– В чем, по вашему мнению, основная проблема преподавания литературы в школе?
– Я 22 года преподавал литературу в школе и прекрасно понимаю, что все романы из обязательного списка литературы прочесть невозможно, а если школьник и попытается это сделать, то получится «галопом по Европам». Вот мое глубокое убеждение: обязательный список литературы, так называемый канон, который нельзя трогать, – это способ не говорить о фундаментальных проблемах преподавания литературы. А настаивающие на изучении всех произведений из этого списка – люди либо профессионально нечестные, либо они никогда не учили детей.
Если радикализировать мысль, то максима о неприкосновенности канона сродни рассуждениям о ненужности нового перевода Библии (который, к слову, недавно выпустило Российское библейское общество), мол, новое нам ни к чему, ведь всё и так понятно.
На самом деле школьному литературному образованию сегодня больше всего нужна реформация, обращение к смыслу, к тексту. А главная задача литературы состоит в том, чтобы достучаться до сознания и сердца ребенка.
– Как вы думаете, можно ли прийти к этому, используя уже существующие в нынешних школах ресурсы?
– Моя дочь-семиклассница учится на юго-западе Москвы в школе, которая считается очень хорошей: с улицы туда не попадешь. Учитель литературы у нее мужчина, что существенно, ведь таковых меньшинство. Не хочу показаться сексистом, но мужчины мыслят иначе, нежели дамы предпенсионного возраста, которые обычно преподают литературу. Но ни рейтинг школы, ни пол преподавателя ничего, по сути, не меняют: на уроках литературы дети, как того и требует программа, разбирают стихотворение Алексея Толстого «Край ты мой, родимый край!»
У меня риторический вопрос: на какую полку в голове тринадцатилетнего подростка должен лечь поэтический отрывок про «конский бег на воле» и «гой ты, бор дремучий»? Дети в седьмом классе должны, согласно той же программе, изучать жанры литературы, литературу как словесный вид искусства. Однако тема урока называется «Стихотворения о родной природе», а под произведением сформулирован список вопросов, не имеющих отношения ни к жанрам, ни к искусству.
Подростка, например, спрашивают: «Каково настроение стихотворения? Где было описание природы?» А ведь у поэзии одна цель, как метко заметил поэт Борис Чичибабин, – «чтоб у девчонок и мальчишек сто лет кружилась голова».
Поэзия – это некоторая формула гармонии, это концентрация русской речи, языка. Это совершенно невероятная вещь, которую можно только любить.
– То есть вы считаете, что привить подросткам любовь к поэзии через изучение стихотворений того же Алексея Толстого нельзя?
– Можно, только нужно правильно подбирать «репертуар». Не лучшими и не актуальными стихотворениями (например, вышеупомянутым «Край ты мой, родимый край!») прививается только отвращение к поэзии: в них нет никаких ассоциаций с современной жизнью. Душа ребенка, который живет в мегаполисе, не может прочувствовать ни образ дремучего бора, ни конский бег на воле, ни крик орлиных стай, потому что ребенок их никогда не видел.
Недавно в одном из русских городов я выступал перед студентами сельскохозяйственной академии. Передо мной сидело 300 первокурсников. То, что никто из них не смог пересказать сюжет «Мертвых душ», для меня не стало неожиданностью, но затем по ходу беседы я упомянул «Робинзона Крузо» Даниэля Дефо и заметил недоумение в глазах.
Заметьте, я не стал у них выяснять, читал ли кто-то книгу, смотрел ли фильм. Я всего лишь спросил, знаком ли этот персонаж моим слушателям. В зале поднялась всего одна рука. Из-за таких, увы, не единичных ситуаций я и убежден, что никакого единого образовательного пространства, о котором мы думаем и говорим, на самом деле не существует. Зато отвращение к литературе, к чтению учителя прививают с большим успехом.
Я обеими руками голосую за то, чтобы в школьной программе по литературе была русская классика. А еще за то, чтобы преподаватели не только «скрепляли нацию», знакомя детей с именами Пушкина, Лермонтова, Гоголя, но и подавали их произведения таким образом, чтобы литература находила отклик в душе ребенка.
