«Бездомные жили у меня, а потом мы открыли приют». Священник — о 80 подопечных и надежде на новую жизнь

«Ненавижу отца. Он мать бил»

Село Хреновое Бобровского района находится в 120 километрах от Воронежа и практически слилось с селом Слобода. Свято-Митрофановский храм в Слободе, а приют — в Хреновом. От точки до точки пешком километра два.

Приют для бездомных — двухэтажное кирпичное здание. Его купили с торгов. Раньше в нем был сельсовет и контора местного колхоза, который давно закрыт.

Перед парадным входом — небольшой бокс. Здесь карантин для тех, кто только прибыл в приют. На первом этаже — комнаты для постояльцев, на втором — для персонала, чтобы они могли находиться в приюте постоянно. 

— Отец Алексей, как люди оказываются в вашем приюте?

— Многие наши постояльцы — с алкогольной или наркотической зависимостью в прошлом, а также те, кому некуда было вернуться из тюрьмы. Есть те, кто жил неправильной жизнью. Я не говорю, что совсем не сужу их. Бывают моменты. Иногда воспитывать начинаю. 

Приехал мужчина на джипе, привез своего отца. Выгрузил, у забора оставил. Спрашиваю — почему? А у него обида: «Отец мать гонял, бил, ненавижу его», — говорит. Но, правда, когда отец умер, он забрал его, сам похоронил. Возмущался, что тот так недолго прожил — документы на землю переоформить не успел при жизни. 

Реагирую, говорю, что это некрасиво. 

Привезли одни старушку, смотрю на нее — совсем немного осталось жить. Спрашиваю у родственников: «Не могли потерпеть, ухаживать до конца?» Не могли. Оставляют.

Женщина привезла мать. Той за восемьдесят, и вскоре она умерла у нас в приюте. Так дочь на нас заявление написала в полицию. Якобы мать ее до смерти довели. Пришлось везти на вскрытие, чтобы справку дали, что человек умер естественной смертью, от старости. 

Нашлась у одной бабушки родственница, сказала, что заберет к себе. А когда узнала, что пенсии у нее нет, перестала выходить на связь. Уже больше года не можем до нее дозвониться.

За все эти годы историй через меня прошло множество. Всех не вспомнишь. Иногда спать ляжешь, а не спится. Часто плачу в такие моменты. 

— Каждый получает то, что заслужил?

— Да, как аукнется, так и откликнется. Как ты относишься к людям, так и они к тебе будут относиться. Не любил ты людей, жену, детей, не заботился о них, обижал — вот и они тебя не любят сейчас. И тебе прямая дорога сюда. И это еще в лучшем случае. 

Хорошо, что не в канаве. Но это не говорит о том, что их нужно выбросить из жизни совсем. Должен же кто-то ими заниматься…

«Каждому бездомному делаем МРТ и рентген»

Водителя в приюте нет, за рулем всегда священник. Колесить приходится много. Если ехать в Москву за памперсами, например, или по другим делам, берет с собой постояльцев приюта — Артура или Виктора Александровича. Это его помощники.

— Если нужно колясочников везти в больницу — местную или областную, загружаем их в «газель». Ну и сопровождающих берем с собой — тоже из постояльцев. Нам же нужно несколько пар рук.

От храма, где служит священник Алексей Ботвинков, до приюта – порядка двух километров

— В больницу ездите часто?

— Много куда ездим. В пенсионном фонде нас знают, в больницах Воронежа, Борисоглебска, в полиции. 

Кто к нам попадает? Бездомный. Часто у него нет ни одного документа, все утеряно.

Сейчас у нас живет чуть больше 100 человек. Конкретно здесь — 80. Есть еще беженцы с Украины, они живут отдельно. Бездомные, у которых диагностированы ВИЧ, гепатиты В, С, сифилис, тоже отдельно живут. Работаем с центром СПИД, с нами сотрудничает врач. Если имеет еще смысл — выписывает поддерживающую терапию.

Попал к нам человек — восстанавливаем ему паспорт, СНИЛС.

Сейчас в приюте 50 человек получают пенсии. Остальные живут бесплатно. Они либо в процессе оформления, либо человек по возрасту ее не получает.

Мы же еще за них долги выплачиваем. Перечисляем, куда нужно, с их карты. Десять пенсий из пятидесяти арестованы в счет долгов. У одного дедушки есть кредит в миллион. 

Прописаны все тут. Два дня назад оформили человеку группу инвалидности, и на следующий день пришла бумага, что он должен государству 85 000 рублей. Будем выплачивать.

