«А зачем, собственно, все это надо?» Под «все это» подразумевается все то, что мы испытываем на православной службе с помощью пяти данных нам Богом чувств: вид икон и облачений, звуки речитативного чтения и гласового пения, запахи ладана и горячего воска, вкус хлеба и вина, осязание губами священных предметов и руки священника.
Писать о православном Богослужении легче всего, отталкиваясь от чинопоследования, рассматривая каждый его элемент. Например, так: «Каждое Богослужение начинается великой или мирной ектенией. Эта ектения вошла в обиход Церкви в N-ом веке как результат такой-то редакции. Давайте вдумаемся в смысл прошений этой ектении. Начинается она словами священнослужителя «Миром Господу помолимся!» и т. д. и т. п. Человек, хорошо знающий и понимающий Богослужение, может таким образом написать целую книгу, практически не отрывая пера от бумаги, – примерно так же, как хорошая хозяйка без особого труда может написать из головы собственную «Книгу о вкусной и здоровой пище». У разных людей это будут, безусловно, разные книги. В зависимости от эрудиции и наклонностей автора где-то будет сделан больший акцент на истории, где-то – на лингвистике, где-то – на логике чина, где-то – на личных переживаниях молящагося. Но во всех книгах будет нечто общее, а именно то, что структура Богослужения, слова молитв и гимнов и опыт многолетнего их восприятия будут во многом говорить сами за себя.
Изначально мы планировали написать что-то подобное, добавив свою маленькую тележку к вагону уже существующего материала. Однако в рамках такого подхода существование нашего Богослужения сразу принимается как данность, как аксиома, и совершенно оставляется в стороне один очень важный вопрос.
Помыслы об этом вопросе время от времени будоражат тихую заводь души даже самых искренних и опытных православных, не говоря уже о людях, недавно пришедших в церковь, и, тем более, людях невоцерковленных. Вопрос самый простой: «А зачем, собственно, все это надо?» Под «все это» подразумевается все то, что мы испытываем на православной службе с помощью пяти данных нам Богом чувств: вид икон и облачений, звуки речитативного чтения и гласового пения, запахи ладана и горячего воска, вкус хлеба и вина, осязание губами священных предметов и руки священника, плюс наш собственный и непосредственный вклад в богослужение – те слова, что мы произносим вслух, те жесты и движения, что мы совершаем, та молитва, которую мы творим.
В первый год своего церковного служения, осваивая тонкости богослужебного устава, я горько жаловался духовнику: «Какая, ну какая может быть связь между порядком пения тропарей и кондаков на Литургии и тем, что стоит в основе нашей веры – Евангелием, Евхаристией и Животворящим Крестом?!»
На первый, а иногда и далеко не на первый взгляд такой связи нет. Ярким и живым тому подтверждением является имеющее миллионы приверженцев и бурно развивающееся евангелическое христианство (интересный факт: на сегодняшний день евангелисты и православные являются единственными активно растущими направлениями христианства!). Формальное, уставное Богослужение там отсутствует. Это обосновывается тем, что якобы «ни Иисус, ни апостолы так не молились, и Евангелие нас ничему такому не учит, это все человеческие выдумки поздних веков!»
Недавно наш друг, начинающий чтец, написал нам с просьбой прислать ему ссылку на «воскресный тропарь». Мы выслали ему тексты воскресных тропарей всех восьми гласов, на что он ответил: «Эти я и сам знаю, но это какие-то восемь разных, а мне нужен один, который главный воскресный!» Пришлось объяснять, что никакого одного «главного» нет, каждый из восьми является «главным» в свой положенный срок. Для нас это давно стало очевидным фактом, но, посмотрев на это глазами нового в Церкви человека, мы поняли, что это отнюдь не тривиально.
