаций с заголовками вроде «Город оккупируют нищие и попрошайки» – разоблачительные тексты о том, что нищие на самом деле не нищие и что милостыню нельзя просить абы где. Я тогда читал и во многом, что называется, соглашался. Теперь думаю: да какая мне разница, в общем-то – настоящие, не настоящие. Если среди них попадаются такие вот старушки. Про которых как-то даже глупо произносить эти слова: «нищая», «просит»… Теперь-то я знаю: нам неловко рядом с ними потому, что мы не решаемся заговорить. Поговоришь, оказывается, и сразу всё проясняется – про настоящее и ненастоящее.
Назавтра застал ее там же. Зовут мою новую знакомую баба Таня. Следующий матч, значит, у наших в Голландии, достаточно сыграть вничью. Надо смотреть. Чтобы потом с бабой Таней обсудить.