Если долги перед кредитными организациями, такое тоже часто бывает, ездим туда, договариваемся. Нам обычно говорят, чтобы хотя бы погасили основной долг, а проценты там громаднейшие.

— Отец Алексей, вы сопровождаете бездомных на медицинские обследования. Как определяете, что помощь врача необходима?

— Пришел человек с улицы, у него скрюченная рука, часть тела поведена в какую-то одну сторону, язык или не работает, или работает плохо. Это говорит о том, что он перенес инсульт — обширный или ишемический. Значит, нужно МРТ головного мозга и масса других обследований, нужно посмотреть, что с ним не так. Обследовать человека нам обходится тысяч в двадцать. Документов же у него пока нет, полиса тоже. Все в процессе работы, но обследование-то нужно делать прямо сейчас. Поэтому платим. 

Когда к нам человек поступает, все идет по схеме. Обязательно делаем рентген грудной клетки, УЗИ брюшной полости и почек, исследование на ВИЧ, сифилис. 

Однажды, когда у нас еще не было бокса для карантина, привезли нам мужчину с травмой головы. Повезли в больницу, а там обнаружилось, что у него еще и открытая форма туберкулеза. Весь приют потом поставили на туб. учет на два года. Конечно, нужны обследования. А тот мужчина, как поправился, прожил у нас еще шесть лет. Жизнь бездомного скоротечна, как правило.

Еще мы их протезируем, на ноги ставим. Делают это специалисты, конечно. Я вот вам рассказывал про помощника моего, Виктора Александровича. Он машинистом работал на железной дороге, потом случилась авария, остался без ног, в семье проблемы начались. Попал к нам. Ходит сейчас на двух протезах.

Но, бывает, и жалуются. На что? Часто дергаем их. Мол, почему я три раза на обследовании был, почему у меня уже пять раз кровь из пальца взяли, почему голову просветили, щитовидку? Я не хочу, я так не привык. 

Но помочь человеку надо. Понять, что с ним происходит, почему он не ходит? В голове причина или в сосудах. Боюсь, что ногу ему отрежут. Вон сколько у нас таких. 

— А вы почему этого боитесь?

— Потому что у меня у самого сахарный диабет, я на группе, есть проблемы с ногами, и тоже боюсь, что мне отрежут ноги. И за других боюсь. 

Жил у нас мальчик Сережа 1965 года рождения, а потом ушел в свой дом в Хреновом, сжег его, получил травмы, заработал гангрену, ноги отняли. Сейчас готовим ему группу инвалидности. 

Мама умерла, квартиру пропил, 4 года жил на улице

Черный откормленный кот уселся на кучу тряпья. Тяжелыми гирляндами на перилах — одежда. Одну выбросят, другую продезинфицируют и отправят в стирку.

В столовой пахнет обедом. Священник показывает хозяйственные комнаты. Тут — медикаменты, вещи, которые присылают. На стене — огромный экран, в приюте установлена система видеонаблюдения. А тут — лари, набитые мясом, фаршем, сосисками, рыбой.

В комнате пять человек. Двое справа потеряли ноги. Культи еще в бинтах, на табурете перед кроватью — вата и зеленка.

— Эй ты! Куда пошла? — кричит постоялец на санитарку. 

Та привычно в ответ:

— Чего буяним? — подошла, поправила тарелку с супом, подала ложку. — Ешь.

Вернулась к другому мужчине, Саше. Обычно он безучастно смотрит в потолок, но сейчас послушно ест с ложки.

— Не обидно, когда так они с вами?

— Нет. Привыкла уже к его характеру. Да и больной человек. Вот в другой палате у нас спокойный. Дима, ты же спокойный? Поговоришь?

Дима смотрит недоверчиво, но не агрессивно. 

— Рассказать, что со мной случилось? Могу, да. Фотографировать будете? Пожалуйста, только одеялом прикроюсь. 

Потом меня прооперировали в Рошаля, 20 ноября это было. Потом через центр Доктора Лизы сюда определили. Дом? Нет. Только дача. И та на сестру оформлена. Но я там могу жить летом, весной и осенью. Зимой где? Где придется. У друзей, на улице. Раньше я работал сварщиком. Потом документы потерял, а без прописки никто не берет на нормальную работу. Ноги? Не зажила еще одна, обрабатываю сам, да. Это несложно…

Сергей на соседней кровати рассказал о себе скупо. Работал на морозе в резиновых сапогах, из-за обморожения потерял ноги. Надеется, что тут помогут с протезированием, но надо, чтобы зажило сначала.

В одной из комнат на подоконнике сиротливо лежит вышивка — сердца, амуры. Случайно объявился хозяин, Игорь.

— Это я вышиваю. Сам. Канву и нитки приносит Ольга Николаевна. Я же портной. Прошу машинку купить батюшку, но пока никак. Как я здесь оказался? По своей дурости. Волонтеры привезли меня сюда из Москвы, от храма у Курского вокзала. У меня ничего не было, только рюкзак. Пьянство все… Квартира была трехкомнатная, от родителей осталась, но за долги ушла. Оттуда выписался, нигде не прописался. Четыре года жил на улице. Попадал и в рабочие дома, но там не очень. Не знаю, как дальше. Может, хоть руку набить — вспомнить, как шить на машинке. 

По коридору, опираясь на трость, идет мужчина. Он отличается от остальных. Черный жилет на белую футболку, гладко зачесанные назад волосы, живой взгляд. Улыбается и говорит, что не будет ничего рассказывать. Приехал, мол, сюда сам, чтобы батюшка помог группу инвалидности продлить. Самому это сделать сложно — болят ноги.

Неразговорчивых в холле собралось немало. 

Вот, например, Александр Борисович. Помнит, что его батюшка привез из Новохоперска. Помнит, что крепко пил. Работал когда-то массажистом, жил в двухэтажном доме, сейчас — тут. Как жил на улице? Пожимает плечами: «По пьяни-то что вспомнишь?»

30-летний Евгений рассказывает свою историю долго, но без подробностей. Мама умерла, остались с братом, продали квартиру, переехали в Подмосковье. Поссорились с женой брата, та нанесла ножевое, Евгения прооперировали. Обидчице дали условный срок, а вот Евгений потом сел в тюрьму на восемь месяцев и десять дней. Так получилось. Вышел, идти некуда, через организацию «Линия жизни» оказался в Хреновом. 

— Здесь я год и три месяца. Раньше был один, а сейчас вот оно — мое счастье.

Рядом с Евгением на диване — миниатюрная Настя. Она тут недавно, ей 26 лет, и она самая молодая подопечная приюта. Другие подопечные называют ее Морозко — за тонкий голос. Евгений гладит ее по голове и приговаривает через слово: «Не нервничай, успокойся».

Средний возраст подопечных приюта — 50 лет. Самому старшему постояльцу — 86 лет, но были и старше.

«У нас тут пионерлагерь»

— Отец Алексей, сталкивались ли вы с предубеждением по отношению к бездомным?

— Брезгливость есть, конечно. И сейчас тоже. В основном замечаю это за сотрудниками миграционной службы. Привозишь бездомного оформить ему паспорт, он же должен написать заявление. Так мне говорят, чтобы мы приходили со своими ручками. Почему? Человек же приходит чистый, постриженный, побритый. 

В любой больнице у нас есть любимые специалисты. Знаем — когда бы мы ни пришли, нас примут. А есть и такие врачи, кто реагирует с неохотой. Видят такие специалисты батюшку в коридоре больницы и говорят: «Ну вот, опять бомжей привез». А какие же это бомжи? У них уже прописка, медкнижка.  

А чего нашим плохо выглядеть? В приюте — режим. Просыпаются в семь утра, в восемь, если у меня есть время, читаю с ними молитвы, завтракаем. С часу до четырех дня они спят. В шесть ужин, после — просмотр телевизора и сон.

— Пионерский лагерь у вас…

— Да, пионерлагерь «Орленок». А куда деваться? Вот у матери дети рождаются. Один паинька да послушный, а другой шалопай. Но всех она возьмет на руки и обогреет. Потому что все — ее дети. 

И если ты однажды взялся, то неси дальше или уходи. А как уйдешь? Я сам в свое время все и заварил тут, не жалею об этом. Была бы возможность разместить 300 человек, всех бы взял, но у нас нет таких ресурсов.

Многие сюда попадают настороженными, с недоверием смотрят на все. А привезу им мороженое — радуются, как дети. Родители им никогда не покупали, наверное. И отвыкли же от элементарного. Сложно заставить умыться, причесаться. 

Священник Алексей Ботвинков

Я их так и называю — мальчики и девочки. Иногда обижаются: «Батюшка, мне уже 70 лет, какой же я мальчик?» А я и говорю: «А как же не мальчик? Почему ты постель за собой не заправил? В 70 лет так и не бреешься без напоминаний. Какой же ты взрослый?»

