– Совсем недавно, чуть больше месяца назад, мы отмечали Международный день грамотности. Нам вообще есть что отмечать? В России с грамотностью всё нормально или есть повод кричать «Ужас!» и «Всё пропало!»?
– Есть, есть что отмечать. Грамотность теперь стала разнообразнее. Есть традиционная, школьная, домашняя. Да, доля грамотных в этом сегменте быстро уменьшается. Но добавилась новая, и не одна. Визуальная, компьютерно-сетевая, где уже установились свои нормы общения, свой код.
Людей, которые умеют переключаться с кода на код, совсем мало. Преподавателям словесности надо готовиться к новым временам, туже затягивать пояса и вооружаться новыми кодами. Это потребует огромных расходов времени и сил, и в этом смысле да, «Ужас!» Но не «Ужас-ужас-ужас!»
Ксения Туркова – ведущая рубрики «Мнимый больной»
– Для вас существуют слова и ошибки, за которые «хочется нанести телесные повреждения»?
– Нет. Иначе я не смог бы работать со студентами.
– А они что, так ужасно говорят?
– Они приходят с богатым набором школьных клише, которые мне отчасти слишком знакомы, отчасти совсем не знакомы. Кроме того, заметен колоссальный разрыв между хорошо подготовленным меньшинством и не очень готовым к получению образования большинством. Очень заметен зажим в устном общении. Не знаю, что там делают с детьми в некоторых школах, но установку на упреждение пожеланий или ожиданий преподавателя сломить бывает очень-очень трудно. Многие и после двух лет занятий не верят, что им и в самом деле в учебной работе можно всё – экспериментировать, спорить, играть. Раздражаться на всё это нелепо и губительно для совместной работы.
– Нужно ли исправлять людей, которые говорят неправильно? Почему у многих так сильно желание исправить, когда их совсем об этом не просят?
– Если есть договоренность, что ты исправляешь, например, студента или иностранца, то не этично было бы, нарушая договоренность, не исправлять. Но в принципе всё зависит от ситуации. Бывает, что кто-то и не склонен к занудству, но просто стих нашел, как говорится, вот он и поправляет собеседника. В общем, ничего это не говорит об исправляющем.
Фото: Анна Гальперина
– Когда-то я писала колонку «Орфография и мораль», пыталась размышлять, связаны ли между собой эти вещи. А вы как думаете?
– Мне кажется, проблема здесь вот в какой плоскости. Грамотность в традиционном обществе относится к очень ограниченному списку первичных критериев для самой возможности карьерного, профессионального роста. Особенно в сфере управления, в СМИ, в вузе, в школе. Когда этот критерий перестает работать, это означает, что общество погрязло в коррупции, что по блату можно всё. Ощущение беспомощности и воспринимается нами как моральный вызов. Хочется сказать человеку: «Да как же ты оказался на этой должности, если ты не смог бы написать элементарный диктант?!» Но он смог. Значит, он обошел закон. Вот почему реакция, кажущаяся нам моральной, на самом деле – правовая.
– Какие тенденции в современной речи вам нравятся, а какие нет?
– Это очень трудный вопрос. Откровенно отвечать даже не хочется, потому что сразу станет ясно, что я человек уже далеко не молодой. Иначе говоря, мне не нравится гораздо больше вещей, чем я даже готов признать. Главное, пожалуй, это неряшливость в речи – и других, и моя собственная. Блатняк в СМИ, хотя я очень люблю всякого рода ненормативность изучать. А нравится обучаемость молодых людей, открытость, готовность открывать новое для себя. Пусть таких студентов и не очень много, но они есть, и их больше, гораздо больше, чем можно было бы предположить. И они становятся такими на твоих глазах. Это мне нравится.
– Насколько сильно на нашу речь влияет интернет-коммуникация? Если бы фейсбук появился лет 50 назад, что он бы проявил? Что люди были грамотнее, чем мы сейчас?
– Интересный вопрос. Протофейсбучные вещи – это всякие записные книжки от Розанова или Олеши до Ильи Ильфа и Венедикта Ерофеева. Записные книжки очень грамотных людей. Но определяли бы они общую температуру по больнице? Не знаю. Навскидку, мне кажется, сейчас грамотность множественная, а тогда была только грамотностью высокой словесности. Наступило время, которое не похоже ни на одну предшествовавшую эпоху. Разве что на времена становления письменности, когда все еще были неграмотными.
– А вы позволяете себе в фейсбуке запятую пропустить, букву большую не поставить? Филолог вообще имеет право расслабляться в сети?
– Позволяю, конечно. Речь, как нас учит классическая риторика, должна быть, конечно, грамотной, ясной, украшенной, но и уместной. А иногда в сетевой коммуникации уместна полная и окончательная простота, чтоб ни знаки препинания не мешали и не помогали, ни различение строчных и заглавных букв… Но вот, например, участвуя в обсуждении публикаций на Постнауке, стараюсь писать так, как написал бы в письме коллеге, хотя и тут иногда требования разговорности старше требований нормы.
