Как врач-генетик стала игуменьей грузинского монастыря

Врач-генетик, много лет руководившая лабораторией по исследованию особо опасных инфекций, планировала эмигрировать во Францию и продолжить эту работу там… но в один день решила другое: стать монахиней. О своем пути, о духовном отце — преподобном Гаврииле (Ургебадзе), восстановлении монашества в постсоветской Грузии, о чудесах схиархимандрита Виталия (Сидоренко), похороненного в Тбилиси, — игуменья Елисавета (Зедгенидзе) рассказала «Правмиру».

 

«По профессии я генетик…»

По профессии я генетик. Я не была в молодости религиозной, а в монастырь пришла по молитвам моих предков. У нас в роду был великомученик Иотам Зедгенидзе, он жил в XV веке и ценой своей жизни спас царя Георгия VIII. Князья сговорились убить царя, заколоть кинжалом, пока тот спит. Иотам это случайно услышал, пришел к царю, сказал: «Они хотят тебя убить». Царь ответил, что это невозможно, он верил своим князьям. «Хорошо, ваше превосходительство, тогда позвольте мне этой ночью ночевать в вашей спальне», — попросил мученик. Царь был уверен, что ничего не случится, и согласился. Святой просил, если его убьют, позаботиться о его детях — у него было двое маленьких сыновей. И пошел ночевать в царскую постель, а ночью его закололи.

После этого убийства царь, конечно, велел казнить заговорщиков, а семье убитого великомученика велел подарить землю, которая называется Амилахвари, и дал звание великих князей. А еще в роду прабабушки у меня были две игуменьи из Самтавро — монастыря, где жил отец Гавриил. В советское время я об этом не знала, узнала уже после того, как пришла в монастырь…

 

«Попила кофе, и мы пошли причащаться»

Я закончила биологический факультет в Тбилиси, потом — аспирантуру в Москве, училась во 2-м медицинском институте. Защитила диссертацию по иммунологии и аллергологии, потом работала в Центральной научно-исследовательской лаборатории на улице Цюрупы, это в районе метро «Профсоюзная». А когда вернулась в Тбилиси, меня сразу назначили заведующей лабораторией по изучению СПИДа. Это было в 1982 году, тогда в Грузии открыли лабораторию особо опасных инфекций, и я много лет руководила ей.

Иногда я заходила в церковь — когда приезжали гости и нужно было им показать исторические места Грузии, я водила их по храмам. Но в общем была неверующей.

Религиозной была моя бабушка. Она из рода Багратиони, дочь Нико Багратиони, во время революции эмигрировала во Францию, в Париж. Ее сестры остались, стали неверующими, а она сохранила веру. И всегда меня приглашала во Францию. Но мне не давали визу.

Однажды, когда мы обнаружили вирус СПИДа, из Америки и из России к нам в Тбилиси приехали специалисты, чтобы участвовать в исследованиях и разработке вакцины. Шел 1989 год — такое время, что у каждого угла стояли КГБшники — чтобы мы не могли ничего лишнего американцам сказать. И один из КГБшников заболел. У него были прыщики на лице. Я ему говорю:

— Хочешь, я тебя вылечу?

— Конечно, хочу!

Стала лечить, и вскоре его лицо стало чистое-чистое. Он сказал:

— Ну как тебя отблагодарить? Хочешь, денег дам?

— Не надо, у меня хороший оклад, что захочу, сама куплю.

И я попросила его сделать мне визу во Францию.

— Ради Бога! — сказал. — У тебя такая хорошая работа, так что во Франции ты не останешься. Дай паспорт, я сделаю.

А я про себя думаю:

— Ты только сделай мне визу, я уеду в Париж и не вернусь сюда, 100 процентов.

И представляете, мне сделали визу на год.

Бабушка была ужасно рада моему приезду в Париж. Я хотела продолжать свою работу во Франции, и тогда она отвезла меня в Институт Пастера. Советский диплом для французов ничего не значил (хотя мы действительно получали очень хорошее образование), но тем не менее меня согласились взять на работу. При условии, что я сперва 6 месяцев проработаю лаборанткой, пройду какие-то курсы.