Если сердечного отклика не будет, то вся эта литература – не в коня корм.
Фото: nnov.hse.ru
– В каком возрасте литература может найти этот отклик?
– В любом, если преподаватель сумеет правильно подать материал. Возьмем «Евгения Онегина», главное произведение русской литературы, которое изучается в школе. Совсем немногие преподаватели могут отойти от изучения одного сюжета. Необходимо рассказать школьнику, что Пушкин пишет роман о себе («И даль свободного романа я сквозь магический кристалл еще неясно различал…»), о творчестве, о бренности бытия. Очевидно, что охватить все пласты этого произведения невозможно, но я, например, регулярно читаю лекцию «Евгений Онегин. Русская формула блаженства», и любой, послушав ее, может решить, удалось мне это или нет.
– А где вас можно услышать?
– Я создал просветительский проект – приложение для современных мобильных устройств «Я читатель» – где все мои лекции можно скачать и послушать. Он будет полезен всем, кому очевидно, что Просвещение по-прежнему объективная необходимость и кому не повезло в школе с учителем.
К сожалению, в школе и сейчас выделяется много учебных часов на рассказы о Татьяне Лариной, о бездельнике и развратнике Печорине, об Обломове, которые не оставляют в сердце ребенка особого следа. Вернувшись из школы, он идет смотреть ролики на YouTube, «Голодные игры» – тут-то и решаются актуальные для него этические проблемы.
И получается, что личный эстетический и этический опыт ребенка с русской классикой никак не пересекается. Не потому, что классика плоха, а потому, что у преподавателя нет моста, который он мог бы перекинуть от нее к ребенку.
– То есть, по-вашему, основная проблема в кадрах?
– Безусловно. Большинство преподавателей не умеют, не хотят и боятся говорить с детьми. Старые филологини – еще неплохой вариант: они хотя бы умеют получать удовольствие от текста, от того, как сделана книга.
При этом совершенно непонятно, как найти, воспитать и удержать в школе хорошего преподавателя. А большинство уже существующих предпочитают изучать произведения, «не приходя в сознание». Они не могут ни показать красоту языка, слова, мысли, ни раскрыть содержание произведения, ни доказать его актуальность. Сегодня хороший преподаватель литературы в школе – штучный товар.
– Учить учителей – этого достаточно?
– Нет, недостаточно. Литература как школьный предмет должна дрейфовать в сторону гуманитаристики. В современной науке вы не можете разделить ученого историка, культуролога и филолога. Исходя из этой логики, в школьную программу, по моему мнению, необходимо включить как минимум кинематограф: в истории кино существует немало фильмов, которые не только признаны произведениями искусства, но и являются мощнейшими коммуникативными и воспитательными ресурсами.
– Правильно ли я понимаю, что на литературу возложена огромная роль? Она должна учить красоте языка, основам психологии и нравственности и при этом быть искусством. И со всем этим она не справляется.
– Вы абсолютно правы.
– Вам не кажется, что у кого-то может сложиться впечатление, что вы призываете отменить «Пьету» Микеланджело, «Мону Лизу» Леонардо, то есть заменить произведения великих художников, скульпторов, композиторов и писателей клипами и фильмами на том только основании, что старое уже ничему не учит, не современно, не модно.
– Вы удивитесь, но ни великие композиторы, ни художники в школе не изучаются – эту проблему решили очень легко. Предмет под названием «Мировая художественная культура» в расчет брать не будем, потому что это лишь дополнительный предмет вне ЕГЭ. Живопись и музыка выкинуты из школьной программы и остаются уделом интеллигентных маргиналов. Осталась одна литература, которая, увы, не работает.
Когда в храме заканчивается литургия, священник говорит: «С миром изыдем!» Мне кажется, этот призыв применим и к литературе: с тем, что ты получил в школе, ты выходишь в мир.
У мальчиков и девочек, которые скоро станут взрослыми, нет образцов, на которые можно ориентироваться в жизни. Для них невозможно соотнесение себя с Обломовым, Базаровым, Печориным или Раскольниковым. Кто будет говорить с подростками, кто будет превращать всё это в нечто актуальное и значимое? Может, родители? Нет, родители, как и учителя, боятся.