– Я знаю, что вы, как и я, следите за появлением новых слов, выражений, мемов. Вы заметили, что их в российском информационном пространстве стало меньше? Был всплеск во время Болотной-Сахарова, потом всплеск, связанный с конфликтом с Украиной (не случайно неологизм «крымнаш» стал победителем в конкурсе «Слово года»). Почему сейчас затишье? Нам нечего друг другу сказать?
– Да, мы с вами следим друг за другом и за коллегами, и как же это прекрасно! Замедление, или некоторая словотворческая апатия, особенно по сравнению с временами до убийства Бориса Немцова, наверное, есть. Но что оно означает, я не могу сказать. Очень много частных, дробных наблюдений.
Вот, например, на некоторых телеканалах я услышал (никаких подсчетов не вел, просто зафиксировал ухом), что в России правительство недавно – буквально в последние два-три месяца – стали называть так, как раньше в российских СМИ называли только украинский Кабмин. Вот эта специфическая аббревиатура, которая прочно связывалась именно с Киевом, с Украиной, вдруг стала активно применяться к российскому правительству.
Может быть, это мне так показалось, но это совпало с некоторым снижением градуса антиукраинской истерии в медийном пространстве. Начало ли это медленного процесса выздоровления? Не знаю. Нужно больше слушать музыку инволюции…
Фото: Анна Гальперина
– Какие из неологизмов последних, скажем, пяти лет вам кажутся особенно интересными, точными и полезными? Какие останутся с нами надолго?
– С нами навсегда останутся неологизмы, используемые для обозначения самого времени, отрезка времени, в котором мы жили в эти годы. Думаю, что двухтысячные будут называть «нулевыми»: эта характеристика упущенных возможностей, заполнения отпущенного историей шанса политическими муляжами ушедшей эпохи останется точно так же, как мы называем «оттепелью» конец 1950-х и самое начало 1960-х годов. Пустота, безыдейность, бездарность политического выбора. Далее, никуда не деться от неологизмов нашей сетевой эпохи. Расшаривать будем и файлы, и опыт, и даже пиццу, заказанную по телефону. Будем помнить, я уверен, некоторые политические мемы. Но вчерашние неологизмы, пообтесавшись, просто перестанут таковыми быть.
– Владимир Жириновский, как вы знаете, время от времени набрасывается на иностранные слова, требуя импортозамещения. Недавно он ездил в Артек и сказал, что «шведский стол» – это никуда не годится, надо заменить словом «самобранка». Как вы думаете, реально ли создать такой импортозаместительный словарь, в который можно заглядывать и действительно заменять слова? И так, чтобы там при этом были обычные, нормальные слова, а не слова-фрики типа «хорошилища» и «мокроступов»?
– Словарь такой создать можно, конечно. Но он всё-таки будет либо шуточным, либо совсем уж маразматическим. Еще живы люди, которые помнят анекдоты о переименовании Эйнштейна в Однокамушкина, французских булок в городские и т.д. Как само слово «ввозозамещение» и лежащее под ним понятие в условиях, когда мы сами-то живем за счет вывоза. Это какое-то массовое шулерство, которое должны были разоблачить в момент первого произнесения слова-урода. Этого не случилось, жить стало еще интереснее.
– Какая проблема сейчас острее: проблема неграмотности или проблема нарушенной коммуникации и вольного обращения со смыслами? Мне кажется, что появилось очень много таких слов-дубинок, которыми каждый размахивает по-своему, вкладывая в них какой-то свой смысл…
– Речевая агрессия идет рука об руку с коммуникативным параличом в отношениях властей с остальным обществом. Это крупнейший кризис двух вещей – почти нулевой авторитетности грамотных носителей языка и институтов национальной грамотности и – крайней самоуверенности институтов государственной власти, лишенных какого бы то ни было контроля со стороны общества. Поэтому языковая адекватность вернется в российское общество только рука об руку с глубочайшей политической и правовой реформой.
– Какими словами вы бы успокоили тех, кто считает, что язык умирает?
– Пока есть силы самостоятельно писать и читать, каждый может помогать своему языковому сообществу по мере сил. Это тот удивительный случай, когда абсолютно всё зависит от каждого конкретного человека, от его желания повысить языковую компетентность, играть, переводить, помогать осваивать язык иностранцам. Но тот, кто думает, что язык умирает, должен общаться не с филологом, а с психологом.
Читайте также:
- Гасан Гусейнов: «Нулевые на кончике языка» (+Фото +Видео)
- Кто грамотнее — москвичи или петербуржцы?
- Языковое импортозамещение: Можно ли убрать из языка упс и вау?
- Если вам прислали смс с грязными словами — немедленно прекращайте общение!