Наверное, стоит отметить, что устав пения тропарей и кондаков – кратких гимнов, которых в Православии существуют сотни, – действительно весьма сложен, и зависит не только от дня недели и числа месяца, но может определяться тем, какой большой праздник был недавно, когда в этом году была или будет Пасха, какое положение настоящая неделя занимает в особом восьминедельном цикле и даже от того, какому празднику или святому посвящен храм, в котором проходит служба! То есть в один и тот же день на аналогичных службах в разных храмах поются разные наборы тропарей и кондаков. Это действительно как-то слишком уж сложно. Получается вроде бы какой-то диктат чуждых христианству средневековых ритуалов и непонятной современному человеку византийской эстетики. Зачем, зачем это?!
Рано или поздно такой вопрос начинает беспокоить любого православного христианина, но именно в западных православных общинах, где нам пришлось служить в течение последних 10 лет, мы стал свидетелями наиболее ярких и острых проявлений этого недоумения.
В качестве конкретного примера мы бы хотели обратиться к конфликту между клирошанами и священством, который в настоящий момент тянется в одном из православных храмов Западной Европы, где и священники, и большинство прихожан – местные жители, перешедшие в Православие из других конфессий.
Конечно, разного рода нестроения клиросного служения – явление в Православии довольно типичное. Время от времени они случаются в каждом храме, и, если обратиться к истории, то с удивлением можно обнаружить, что происходили они всегда, даже в самые «святые» эпохи. Достаточно будет вспомнить, что один из наиболее выдающихся отцов православной гимнографии преподобный Иоанн Дамаскин за свою «чрезмерную» приверженность к церковному пению и песносложению был отправлен чистить нужники в своем монастыре, и, если бы не чудесное вмешательство Богородицы, мог бы вполне чистить их до конца своих дней. От подобных проблем и в наше время никуда не деться. Почему? Священник Миролюб Ружич, настоятель Святоникольского храма Православной Церкви в Америке в столице штата Огайо городе Колумбус дал нам ответ на этот вопрос: «Святые отцы составили службу таким образом, что с клироса постоянно читается и поется богословие – богословие не только весьма глубокое, но и чрезвычайно доходчивое. Если бы люди на богослужении могли это все время внимательно слушать и воспринимать, то пропала бы нужда и в катехизации, и в проповедях, и в публикации многочисленных душеполезных наставлений. В самом тексте службы уже есть все, что надо знать и понимать православному христианину. И из-за этого для врага рода человеческого нет более вожделенной цели, чем разрушение нормальной работы клироса. И, к сожалению, как и во многих других случаях, мы бываем более чем готовы ловиться на бесовские провокации…»
Так вот, сам факт наличия околоклиросного конфликта в том западноевропейском приходе ничем не примечателен, и, если бы в его основе лежали обычные дрязги по поводу лидерства, денег, стиля пения и т. п., то о нем не просто не стоило бы, а даже было бы неприлично упоминать. К сожалению, причины гораздо более фундаментальны и имеют прямое отношение к теме нашего разговора. Прежде всего, стоит упомянуть уникальную длительность конфликта – за несколько десятков лет существования общины неоднократно менялось священство и клирошане, полностью обновлялся состав прихожан. Но аварийная ситуация на клиросе, как эстафета, передавалась из поколения в поколение! Один из западных людей, обратившихся в Православие в сознательном возрасте, рассказывал об опыте своих первых посещений этого прихода: богослужение в целом произвело на него тягостное впечатление, хор вообще пел отвратительно.
Зато после службы, когда все отправились на традиционное кофепитие в трапезную, он был просто покорён тем, какие хорошие люди там собрались, и очень многое почерпнул в духовном развитии из застольных разговоров. Эти слова, сказанные в 70-х годах, в полной мере могли бы быть сказаны об этом храме и сейчас. Суть конфликта сводится к тому, что священство не считает Богослужение чем-то важным, основополагающим, чему следовало бы посвящать много времени и внимания. Для клирошан, особенно для тех, кто имеет опыт служения в других, благополучных в богослужебном отношении приходах, в такой атмосфере выполнять свое послушание зачастую оказывается просто невозможным. Однако ни священство, ни большая часть прихожан не хотят ничего менять в этой, уже ставшей там традиционной, практике «кофейного православия», когда самая главная часть церковного собрания происходит в трапезной.