«Почему не меняешь постельное белье?» — спрашиваю. «Так я дома менял раз в три месяца». Ну, дома ты мог и годами не менять, а тут есть правила. Я так и отношусь к ним — как к детям, но понимаю, что тут уже деградация чаще всего. Или элементарное отсутствие культуры, бытовых навыков. Они забыли, что такое зубная щетка, мы учим их смывать в унитазе. Могут и мимо сходить. Кто-то не знает или забыл, что такое ершик. Учим им пользоваться.

Недавно один «мальчик» простынь разорвал. Спрашиваю: «Ну, зачем?» Этот же вопрос задаю, когда портят телевизоры — разбивают экраны, режут провода. У нас раньше в каждой комнате телевизор был, сейчас не во всех. Когда он смотрел последний раз телевизор? Лет двадцать назад. 

В праздники нашим постояльцам на кухне жарят пирожки и делают оливье. Когда он ел в последний раз оливье? А порадовать человека надо.

— Сотрудники приюта говорят, что вы сами подстригаете подопечных.

— Раньше чаще стриг, нас было немного — всего две санитарки на весь приют. Сейчас вместе со мной — девять. Если есть время, и сегодня могу помочь со стрижками. Что в этом особенного? 

Накануне вечером, когда мы только познакомились со священником, он представил мне довольно молодого мужчину:

— Вот, знакомьтесь. Это Артур Израилевич. Конечно, отчество у него другое. Это я так его называю. Артура я привез из Тульской области. Ездил туда картошку закупать для приюта, он там на полях работал. У Артура алкогольная зависимость. Мама у него умерла в Тамбове, а двухкомнатную квартиру пропил.

Как правильно помочь бездомному

Подробнее

Артур смущенно улыбается, потупив большие голубые глаза. 

В столовой перед обедом Артур подает мне тарелку, наливает чай.

— Как дурак я, когда трезвый — места себе не нахожу, — куда-то в пространство говорит Артур.

— В какой момент срываетесь?

— Когда все тут достанут и батюшка утомит поручениями. Три дня пил недавно, только в себя пришел.

— А деньги где берете?

— Было дело, что в туалете нашел на заправке, когда ездили за одним бездомным в Воронеж. Видимо, обронил дальнобойщик 100 рублей. Ну, я самогона купил. Иногда занимаю. Ясно, что безвозвратно.

— Когда пьяный — буйный?

— Не-е-ет. Мягкий и пушистый, — складывает к щеке ладошки лодочкой. 

У Артура зазвонил кнопочный телефон.

— Алло. Да вы что? — Артур багровеет. — От меня уже венками пахнет, а вы учиться предлагаете?!

— Представляешь, учиться предлагают. Реклама какая-то. Какой мне учиться?

— А у вас образование есть, Артур, профессия?

— Раньше слесарем работал. Когда-то давно.

— Сколько вам лет?

— Сорок шесть.

— Может, с начала все начнете?

— Какое начало? Где оно? Поздно уже. Не надо об этом.

Новая жизнь и шоколадки вместо сигарет

— Многие бездомные из приюта изменили свою жизнь?

— Алексей у нас жил. У него нет кистей рук и ампутированы ноги. Принял крещение, бросил пить, курить, женился. Сейчас вот по селу на велосипеде ездит. У него трехколесный. Так у него же протезы, мы ему сделали. Как-то приспособился держать руль культями. Посадит в большой багажник жену, и едут они по своим делам. 

Однажды меня вызвали в епархиальное управление и тоже задали такой вопрос — много ли людей меняют свою жизнь в приюте? Некоторые говорят, что один человек принял крещение — это мало. Но давайте помнить, что это человек с улицы, который никогда не слышал о Боге. Ему никто в свое время не протянул руку помощи. 

Этот человек имени не назвал, но сказал, что он из местных. У него умерла мама, и одному ему стало сложно

Алексея из больницы не забрали родственники, он стал ненужным, они отказались от него. Мы забрали его, сделали документы, оформили пенсию. И человек преобразился. 

За прошлый год шесть человек бросили курить. Курили они по 40 лет, а потом решили: я брошу. Ну, хорошо, тогда будешь получать шоколадку.

— То есть вы сигареты выдаете курящим, а если человек не курит — шоколад?