– Три года назад была сделана попытка включить в школьную программу по литературе произведения современных писателей Виктора Пелевина и Людмилы Улицкой. Читай и соотноси себя сколько хочешь, разве нет?
– Может быть, они и внесены, но вряд ли их преподают в большинстве школ.
Еще одна проблема сегодняшней ситуации – тотальное недоверие школьной программы к будущей жизни ребенка: «Если мы сейчас в него не впихнем, он больше никогда ничего не прочтет». Однако всё происходит ровно наоборот: из-за впихивания человек больше ничего не читает. В том, что многим из нас был нанесен вред уроками литературы, сомневаться не приходится.
Фото: nnov.hse.ru
– Вспомните притчу о сеятеле, чье зерно «упало при дороге, иное на места каменистые, иное в терние, иное упало на добрую землю и принесло плод». Разве с уроками литературы не так же? Кто-то остался глух к Льву Толстому с его «Анной Карениной», а кто-то в жизни никакого адюльтера не совершит, как и самоубийства.
– Ваш образ правильный, но в случае с детьми он не работает. Конечно, в классе есть разные ученики: плодородный слой, если пользоваться вашей терминологией, – это отобранные и «вспаханные» дети, а каменистая почва – маргиналы. В продвинутых филологических школах проблемы не возникают. Но я пытаюсь обратить внимание на целые поколения, которые ненавидят книги, не читали и не собираются. И это вина не только этих бедных детей – к ним просто не был подобран ключ.
Кстати, 90-е годы для преподавания литературы были лучшими, потому что тогда нам дали свободу. И те, кто остался в школе, преподавали литературу так, как Бог на душу положит. В нашем обществе сформировалась лукавая традиция называть 90-е лихими, а ведь это были годы создания издательств, радиостанций, возрождения Церкви, роста частных школ и авторских программ. Началось всё в конце 80-х, а в 90-е все, кто хотел не только деньги зарабатывать, но и делом заниматься, это развивали. Люди творили, поэтому что-то менялось. Сейчас всё совсем по-другому.
– А как учителя могли бы «творить» сейчас?
– Почему бы не предложить ребенку культурный код через экранизацию повести Владимира Железникова «Чучело»? Это невероятно мощный, религиозный, экзистенциальный фильм, который легко и с удовольствием могут посмотреть все. Его воздействие невероятно. И образ Юрия Никулина, и то, как показаны отношения и взросление подростков, предательство, дружба, любовь – это остается с ребенком навсегда.
Также прекрасен фильм с Олегом Ефремовым «Мама вышла замуж». Невероятная по силе и лиризму лента о подростке, который переживает, что ему предстоит делить мать с кем-то еще. Актуальнее не придумаешь. Или «Вам и не снилось», где родители разлучают влюбленных подростков. Я могу назвать много таких фильмов, в которых говорится об отношениях, об учителях.
Например, старшеклассники обязательно должны посмотреть «Пролетая над гнездом кукушки». Потому что это кино про то, что если вы хотите бороться против зла, у вас должна быть своя положительная программа. Как показывает мой опыт (я смотрел это кино со своими учениками в походах, продолжаю смотреть его в интеллектуальном клубе «Самое важное» со студентами в РАНХиГСе), эта лента никого не оставляет равнодушным, она навсегда меняет детей в лучшую сторону.
Или взять потрясающую американскую кинокартину 1967 года «Инцидент», фильм про двух бандитов, издевающихся в вагоне метро над пассажирами, которые соглашаются на такие правила игры. Это мощнейшая психологическая драма, после которой хочется стать хорошим человеком.
В этот же ряд хочется поставить прекрасный мультфильм Хаяо Миядзаки «Ветер крепчает».
Я глубоко убежден, что в подростковом возрасте (когда начинается глубокое изучение литературы в школе) необходимы сильные средства воздействия на ребенка, чтобы дать ему способ реагировать на то, что с ним происходит в жизни – в семье, во дворе, в школе.
– А как же экспертиза? Кто станет отбирать эти фильмы?
– Если мы доверили взрослому человеку учить детей, то мы можем доверить ему и отбирать фильмы.
– Так какую же «Войну и мир» смотреть – Сергея Бондарчука или сериал ВВС?
– Сравнивать эти два фильма невозможно, они создавались в разное время. Фильм Бондарчука был мощным идеологическим высказыванием, он пытался примирить большой русский национальный и советский мифы с реальностью.
Англичане, слава Богу, от этого свободны. Они могли читать так, как им читалось, и сериал получился совершенно прекрасный. И война, и мир в нем даны не как русская национальная экзотика: авторам удалось показать, что роман Толстого про каждого из нас. Англичане, безусловно, пошли на определенную смелость: их герои непохожи на прототипов, например, Пьер, который психологически дан очень верно, не толстый, хотя для Толстого это была важная деталь.
Второе, что удивительно, этот фильм сделан сериально. Вы же знаете, что роман «Война и мир» – первый сериал в современной литературе и европейской культуре? Он состоит из маленьких главок и, как всякий сериал, ничем не заканчивается. Это своего рода «Санта-Барбара» – садись и смело пиши дальше, всё написанное будет лишь новым витком истории. Англичане прекрасно поймали это, они также сумели показать легкость романа, в котором есть и водевильная часть, и какие-то интрижки, и просто жизнь с душевными переживаниями, при этом есть и война, и история.
Причем сначала я подумал, что английский сериал сделан с расчетом на тех, кто не читал роман. Но когда во второй серии вдруг услышал «капитан Тушин», понял, что это реверанс мне, который прочел роман пять раз. Не читавший романа образа не поймет.
А если возвращаться к списку фильмов, которые учителю необходимо посмотреть с учениками, то я убежден, что детям в школе нужно показывать фильм «Игрушка» с Пьером Ришаром.
– Вы предлагаете «Игрушкой» заменить роман «Война и мир»?
– Не «Войну и мир», а повесть Толстого «Детство». Я предлагаю не выкинуть классику, а иначе увидеть проблему. Фильм «Игрушка» – это мощнейшая драма в форме комедии, где показаны детско-родительские отношения и где говорится о том, что происходит, когда ребенок брошен. Это очень серьезный фильм, который можно и нужно обсуждать с семиклассниками.
Благодаря «Игрушке» можно достигнуть важного эффекта: потратили всего полтора часа времени и вскрыли все проблемы, которые стоят перед подростком. В школе ведь нет предмета «Психология», но заставлять ребенка задумываться о жизненных ситуациях когда-то и кому-то нужно? Если вы начнете обсуждать «Игрушку», «Доживем до понедельника» и многое другое, вы начнете говорить о жизни с помощью искусства.
– Вы перечисляете прекрасные фильмы, но зачастую учителя даже не знают о них, а вы хотите, чтобы они «размыкали цепи» и «открывали двери»?
– Нужно менять абсолютно архаичную и контрпродуктивную систему повышения квалификации работников образования. Я занимаюсь и этим и могу с полной ответственностью заявить, что когда я, например, учил учителей в Сургуте, то видел, что для них образование – это глоток свежего воздуха. Люди начинали разговаривать по-человечески.
Вы же знаете, что обычно учителя проходят переподготовку для категории, поэтому они совершенно не учатся. А на это, между прочим, тратятся государственные деньги. Я считаю, что все наши институты повышения квалификации – фикция.
Может быть, я несколько утрирую, но если хотя бы 10% выделяемых на повышение квалификации средств потратить на психологов, которые поговорили бы с преподавателями, это было бы в сто раз полезнее и продуктивнее, чем все эти курсы.
– Предположим, что учителя повышают квалификацию в рекомендуемом вами русле, но как мы проверим, сработало или нет?
– А не надо ничего проверять. У нас существует стереотип, что если мы дадим свободу, то всё обязательно будет плохо. Нам нужно избавиться от комплекса охранников лагеря, ведь эта система не работает, она достигла дна.
– То есть, по-вашему, всё упирается в личность учителя? Если говорить живым языком, ученик полюбит любой предмет?
– Именно так, я всё время именно об этом говорю.
Читайте также:
- В чем проблемы преподавания литературы в школе? — Александр Архангельский
- Как журналисты Льва Толстого от школы отлучили
- Новая концепция литературы в школе: надоели волшебные «оп!»