Дело в том, что для многих западных людей традиция православного богослужения совершенно непонятна, а иногда даже отталкивающа. Как-то я читал путеводитель по Иерусалиму, изданный в Великобритании и написанный еще до эпохи всеобщей политкорректности. Автор, будучи совершенно нецерковным и неверующим человеком (он этого не скрывает) откровенно восхваляет иерусалимские католические церкви с их строгой архитектурой и чинным богослужением. В то же время он весьма нелестно отзывается о «помпезных» православных храмах и часовнях, в довольно резких выражениях характеризуя их «нелепые» и «безвкусные» украшения, «бессмысленные» обряды и т. п. Такое отношение можно выразить словами, которые часто слышишь от американских конвертов из протестантизма в Православие: «Я безоговорочно принимаю православную доктрину — догматику и богословие, но избавьте меня от этих ваших странных ритуалов!» Привлеченные стройностью православного учения, искренне верующие американцы и западноевропейцы обращаются в Православие, зачастую принимая православное Богослужение лишь как не очень приятную, но неизбежную «нагрузку». Примерно так в СССР когда-то покупали хорошие популярные книги, в дополнение к которым магазин принудительно продавал что-то из неходовой литературы.
А что, мы – русские, сербы, греки, румыны – выросшие в «традиционно православных» странах? Мы чем-то лучше? Ничуть. Даже если не вспоминать, что очень многие жители «традиционно православных» стран (почему мы и ставим это словосочетание в кавычки) по своему стилю жизни, культуре, мировоззрению и т. п. не менее, а то и более «западные люди», чем сами жители Западной Европы и Америки. Наша культура, воспитание приучили нас принимать практику православного Богослужения без вопросов и критического анализа. Нужность православной традиции в ее существующей форме для нас совершенно неочевидна, мы к ней привыкли. Часто она воспринимается автоматически, притупленно, стерто. Более того, принимая ее как «иероглифическую» традицию, мы подчас передаем вместе с истинно-православными обычаями всякий наносной мусор, а то и народные обычаи откровенно языческого происхождения. Пример из жизни все того же западноевропейского прихода. Русскоязычная часть общины уже давно и безуспешно пытается отстаивать свои права, требуя уделять побольше внимания русским православным традициям. На сыропустной неделе, чтобы показать своим западным братьям и сестрам, как в России принято праздновать Масленицу, они соорудили и притащили в храм ни много ни мало, а самого настоящего идола –- наряженное чучело «Масленицы» в человеческий рост!
По этому поводу нельзя не вспомнить случай из жизни митрополита Антония (Блума), рассказанный нам священником Сергием Овсянниковым, настоятелем Святоникольского прихода Русской Православной Церкви в Амстердаме. Однажды Владыке пришлось «разруливать» склоку между «русскими» и «английскими» членами своей епархии.
Такие конфликты, как и клиросные, увы, имеют совершенно универсальный характер и, насколько нам известно, с той или иной остротой возникают в любых зарубежных православных общинах. Особенно в последнее время, когда множество «русских» (т. е. русскоговорящих выходцев из стран бывшего СССР) по тем или иным причинам оказались жителями стран «дальнего» зарубежья. Для многих из них храм – это, прежде всего, кусочек Родины, своего рода клуб национальной культуры. Часто это и основной мотив посещения богослужения – за границей в храм начинают ходить даже те, кто дома там ни разу не был. В церкви им хотелось бы в первую очередь окунуться в звуки знакомой речи, увидеть привычные архитектурные и иконописные формы и услышать привычные напевы. Такие обряды как освящение куличей на Пасху или фруктов на Спаса – по-просту те, что служат прелюдией к застолью, – особенно любимы. Местные же жители, которые пришли к Православию очень непростым и тернистым путем – прежде всего, в поисках полноты христианской жизни, недоступной в других конфессиях, – часто не просто не разделяют, а совершенно нетерпимы к таким проявлениям «народного» Православия. Среди них почти нет случайных людей, их вера выстрадана и не терпит фольклорных натяжек. Большинство из них совершенно справедливо несогласны с тем, что для полноценного приобщения к Православной Церкви надо учить какой-то «традиционный» язык – почему нельзя служить и молиться на том языке, который они знают с детства? Конечно, стремясь очистить Православие от народных наслоений, но не понимая традицию в полной мере, они легко могут вместе с водой вылить и дитя, часто бессознательно, а иногда и сознательно, стремясь к более привычным католическим или протестанским формам церковной жизни, которые, в свою очередь, воспринимаются резко негативно уже с точки зрения «русских». Нетрудно представить, что такие различия во взглядах служат платформой для развития всевозможных нестроений в жизни смешанного прихода, найти компромиссное решение по которым бывает очень непросто.