— Бывает, и шоколад, а бывает — яблоки и бананы. Выставишь фрукты на стол, а они брать боятся, забыли, когда в последний раз ели. Шоколад закупаем по акции в магазине. Раз в десять дней они его получают. Видите, там шоколадки лежат? Двести штук еще есть. И сигареты выдаем. Раньше на десять дней — шесть пачек, постепенно дошли до четырех пачек.

А почему вас удивляет, что сигареты выдаем? Когда к нам из Москвы приезжали, тоже сказали: как же так, православный приют и сигареты. А потом сами организовали приют и поняли, что никак без этого. Они убегают, лезут через заборы, и никакой спокойной жизни.

Питание у нас трехразовое. Вот сегодня на обед суп, гороховое пюре, сосиска, чай. Мясо каждый день. Кружки уже заменили на металлические, нужно и тарелки другие купить. Эти бьются — непрактично.

— Зачем лично вы помогаете бездомным?

— Мне жалко их. Родителей у меня нет уже. Тех, кто уже в возрасте, как родителей воспринимаю. Другие — как дети. Взял однажды ответственность, несу. Справляюсь. 

Приют появился же не просто так. Я и до его появления жалел таких людей. У меня они дома жили, и такое было. А потом решил, что нужно открывать приют. 

Зачем мне это все надо? Каждый в себе несет образ Божий, и бездомный тоже. Только этот образ искажен грехами, неблагочестивыми поступками. Может быть, они и сами не рады, что так живут. Но, чтобы выжить, им приходится и воровать, и совершать другие некрасивые поступки. Мы же от них отвернулись. Но есть приют, где примут всех. 

Сергей

Через добрые дела мы спасаем свою душу. Чтобы быть с Богом, нужно творить дела милосердия. Господь же говорит: «Блаженны милостивые, эти люди будут помилованы». Надеемся, что Господь помилует нас. Надеюсь, что Бог мне даст больше. Он же говорит: «Воздам сторицею».

Я говорить не умею, лучше сделаю что-то. Вот собираем мы все сокровища на земле — дома, машины, квартиры. Но прекрасно понимаем, что за все будем держать ответ перед Богом. 

Своей машины у меня сейчас нет. Сегодня для поездки в Воронеж у сына позаимствовал. Два года назад по гранту президентскому «газель» купили. «Ларгус» приобрел в свое время, как только эта модель появилась. Коляску инвалидную в него удобнее грузить, чем в легковую. 

Люди, которые у нас живут, никогда себя виноватыми не считают. Они не раскаиваются в своих поступках. Виноваты в их судьбе все — государство, родственники, власть. Но не они. Но в каждом есть Божья благодать. Наша задача — найти фитиль лампады глубоко в их душе, который уже еле теплится. Мы молимся за них. Когда пандемии не было, возили в храм на службы и по святым местам.

Мне часто постояльцы говорят, что они неверующие. А я отвечаю, что мы все верующие, с той лишь разницей, что я верю в то, что Бог есть, а ты — в то, что Его нет. Но Господь же наш говорит, что нужно делать добрые дела вне зависимости от того, верующий ты или нет.

У нас есть старец, чудотворец, наш первый святитель — Митрофан Воронежский. В честь него наш храм и построен. Так он говорил: «Твори благо, бегай злаго — спасен будеши». Это его нам завещание.

— Бездомные возвращались на улицу из приюта?

— Есть такой человек, 41 год ему. Семь раз уходил и возвращался, в этом году опять ушел, но пока не появлялся. Другой случай. Женщине за 70 лет, слепая, 20 лет отсидела. Все рвалась уйти от нас. Чтобы к нам попасть, нужно написать прошение, и чтобы уйти — тоже: «Прошу отпустить туда-то, претензий не имею». Кто-то написал ей такое прошение, а удерживать мы не имеем права. 

Спросил у нее: «Куда же пойдешь?» Отмахнулась, ушла, а через три месяца мне звонят с центрального вокзала в Воронеже, из полиции. Мол, прописка ваша, забирайте. «Нет, — говорю. — Сама ушла, не заберу». Никому она там не нужна была… И так мне ее жалко стало. Забрал. Сейчас ниже травы, тише воды. 

«Мы съедаем в день 40 буханок хлеба»

— Отец Алексей, за счет чего живет приют, если столько расходов?

— Есть пенсии, как уже сказал, есть пожертвования. В течение пяти лет с момента пожертвования мы всегда можем отчитаться, куда пошли переведенные средства. 