Таким образом, у меня в Париже уже была работа, дом — то, что я остаюсь, было делом решенным. Почти 6 месяцев я там прожила. А бабушка меня все уговаривала пойти с ней в церковь. И в один прекрасный день она будит меня в 6 часов утра: «Собирайся, идем на службу». Я спросила: «Зачем?» Но как-то она уговорила меня. В Париже есть грузинская церковь святой Нины, которую основал для эмигрантов священномученик Григорий (Перадзе) (он погиб в Освенциме в 1942 году). Но на тот момент там не было священника, поэтому бабушка ходила в греческую церковь на улице Бизе — я до сих пор помню. Я даже кофе попила перед выходом, и мы пошли на литургию.

В тот день служил владыка Иеремия из Греции, старый-старый, уже за 90 лет ему было. Бабушка мне говорит:

— Давай причащайся.

— А что это такое?

— Я тебе потом объясню. А сейчас иди на исповедь.

Я пошла на исповедь к владыке Иеремии, но оказалось, что он не говорит по-французски, только на греческом. Он посмотрел на меня — не знаю, что он обо мне подумал в тот момент — и сказал: «Пускай все, чем этот человек согрешил с рождения, будет на мне». Вот такая была исповедь…

Я сказала бабушке, что пила кофе — знала, что сама-то она натощак шла в церковь. Она ответила: «Ничего!» Так я впервые пошла причащаться. Увидела, что всех с одной ложки причащают, и сразу дурные мысли полезли в голову: «Как это? Да я заражусь чем-нибудь!» Но все-таки причастилась.

«Сегодня же еду покупать билеты и отправляюсь в монастырь»

На второй день я проснулась и сказала: «Я возвращаюсь в Тбилиси. Не хочу здесь жить!» А самолет в Тбилиси — только через 2 недели. Есть поезд, но он едет через Германию, а у меня не было немецкой визы. Тогда бабушка говорит: «Пошли в посольство!» Мы пошли, и, представляете, консул нас выслушал и сразу же поставил нужный штамп.

Так я уехала обратно в Грузию. Тогда мне казалось, что меня просто захватила ностальгия по родной стране. Я снова вышла на работу, меня взяли обратно с радостью — специалистов было мало, у главврача одни лаборанты работали. Казалось, жизнь вошла в свою колею, я работала нормально. Но через месяц начались какие-то душевные терзания…

Я не находила себе места, не знала, что мне делать. Мне постоянно было плохо на душе, а почему, я не знала.

Как-то днем я пошла домой, чтобы разобраться с собой, понять, что со мной происходит. Пришла, села в кресло и механически включила телевизор — хотя такой привычки у меня никогда не было. А по телевизору показывали православный Пюхтицкий монастырь в Эстонии. И звучала Херувимская песнь. «Вот мое место», — подумала я. А у меня такой характер: если уж что решу, то никогда не откладываю на потом. Решила — всё, сегодня же еду покупать билеты и отправляюсь в монастырь.

Мне позвонил в тот день мой коллега, однокурсник. Просил что-то по работе. Я ему говорю:

— Приходи сегодня. Завтра меня уже не будет здесь.

— А куда ты уезжаешь?

— В Пюхтицкий монастырь. Хочу монахиней стать.

— Ты что, с ума сошла? Почему в Пюхтицу? В Грузии тоже есть женский монастырь, езжай в Мцхету.

— Нет, там какой-нибудь священник окажется КГБшником, не хочу туда.

— Да нет, там есть старец Гавриил. Когда умер мой друг, он служил по нему панихиду. Езжай, тебе он понравится. А не понравится, тогда поедешь в Пюхтицу.

Я послушалась. И поехала в Мцхету на своей машине.

«Бандиты, как овцы, пошли за ним в храм»

Я приехала туда, почти не имея понятия о религиозной жизни. Когда меня увидел старец Гавриил, он сказал: «О! Наша приехала. Какие добрые дела мы с тобой сделаем! Она пришла к нам насовсем! Оставайся здесь, живи с нами». Так я осталась в монастыре.

Труднее всего там было научиться терпению. Смиряться и не осуждать никого действительно очень трудно. Отец Гавриил учил нас своим примером. Он стал моим наставником, духовным отцом, очень помогал в монашеской жизни, о которой я понятия не имела. Отец Гавриил был прозорливый, юродивый, молился он почти круглосуточно.

Его юродство меня не смущало, и никого не смущало, потому что мы видели, что он великий старец. Это было видно даже по его лицу: он весь сиял, и у него была такая любовь, что чего бы он ни сказал, всё бы сделали…

Когда я собиралась исповедоваться, мне даже не приходилось ничего рассказывать отцу Гавриилу. Он опережал меня: «А что, в уныние впала? Значит, надо молиться и трудиться, постоянно, и никогда унывать не будешь». Или: «Опять сплетничала с кем-то? Ясно».

Архимандрит Гавриил (Ургебадзе)

Во время богослужений он как будто не был на земле, а в небесах. И мы чувствовали, будто находимся в раю.

Несколько раз я заходила в его келью и видела, что он молился, отрываясь на 20 сантиметров от земли. Это был настоящий святой.

Отец Гавриил всегда говорил: «Любите друг друга. И каждого человека!» И когда он открывал свою мантию, видны были железные вериги и надпись на них: «Бог есть любовь». Он учил: «Никогда никого не осуждай. Пускай это станет твоим девизом. Если не сможешь всех любить, хотя бы не осуждай никого».

При мне был такой случай. В окрестностях промышляла банда, возглавлял ее местный негодяй, бывший вор в законе, и однажды эти люди пришли с оружием в монастырь. Отец Гавриил вышел к ним и говорит: «Стойте, разбойники!» Мы думали, что сейчас они будут стрелять — уже и оружие достали. И тут их главарь как посмотрел на лицо старца… и сказал: «Это совсем другой человек. Оставьте его в покое. И делайте то, что он вам говорит». Старец сказал: «Бросьте оружие на землю». Они бросили. «Вынесите из двора монастыря». Вынесли. «Идите в храм помолитесь». И действительно эти бандиты, как овцы, пошли за ним в храм, молились, потом вышли, преклонились перед старцем. И ушли оттуда.

В другой раз к нам в Грузию приезжал Кашпировский. Отец Гавриил знал об этом и предупреждал, что это шарлатан, злой дух, и нам всем надо молиться. Он мог кричать в 12 ночи: «Не спите, молитесь!» И мы молились, круглосуточно. Кашпировский не смог совершить свой сеанс, трансляции по телевизору сорвались, и он уехал через два дня…

 

«Старец сидел возле монастыря на улице две недели»

Я спрашивала отца Гавриила, как он пришел в монашество, и он рассказывал.

Когда ему было 12 лет, он жил в старом городе. Его отец принимал активное участие в разрушении храмов. Сам отец Гавриил вообще не читал Евангелие, но ходил и собирал иконы, которые люди выбрасывали — шел 1962 год, — наклеивал их на картон и делал рамки из консервных банок. Так он свою комнату превратил в церковь. А потом одна русская женщина встретила его, когда он подбирал иконы, и спросила:

— Что вы собираете? Зачем?

— На этих картинках какие-то святые лица.

— А вы читали Евангелие?

— Нет.

— Почитайте Евангелие, и все узнаете.

И вот он начал собирать деньги, чтобы купить книгу, и в течение 2 лет собрал 70 рублей. Отправился на ярмарку, где продавали запрещенные при советской власти книги, исходил ее вдоль и поперек, но Евангелия не нашел.

На обратном пути будущий отец Гавриил встретил какого-то старца. Тот спросил:

— Чего ты ищешь?