Итак, выслушав обе стороны (в чем непосредственно была суть того конфликта совершенно неважно, глубинные корни сводились к вышеизложенным противоречиям) Владыка Антоний обратился вначале к англичанам. “Вы в Русской Православной Церкви еще относительно недавно. И должно пройти немалое время, чтобы вы впитали в себя то, что знаете по книгам. Необходимо, чтобы традиция стала не книжной, а живой, искрометной. Так что, пока у вас решающего голоса нет.” А затем он повернулся к “русским”: “А вы и вовсе не знаете, что есть Православие! Вы гордитесь тем, что были крещены в детстве. И теперь свои детские воспоминания пытаетесь выдать за всё глубину Православной традиции! А на самом деле, вы не знаете и половины того, что хорошо известно вашим английским братьям и сестрам. Они выстрадали свой путь к Православию. А вы?!! Так что, и у вас нет никакого права что–то решать”.
Так что разобраться в том, ЗАЧЕМ в Православии нужно формальное богослужение, «дедушкины обычаи и бабушкины обряды», нужно всем.
Человек приходит на службу в православный храм. Что он видит? Мы подобрали три литературных отрывка из совершенно разных культур и эпох, описывающих первый опыт встречи с православным Богослужением.
Начнем с уже ставшего классическим отрывка из Повести Временных Лет:»…И пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали – на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом, – знаем мы только, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем уже здесь пребывать.» Что обращает в этих словах послов князя Владимира на себя внимание? Неотмирность, сверхъестественность («не знали – на небе или на земле мы»), Богоприсутствие («пребывает там Бог с людьми») и чрезвычайная эстетическая привлекательность («не можем мы забыть красоты той») византийского Богослужения. Но, может быть, первые два впечатления тесно связаны с третьим? В конце концов, мы знаем, что послы посетили Богослужение в Софии Константинопольской – весьма впечатляющем храме даже по современным меркам, да и сам чин Богослужения был там под стать, его совершали сотни священно- и церковнослужителей, пели за ним самые искуссные во всей Империи певчие, одежды и оформление были лучшим, что могли предложить тысячелетия греко-римской культуры. Читая описания византийских Богослужений можно не сомневаться, что и большинство наших современников остались бы от них под большим впечатлением. Что же говорить о послах далеко не самого цивилизованного по тем временам государства? Может быть, если бы им пришлось посетить современный оперный театр и послушать пение современных оперных звезд, то они бы тоже не знали, на небе они или на земле?