Меня нашел человек однажды. Прочитал о нас где-то, решил помогать. Сам оказался родом из Хренового. Более того, когда-то его дом находился рядом с домом, в котором сегодня живу я. Помогает периодически. Скинул ссылки на сайты, где мы можем приобретать памперсы совсем по другим ценам. Не по таким, как у нас в аптеке. Я с интернетом и компьютером не в ладах. Всем занимается бухгалтер Ольга Николаевна. Она уже двадцать лет со мной, каждый год собирается уйти, но куда ж я без нее. Все гранты на ней, все отчеты, вся бухгалтерия.

Заявки на получение грантов пишем. Получаем и из Фонда президентских грантов поддержку, из фонда «Православная инициатива». 

— А если в количестве памперсов и хлеба, сколько уходит их в приюте за день?

— Сорок буханок хлеба, двадцать батонов, 70–75 памперсов в сутки. 

Сейчас коммуналку надо платить почти 100 тысяч, 40 тысяч налогов. А мы одних только памперсов покупаем на 100 тысяч ежемесячно. 

Но мы же еще выживаем за счет подсобного хозяйства. У нас более ста голов свиней. 

«Места мало, кровати стоят в коридорах — но это лучше, чем на улице»

— Когда в первый раз в жизни увидели бездомного, помните?

— Конечно. Из армии на побывку домой ехал. На одном из московских вокзалов слышу: «Бездомный умер!» И зеваки пошли смотреть. А мне это слух резануло: как человек может быть бездомным? У каждого должен быть дом…

А сейчас я и сам их хороню. За все это время 500 человек похоронили из приюта. Мы все делаем по-христиански. Хороним в гробу. 

Если человек изъявил желание еще при жизни, то отпеваю его в храме. И таблички есть на кресте керамические. У нас же при храме работает ритуальная служба, мы оказываем услуги населению, и своих всегда похороним. А как не написать имя? Вдруг родственники объявятся когда-нибудь? На могилку могут сходить. У некоторых же есть родные. 

В храме можно купить свечи на все 40 дней со дня смерти родных. Каждый день их будут зажигать и молиться

Я тогда приехал домой на побывку, у меня стресс сильный — как же так? Маме рассказываю, она не удивилась, сказала, что в больших городах так бывает. 

А потом, когда после армии поступил в духовную семинарию в Воронеже, там тоже видел бездомных. Им варили еду, выносили за пределы семинарии и раздавали.

— В Хреновом тоже все начиналось с этого?

— Да, пример я видел в семинарии. Семь лет, с 2000 года, у нас при храме в Слободе работала благотворительная столовая. Мы раздавали продукты питания, одежду, кое-какие медикаменты. Приходили в основном свои, хреновские да слободские. 

Один из тех бездомных живет у нас уже 15 лет. Он один из первых, кто питался при столовой, а потом я взял его работать при храме. 

Некоторых удается устроить в государственные дома престарелых. В 2019 году так устроили 16 человек. 

Помню, как я приехал в Хреновое. Сюда меня, 24-летнего молодого священника, направили служить. У храма стояли люди, просили милостыню. Один из них был с пуделем. Я пристроил его работником при храме. Милиция гоняла Сашку тогда за тунеядство, а я ему посоветовал называться работником при батюшке: «Скажи, что Балдой работаешь». Милиционер так и записал в протокол, за что и получил потом.

Сейчас у нас мест в приюте не всегда хватает, люди в коридоре на втором этаже живут. Но лучше уж пусть в коридорах, чем на улице, правда? 

Я, когда в больнице с коронавирусом лежал, тоже в коридоре был. Не было мест. Четыре месяца провалялся с болезнью. Некоторые священники, кто рядом со мной лежали, умерли. Бог дал, я выжил.

— А что для вас дом? Какой он?

— Место, где тепло, где тебя накормят и всегда ждут.

— Кто вас ждет дома?

— Четверо сыновей, дочь и жена. Больше дочь, наверное. Приду, а она ластится, иногда может уснуть рядом. 

Было у нас еще трое приемных детей. Но сейчас они уже взрослые, разъехались. 

Всех членов семьи привлекаю к делам приюта. Дети приходят подарки на праздники раздать подопечным, Коля может на своей машине забрать бездомного, транспортом выручит. Супруга шьет постельное белье.

В пять утра следующего дня священник телефонным звонком разбудит Артура, они поедут встречать бездомного, заберут его на трассе. Около полудня привезут другого, а за третьим поедут в Воронеж, в больницу.  

Фото: Ольга Кожемякина

Стилист Татьяна Овсянникова: «Cтригу бездомных пять дней в неделю»

Подробнее