— Я ищу Евангелие.

— У меня есть.

— А сколько стоит?

— Стоит ровно столько, сколько у тебя есть. Ровно 70 рублей (старец сам знал, сколько у мальчика денег…).

Он так обрадовался, отдал эти 70 рублей, взял Евангелие и убежал. А потом оглянулся, вспомнил, что забыл поблагодарить старика. А никого не увидел.

Отец Гавриил никогда не расставался с этим Евангелием, а сейчас оно находится в его музее. Прочитав его, он решил стать монахом. Но, конечно, его родители и слышать не хотели об этом.

Тогда он начал странствовать: отправился в старый мужской монастырь Бетани, в 25 километрах от Тбилиси, и еще 7 километров надо идти по лесу. Он прожил там около 7 лет, стал монахом. Потом пришел во Мцхету, но игуменья не пустила его, — нельзя же мужчине жить в женском монастыре… Он сидел возле монастыря на улице две недели, там и спал, матушки носили ему пищу, а потом игуменья все-таки пустила отца Гавриила, потому что ей во сне явилась Богородица и сказала: «Он будет всегда охранять ваш монастырь». Старец поселился в келье, в нижней части крепости святого царя Мириана, и с тех пор никогда не расставался с Самтавро.

«Я вижу в зеркало заднего вида, что прямо на нас летит машина»

Однажды был такой случай. Я была послушницей, и игуменья благословила меня вместе с ней на моей машине ехать в монастырь к преподобному Антону Марткопскому. Отец Гавриил неожиданно сказал: «Не надо ехать».

Но мы не послушались.

— Поедем, и всё, там праздник Антона Марткопского, мы еще владыку с собой договорились взять, как можно не ехать? — сказала матушка игуменья.

На что старец ответил:

— Я попрошу у Господа, чтобы вы вернулись живыми и здоровыми.

Мы отправились в путь. Доехали нормально. А когда возвращались, на середине дороги машина ни с того ни с сего встала — заглохла, сломалась. И вдруг я вижу в зеркало заднего вида, что прямо на нас летит другая машина… Уже после того, как полиция анализировала ДТП, выяснилось, что за рулем был пьяный…

Он ударил нас, и мы несколько раз перевернулись, машина пролетела 15 метров, от нее почти ничего не осталось. Но все пассажиры из нее вылезли невредимыми – отделались царапинами.

Когда люди увидели, в каком состоянии машина — а она всмятку — удивлялись, как мы вообще живы остались. Это все — по молитвам отца Гавриила.

 

«Чаша чуть не выпала из его рук»

Отец Гавриил юродствовал, и некоторые его осуждали. Он выпивал иногда, и это людей смущало. Однажды говорит мне: «Поедем в монастырь Креста, такие шутки натворим там». Невозможно было не послушаться. Он зашел в магазин, купил водку. Потом сказал мне: «Проси милостыни, пусть подадут нам хлеб, соль». И я сидела, как попрошайка, целый день, мне давали не деньги, а продукты — сыр, хлеб, помидоры. Потом отец Гавриил сделал салат из этого подаяния, накрыл на камне стол и говорит:

— Давай выпивать.

— Отец Гавриил, я не могу.

— Да я благословляю тебя, — он перекрестил водку, подал мне, я выпила. А это оказалась вода. Представляете? Обычная вода.

Иногда старец бушевал, и меня всегда это мучило: почему он выпивает и такие скандалы устраивает? Хотя отец Гавриил никогда не бушевал просто так, всегда была причина: или плохо молились, или что-то нехорошее происходило. Как-то я зашла в его келью, а он говорит: «Сейчас я тебе расскажу, как я начал выпивать» — прочитал мои мысли, увидел мои сомнения и стал рассказывать.

Я, говорит, служил в Гори, меня только-только назначили игуменом. До этого не пил никогда, ни капли алкоголя. Нам сказали, что приезжает Патриарх Илия II и будет здесь служить. Начались приготовления. И вот Патриарх приехал, служит, идет литургия…

В алтарь зашел какой-то священник, он был очень пьяным и хотел подойти к Патриарху, взять у него благословение. Но вместо этого чуть не столкнулся с Патриархом, Чаша чуть не выпала из его рук. Патриарх строго посмотрел на этого священника и сказал:

— Выйдите из алтаря и постойте там, возле церкви. А потом я выйду и с вами поговорю.

Отец Гавриил долго вспоминал об этом эпизоде, не мог «переварить» того, что случилось, осуждал священника: «Что же он такой пьяный, да еще в алтарь заходит, да еще к Патриарху, чуть Чашу не уронил».

Прошло два года. И снова Патриарх должен к ним приехать, служить литургию. А перед службой отца Гавриила позвали на отпевание, просто умоляли его прийти, и он не мог отказать, совершил требу. Но хозяева не хотели его отпускать, пока он не выпьет за усопшего. Отец Гавриил отказывался, но хозяин настаивал — просто не пускал его, пока не выпьет, а ведь отец Гавриил уже опаздывал на Патриаршую службу. Что делать — согласился.

Взял рюмку, выпил совсем чуть-чуть… и опьянел от одного глотка. Он же не пил никогда. После этого он побежал в храм, вбежал в алтарь, и… повторилась та же история: теперь уже отец Гавриил, прося благословения у Патриарха, чуть его не уронил. И, рассказывает, передо мной тут же пронеслась та картина, вспомнился пьяный священник, и я понял, что наказан за то, что осуждал его. После этого я пью. Это тебе урок: никого никогда не осуждай.

Но потом отец Гавриил добавил: «А может, для того я пью вино, что иначе я бы о себе возомнил, будто я уже святой, и впал бы в гордыню». Я думаю, что это была не страсть, а юродство: не раз видела, что он выпивал и после не был пьяным — от него не было даже запаха. Но он не переставал творить чудеса. А пил, чтобы люди о нем плохо подумали и не прославляли его.

 

«Давай кофе вместе попьем»

Конечно, мой уход в монастырь сопровождался борьбой, сомнениями — ведь еще неделю назад я сидела в кафе в Париже и кофе пила, а теперь вдруг стала послушницей. Мне предстоял тяжелый труд. Кроме того, в те времена монастырь не был так благоустроен, как сейчас. Хотя молитва не прекращалась там и во время советской власти. Гонение было, все оскверняли. Про старца говорили: «Что творится! В женском монастыре мужчина живет!» — а он жил в келье размером 6 квадратных метров, внизу, в башне. И на монахинь клеветали: при советской власти на половине территории монастыря устроили роддом, где делали и аборты, а люди шептались, мол, монашки там рожают. Тяжелое было время…

Отец Гавриил, будучи прозорлив, знал о моих сомнениях, знал, что со мной происходило во Франции. И однажды позвал меня:

— Давай кофе вместе попьем, — а в Париже я постоянно пила кофе.

— Ну ладно, отец Гавриил, как благословите, — говорю.

Мы пошли в келью, он взял пиалу, грязную до невозможности — там был борщ до этого. Взял свой платок, вытер им нос и протер этим платком пиалу, потом налил туда кофе и подает мне.

Но я так любила старца, что решила послушаться и выпила кофе из этой грязной пиалы, не смутившись.

«Вот теперь ты можешь стать монахиней, — сказал он. – Оставайся! Нечего и думать».

 

«Отца Виталия били камнями — как и отца Гавриила»

Видя мою борьбу, отец Гавриил сказал: «Я тебе говорю, что это твоя дорога. Но иди к отцу Виталию, спроси и у него». Я была счастлива познакомиться с отцом Виталием (Сидоренко), он жил в Дидубе, и я пошла к нему. Шла и про себя думала: «Он, наверное, строгий, как я пойду, что я скажу?» Скверные мысли у меня были, от злых духов, а ведь отец Виталий прозорливый — что он обо мне подумает?.. Я даже готова была развернуться и бежать обратно в монастырь. И вдруг открывается дверь и выходит отец Виталий. «Родная моя! — говорит. — Заходи, не сомневайся».

У отца Виталия всегда было светлое лицо, он всегда улыбался и всех любил. И терпел абсолютно всё! Его били камнями — как и отца Гавриила.

Схиархимандрит Виталий (Сидоренко)

Отца Виталия однажды так сильно избили, что — некогда статный, высокий — в 60 лет он уже был весь согнутый. Но при этом он всегда был Господу благодарен, говорил: «Это за мои грехи».

Хотя какие там грехи, он ведь еще совсем маленьким пришел в Глинскую пустынь.

Ему было 5 лет, когда он в первый раз стал держать пост, в среду и пятницу не ел даже молочное, и мяса никогда не вкушал. Потом он переехал в Сухуми, потом — в Тбилиси, и служил вместе со старцем Зиновием (Мажугой) в Александро-Невской церкви — сейчас я там живу. Там отец Виталий и был похоронен, и, хотя его еще не прославили, и по сей день к его могиле идут люди.

Я была свидетельницей его чудес. Например, несколько дней назад к нам пришла одна женщина, совершенно нерелигиозная, даже в храм не зашла. Пришла на могилу отца Виталия и плачет. Я подхожу, спрашиваю:

— Что случилось?

— Я болела раком поджелудочной железы, 4-й стадии… (люди буквально «сгорают» при этой разновидности болезни). Думали, что это рак кишечника, хотели делать операцию, открыли и как увидели… просто зашили, ничего не стали делать — бесполезно. И кто-то сказал мне: «Иди к отцу Виталию». Я месяц молилась ему своими словами, просто: «Отец Виталий, помоги!», а через месяц сделала КТ — и никакого рака нет. Выздоровела!

Приходили супруги, у которых 15 лет не было детей. Врачи «пророчили» им, что и не будет. Супруги молились у могилы отца Виталия, и через 9 месяцев родился сын — назвали Виталием. Много таких чудес происходит!

А когда я впервые пришла к отцу Виталию, он сказал мне: «Не сомневайся».

 

«Ты богохульствуешь, заставляя дочь вернуться из монастыря!»

Первое время мои мама и папа приезжали в монастырь, ругали меня, говорили: «Зачем ты тогда училась? Надо было не учиться, а сразу в монастырь идти». У нас в семье бабушка по маминой линии была религиозна, всегда рассказывала о Боге, причащалась и учила: «Не отходи от Христа». А мама у меня была коммунистка, неверующая. По профессии она математик, преподавала в университете и оставляла нас с сестрой на бабушку. Помню, однажды я, маленькая, пришла к маме в слезах. Мама удивилась:

— Ты чего плачешь?

— Христа распяли из-за нас…

— Твоя бабушка — выдумщица, — только и сказала мама.

Однажды, после того, как родители сильно ругали меня, отец Гавриил объявил мне: «Сегодня они приедут, но уже не будут тебя уговаривать вернуться в мир». И действительно, родители приехали молча, без машины. Я спрашиваю: «Мам, а что с машиной? Что случилось?» «Ничего, мы ее отдали на время, поэтому на автобусе приехали». А мой отец ей говорит: «Скажи правду девочке. Почему не говоришь?»

И мама рассказала: оказывается, когда они уезжали из монастыря в прошлый раз, на дорогу упал огромный камень и разбил машину. Но родители не пострадали при этом. Они вышли, и отец, который был более духовным человеком, чем мама, сказал: «Ты богохульствуешь, заставляешь ребенка вернуться домой. Вот это Бог тебе показал, что Он существует. И больше ни слова не говори ей, чтобы она вернулась».

После этого родители перестали меня уговаривать. У меня еще сестра есть, она сейчас ухаживает за больной матерью, которой уже 90 лет. Несколько раз мама причастилась. Но до сих пор обижается, не простила, что я ушла в монастырь, говорит иногда: «Бог забрал у меня дочку».

«Мы спали на полках бывшего музея и ели сырую пшеницу»

Примерно в то же время во Мцхету пришли три молодые девушки: они только закончили биологический факультет и сразу пошли в монастырь, им было по 23 года. Сейчас они игуменьи, а тогда — только-только начинали восстанавливать монашескую жизнь. Очень помогал в этом старец Гавриил и наш Патриарх Илия II. Каждую неделю, по понедельникам, мы ездили из Мцхеты в Тбилиси к Патриарху, и он нас учил. Он сам иконописец, вяжет гобеленом и научил нас самим все делать.

Были тяжелые времена – 90-е годы, мы писали иконы, но никто их не покупал. Так что Святейший Илия давал нам пропитание. Потом роддом перенесли из монастыря в другое место, и мы все сами восстанавливали, своими руками. Люди стали помогать нам потихонечку, видя, как работают слабые женщины.

Три года я была послушницей в Самтавро, потом один год инокиней в Сухуми. Затем приняла монашеский постриг, и Святейший Патриарх отправил меня и сестер туда, где похоронена святая Нина, в Бодбе. Когда он объявил нам это, я чуть в обморок не упала. Потому что там был музей Ленина, там не было никакого монастыря, а после жизни в Сухуми у нас не осталось сил — я весила всего 48 килограммов, это был ужас…

В то время в монастыре Бодбе даже кроватей не нашлось. А был конец октября — начало ноября, 93-94-й год, лихое время. Там мы приютили троих девочек: их семью убили при «разборках». Кроме того, рядом, внизу в избушках, жили три русские монахини, им было 95-97 лет — надо было и за ними ухаживать. Мы спали на полках этого музея, своими руками сделали себе кушетки. В тот год было столько снега, что дорогу завалило, никто не мог к нам доехать, помочь, мы оказались отрезаны от мира. А еще отключили свет и газ. Мы сами собирали дрова, пытались согреться, дрова были мокрые — очень тяжело было.

Денег не было, и все наше пропитание состояло из сырой пшеницы — раньше там содержалось свиное стадо, и эта пшеница предназначалась свиньям, ее оставили. Она была грязная, мы ее на ночь замачивали и ели в сыром виде.

Но не будешь же стареньких матушек кормить этим — они уже не могли жевать. Так что мы ходили по домам и просили подаяния: кто подавал кусок хлеба, кто яйцо, и этой пищей кормили матушек — схимонахинь Сидонию, Вассу и Нину. Так продолжалось всю зиму. А весной районная больница подарила нам кровати, принесли матрасы. И через 2 года мы восстановили этот монастырь.

А дети? Эти трое сирот постоянно жили с нами. Но когда бандиты пришли и стали выспрашивать: «Кто там живет у вас?», мы их увезли. Одну девочку взяла я, и нас с ней перевели в другой монастырь, другую — отправили в Фока, а третью — в Марткопи. Они жили в монастырях до своего совершеннолетия, а потом ушли в мир — не все же должны выбирать монашество. Одна вышла замуж, у нее семья. Другая научилась вышиванию — у нее свой бренд сейчас, Eki называется, она делает маленькие сумочки, все знают ее в Тбилиси. А третья уехала в Германию, живет там. В общем, эти девочки не пропали.

Зугдиди

Потом Патриарх послал меня и еще одну монахиню, Февронию, в Зугдиди, восстанавливать монастырь — там мы служили 5 лет. В советское время на этом месте был музей животных. Там нас гнали, ругались на нас, один раз даже избили — это был уже 95-й год. Сначала в нем были голые стены, и даже священника не было, чтобы служить литургию, мы просто читали молитвы сами. Потом брали большую икону, где изображена святая Нина, молящаяся в Светицховели, и с ней ходили в каждый дом и проповедовали. Так потихоньку люди стали приходить в храм. Сейчас там все расцвело.

 

Патриарх, убирающий за козами

Патриарх у нас очень простой. Монахиням и священникам легко попасть к нему: в 9 часов в любой день можно прийти на молитву. Для нас встреча с ним — большая радость, ведь он святой человек и очень любит всех. Никогда не делает никому замечаний.

Помню, однажды Патриарх Илия поехал в один монастырь и взял с собой матушек, которые служат в Патриархии. Местные монахи не чистили там ничего, так что мы приехали и все делали сами: убрались, приготовили дом, обед. После молитвы Святейший Илия пошел в свою келью. Утром просыпаемся — в 6 часов там начинается служба — а его нет. Пропал Патриарх. Ищем его везде и не можем найти. Хорошо, что догадались спросить у монаха:

— У тебя здесь есть какие-нибудь животные?

— Да, конечно, у меня козы в загоне.

Бежим туда и видим такую картину: грязный загон для коз, а Патриарх закатал рукава и все это чистит.

Видимо, он вечером посмотрел — увидел, что грязно, но замечания никому не сделал и утром пошел чистить сам. Монахам стыдно стало, и после этого у них всегда все блестело, до сих пор — чистота. Своим примером Патриарх всегда учит.

Помню такие случаи, когда Патриарх делал так: выходил на улицу, находил бездомных детей, приводил их в Патриархию, давал им одежду, мыл, кормил. Он очень простой, высокодуховный и любящий человек.

 

Жить в келье преподобного и кормить бедных

Сегодня по его благословению я служу при Александро-Невском храме в Тбилиси, живу в келье преподобного владыки Зиновия (Мажуги). «Первое, что вам надо сделать там, — сказал Патриарх, — это разбить красивый сад». А там сорняки одни росли в то время. В итоге я сделала очень красивый сад, я люблю цветы!

Преподобный Зиновий мне часто помогает. И по его лицу — а в келье висит его большой портрет — я понимаю, правильно я поступаю или нет… Хотя я его не знала, к сожалению.

Он рано стал сиротой, и его отдали в школу при Глинской пустыни, а в 1918 году призвали в армию, где он заболел экземой, потом — трофической язвой. Будущего владыку демобилизовали, и он вернулся в Глинскую пустынь. Потом — арестовали и сослали в Сибирь, где он снова тяжело заболел — малярией. Отправили на Урал, но и там он все равно служил, крестил людей, по его молитвам многие сосланные, заключенные познавали Христа.

Уже став митрополитом и будучи тяжело больным человеком, владыка Зиновий все равно каждый день служил литургию, в течение 20 лет! На его больные ноги страшно было смотреть, и то, что он столько литургий служил на ногах, это настоящее чудо. Старец жил очень бедно и ни от кого ничего не принимал, а если что-то ему приносили — он отдавал это нищим. Именно владыка Зиновий постригал Святейшего Патриарха в монашество. Патриарх владыку очень любил.

Отца Зиновия прославили в лике святых в 2009 году.

Сейчас здесь, при Александро-Невском храме, мне помогает послушница, ей 30 лет, москвичка. Она жила в Дивеево, и духовная дочь владыки Зиновия благословила ее ехать в Тбилиси и взять благословение у Патриарха, чтобы он ее принял там. «Ваше место там», — сказала она. Вообще раньше молодежь шла в монастыри, сейчас же такого потока нет. У нас в Грузии открылось много монастырей, и монахов много, но в последние 2-3 года я замечаю охлаждение людей к монашеству и вообще к вере. Молодые люди тянутся на Запад…

Мы кормим нищих при церкви Александра Невского: 70 человек каждый день питается. С двенадцати до часа, с часа до двух, с двух до трех — в таком порядке. Питаются очень хорошо, мы готовим разнообразную еду. И видеть их — очень радостно. Знаете, я очень люблю общаться с людьми, люблю, когда они радуются. Их радость передается и мне. Сейчас я здесь. А что потом будет… это уж как Господь даст!

 Подготовила Валерия Михайлова