Обратимся к следующему отрывку, из письма английской христианской писательницы Эвелин Андерхил (Evelyn Underhill), датированного 1935-м годом. Вот как она описывает свой опыт посещения эмигрантского православного Богослужения: «Это утро было совсем необычным. Очень грязное и убогое помещение пресвитерианской миссии в пристройке над гаражом, где раз в две недели русским разрешают совершать Православную Литургию. Иконостас, очень похожий на театральную декорацию, и всего несколько современных икон. Испачканный пол, на который приходилось становиться на колени, и длинные лавки вдоль стен… И в окружении всего этого два великолепных старых священника и диакон, облака благовонного дыма, а на Анафоре – ошеломляющее сверхъестественное впечатление.» Как видим, здесь вряд ли можно говорить о какой-то особой пышности и красоте, скорее наоборот, однако результат восприятия тот же самый – «ошеломляющее сверхъестественное впечатление». Конечно, напрашивается предположение, что в этом случае все дело в «великолепности» священников. В самом деле, когда выступает выдающийся артист или музыкант, совершенно неважно, на какой сцене или в какой обстановке это происходит…
Чтобы проверить это предположение, прочитаем третий отрывок, на этот раз свидетельство нашего современника: «…Михаил, отягченный большим количеством свободного времени, имел привычку подолгу гулять по улицам центра города. И вот однажды что-то подтолкнуло к странному поступку: он зашел под своды собора. Было очень красиво и тихо. Золотистые отблески небесными зайчиками играли среди подсвечников, на больших «рамах картин», на витых решеточках, на гроздьях лепных изобилий. Пахло раем… Людей в храме было мало – озабоченные бабушки и нагловато-стесняющиеся туристы. Однако спереди и слева доносилось какое-то бормотание с ритмическими вздохами. Миша подошел. Перед небольшой группкой разновозрастных теток стоял красиво бородатый дяденька. Тетки все были в одинаково повязанных платочках-кульках, а бородач – в очень сложных и ярких одеждах. В руках разноцветный дяденька держал дымящуюся игрушечную кастрюльку на цепочке, которой он бодро помахивал взад-вперед: то благосклонно дымил на заваленный всякой едой стол перед ним, то, повернувшись, строго на теток. При этом дяденька бурчал себе под нос нечто невразумительное, а иногда громко и мелодично вскрикивал.
Эти вскрики сипло подхватывали две старушки, стоявшие справа от стола и время от времени по-хозяйски поправлявшие разваливающуюся гору продуктов. Еще рядом с ними стояли два паренька в красной одежде трубой: косоглазый шустрый пацан и толстый парубок лет за двадцать. Пацан все время ерзал, а парубок жирным кулаком пихал его под ребра. Происходящее покорило Мишу своей новизной и надприродностью. Он почувствовал, что здесь совершается молитва Церкви. И ему очень захотелось в этой молитве поучаствовать. » (Легенды отца Мисаила и матушки Голиндухи, о. Михаил Шполянский). Та же самая неотмирность, на этот раз выраженная как «надприродность»! Но вряд ли можно заподозрить «бурчащего под нос нечто невразумительное» священника и, тем более, «сипло» подпевающих старушек или «шустрого пацана» с «толстым парубком» в каких-то особо выдающихся способностях, «великолепности», так поразившей англичанку.
Мы думаем, что каждый мало-мальски знакомый с Православным Богослужением человек согласится с тем, что некое особое чувство, выделяющее наблюдателя из мирской суеты, присутствует в церковной службе всегда. В каждом конкретном случае можно попытаться найти корни этого чувства в обстоятельствах или обстановке, но ни одна из найденных таким образом причин не будет универсальной. Неотмирность, сверхъестественность, надприродность присущи самому Православному Богослужению, независимо от места его совершения и тех, кто его совершает, и причины этого нужно искать в структуре Богослужения, его чине, традиции.
Прежде, чем мы перейдем непосредственно к анализу отдельных черт и свойств Православного Богослужения, хотелось бы заметить, что вышеупомянутое «неотмирное чувство», несомненно неся значительный эмоциональный заряд и часто являясь своего рода «компасом», указывающим нам, как именно следует служить Богу, тем не менее, не может иметь никакого рационального веса. Можно задать резонный вопрос: а почему, собственно, Богослужение должно вызывать какие-то там «особые чувства»? В конце концов, в чувствах можно и ошибиться. Поэтому при разборе мы будем стараться искать более веские и разумные причины тех или иных особенностей Богослужения.
Читайте также:
