От автора: Это фрагменты переписки с другом. Я вовсе не думал их публиковать. Можно было бы перевести их в другой формат, но пускай так и останутся – «Письмами брату».
Буря черными крыльями накрыла ночную деревню. Гудит ветер, стонут деревья, дождь мечет веером свои струи. Не видно ни зги. Ямы откуда-то. Жесткая трава путает ноги. Я на вытянутых руках несу здоровенный табурет. На табурете алюминиевый таз, в тазу алюминиевая миска, в миске шпатели, заляпанные раствором — печку белили.
Все это надо вымыть в ночной реке с крутого берега. А низкий берег за деревней. Но разве так вот и пойдешь под окнами? Нет. Сам посуди: два часа ночи, редкая звезда выглянет среди разрыва туч и вдруг осветит масона с «ритуальным» набором, вторую ночь подряд крадущегося к реке . А не масон, так калганник. *
Опять свистит сова, но как-то жалобно. Кто-то бурно плещет в реке, кто-то шмыгает в траве. Господи, не дай Бог нанесет на человека.
В такую ночь ни один добрый колдун не сидит дома. Не диво будет налететь на бурую свинью с человечьим глазом. Ветер ломает ветки ветлы и мечет их в реку и на дорогу. Волосы треплются во все стороны. Дождь как рукой стучит по спине. Черная теплая речная вода как-то странно ласкает ладони. И почему-то хочется смеяться.
Вообще-то я люблю бурю. Особенно хороша гроза в горах, когда молния сверкает прямо над головой и слепит через закрытые веки, а гром ударяет в грудь, так что зашибает дух. Земля прыгает под ногами, а по ней с гулом несутся могучие потоки воды. Горы стонут и сверкают снегом в ярком блеске сполохов.
Где гром, там и радуга. Как радуга, так и праздник.
И вдруг вспомнилась почти забытая зимняя буря под Крещение. Второй раз собрались монахи идти на Иордань. Ближе к полночи собрались у собора, зажгли свещницы, приняли иконы и, проваливаясь в сугробы, пошли за стены обители. Ветер взметнул мантии и наметки как черные крылья. Свечи задрожали за тонким стеклом. Иконы поплыли между людьми как по волнам.
Запели, но все смешалось с воем ветра. Снег бьет в уста и уши. Лепит очи. Вмиг замело тропинку, и пошли целиком по глубокому снегу. Как в полете наклонилась вперед и, кажется, полетела вперед братия, гремя множеством черных крыл. Снег рекой льет свои струи то вверх, то в сторону. Дрожат свечи, а не гаснут.
Вошли в часовню, протерли глаза и заулыбались. По-домашнему ласково глянули лики с образов. Свечи затрещали в выпрямили толстые языки.
— Во Иордане крещающуся Тебе Господи… — запели, загрохотали, забасили отцы.
Приступили к купели. Ух! И в тяжкую зимнюю воду.
— Во имя Отца! Ух!
— и Сына! Ух!
— и Святаго Духа! Ух!
И под водой видны распластавшиеся струи длинных волос. .
Поют, и поют, и поют. Переглядываются, улыбаются и вздыхают… Свечи мерцают и отражаются в воде, в стеклах, в золоченых ризах.
Сплошь вокруг купели стоят иноки со свечами в руках. Подошел и я к воде. Она еще волнуется от прошлого погружения.
— Господи, погаси пламень страстей моих! – и в холодный огонь воды!
У лестницы отец Амвросий:
— Помогай, Господи – и крестит мне голову. Он высокий. Рядом отец Серафим – смотрит мне в глаза. Его лицо сияет радостным сочувствием. Весело. Поют уже не громко – ласково. И я вошел в черную стену мантий.
Родные. Больше, чем родные.
В разрыве туч проглянули звезды и Млечный путь — на небесном аналое вспыхнули поминальные свечи. Ветер окропил живыми брызгами. Запахло полынным ладаном. Верно, ангелы всегда служат в этом храме.
Хорошо у Тебя, Господи.
______________________________________________________
* — Житель деревни Афанасьево под Екшуром — Андреева деревня
Читайте также:
