Конец декабря — традиционное время для подведения итогов года. Каким этот год был для них лично и для всей страны, мы попросили рассказать священнослужителей, общественных деятелей, деятелей культуры и искусства. Своими впечатлениями и размышлениями делится предприниматель и богослов Илья Аронович Забежинский.
Забежинский Илья Аронович, предприниматель и богослов
Для меня, как для предпринимателя, работающего в глубинке, в Мезенском краю Архангельской области, главный итог года — это окончательное и, признаюсь, неожиданное понимание того, что русская провинция оставлена государством самой себе.
Сначала больному перестают давать витамины. Потом урезают усиленное питание. Потом еду заменяют глюкозой. Но, оказывается, что ему теперь нужно еще и искусственное дыхание. Койко-место в Российской реанимации стоит нынче недешево. Извините, пожалуйста, мы вас отключаем.
К власти приходят все более конкретные и экономически развитые люди. Безо всякой нашей российской томности и грусти под названием «Родная земля». В вишневых садах, в лучшем случае, грохочут топоры. А чаще попросту наступает запустение. Поля зарастают мелколесьем, леса заваливаются сушняком.
Фраза из высоких государевых уст, услышанная мною впервые минувшей весной, а впоследствии многажды разными нашими начальниками повторенная: «Не надо нам про ваше градообразующее предприятие. Можете распилить свой завод на металлолом», — стала для меня символом 2012 года. Призывные речи о судьбе поселка с населением в три тысячи человек не проходят.
Русский Север, на котором мне посчастливилось потрудиться, перестает существовать в промышленной парадигме последнего столетия. Лесопильные заводы умирают, их остались единицы. Реально вместо нескольких десятков — несколько единиц. Наш — только один из…. Чуда не происходит. Добрые самаритяне на нас не наезжают. Проезжают где-то по другим дорогам. Государство таким самаритянином не желает быть.
За заводами умирают лесозаготовительные поселки. Люди остаются брошенными. Спиваются. Уезжают. Рушится вся многолетняя, трудами поколений создававшаяся инфраструктура.
Организованное сельское хозяйство не существует, за редкими-редкими исключениями. Да никто и не придет его возрождать.
Планов развития территорий и районов нет. А если бы и были, никто их не собирается финансировать.
Разумеется, надо понимать, что Север в России развивался именно по индустриальному пути только благодаря активной государственной позиции и за счет государственных вложений. Стояла некая стратегическая задача освоения и непрестанного преображения северных земель. Стратегического, я бы сказал, закрепления России по берегам наших северных морей.
Сейчас России эти земли не нужны. Люди, которые там живут, не нужны. Само присутствие России там, на этих неласковых землях, не нужно.
А я и не знаю даже, а стоит ли адресовать все эти упреки только государству. Общество индивидуализируется. Атомизируется. Если мы спросим благоуспешных москвичей, петербуржцев или ханты-мансийцев, готовы ли они поделиться частью своих доходов и своей благоустроенности с жителями Мезени, вряд ли они встретят этот вопрос восторженным «Конечно!».
То же самое следует сказать и о самих северянах. Разочарование и гибель последних надежд на возвращение сюда государства, как главного организатора жизни, не пробудило, да и вряд ли уже пробудит маломальские ростки самоорганизации. Детей мезенцы отправляют на Большую землю: в Архангельск, Вологду, Петербург. Многие и сами уезжают. Наиболее стойкие и преданные остаются доживать дома. Ловят рыбу, охотятся. Собирают ягоды. Депопуляция между двумя переписями составила 15%. О мальчике, вернувшемся после института в родную деревню, докладывают лично губернатору. Дальше вряд ли будет лучше.
Вот такие невеселые итоги. В Каменке тихо. Завод стоит. Работники практически все уволены. Мезенцы за столами встречают Новый год и вряд ли уже надеются на перемены.
И думать про это было бы уже совсем невыносимо, если бы не вера в то, что Бог одному Ему известными путями не оставит Мезенскую землю в Своем промысле. Да и нас тоже.
Читайте также:
