А мы всё переживаем, переживаем, переживаем — пережевываем… И не замечаем, как начинаем жевать себя.
Но часто переживаемое нами и пережевывающее нас — лишь фикция. Оно отсутствует во внешнем мире. Оно мечется по зеркалам моей души, фокусируя внимание на себе – и это столь же опасно, как жить своими отражениями в глазах других людей. Стоит отражению померкнуть или искривиться, и жизнь теряет смысл.
Мнимые пространства примешиваются к реальным и сбивают нас с курса. По мысли преподобного Максима Исповедника, они суть «логос фантастикон», то есть фантастические смыслы, ложные векторы. В душу их всеивает враг. Отсюда вся аскетика, весь подвиг христианина — научиться различать смыслы, от Бога ли они. Умная брань.
Но своими силами с таким злом не совладать: дьявол хитрее. Необходимо дать Богу возможность действовать в нас, пребывать в нас. Но чтобы стяжать, по слову апостола Павла, ум Христов (1 Кор 2:16) и чувствования Христовы (см. Флп 2:5), необходимо стать Телом Христовым. Иным путем, кроме как в Евхаристии, этого чуда случиться не может.
А Евхаристии предшествует таинство исповеди, в котором Бог дает душе свободу быть собой, жить своей жизнью (а не чужой, которую проживают в нас и через нас бесы и страсти). Принимая наше покаяние, Господь обрывает те когтистые лапки, которыми духи злобы поднебесной удерживают душу в тоске и печали, унынии и гордыне, в страстях и страхах.
Но до храма надо еще дожить. Что же делать, если вот здесь и сейчас вийствуют опасения и кошмары, кто-то постукивает в окно, хватает за одежду, в общем, мороз по коже и сплошное б-р-р-р?
На этот вопрос можно ответить так: если начинаются страхи, мерещатся какие-то ужасы, наползают страхования, не вглядывайся, не погружай свой ум в эти помыслы, не уделяй им внимания, развернись к Богу, обратись к Нему. В «Утренних молитвах» есть такие слова: «Приидите, поклонимся Цареви нашему Богу! Приидите, поклонимся и припадем Христу, Цареви нашему Богу! Приидите, поклонимся и припадем Самому Христу, Цареви и Богу нашему!» Положи три земных поклона с этой молитвой, и те, которые поклоняются, они останутся, а те, которые нет, расточатся.
Много чести для бесов, чтобы христиане их боялись. Трезвость ума, юмор будут, пожалуй, лучшей реакцией на все их египетские козни. Вот история, дошедшая до нас из VI века и повествующая о жизни аввы Стефана, пресвитера илиотского:
“Рассказывали еще о нем, что он однажды сидел в своей келлии и читал, — и вот снова видимым образом явился ему демон, и сказал:
— Уйди отсюда, старик, здесь тебе не будет пользы.
— Если, как я хорошо знаю, ты желаешь моего удаления отсюда, то вот сделай так, чтобы стул, на котором сижу, начал ходить.
А сидел он на плетеном стуле.
Выслушав слова старца, диавол сделал так, что заходил не только стул, но и вся келлия.
— Ловок же ты! — сказал старец, увидавши хитрость диавола, — а я все-таки отсюда не уйду.
Старец сотворил молитву, и нечистый дух исчез”
(Луг Духовный, гл. 63)
Неслучайно и гоголевскому Вакуле достаточно было только лишь поднять руку для крестного знамения, чтобы черт был готов бежать куда угодно по первому слову кузнеца. В «Ночи перед Рождеством» особым образом преломилось церковное предание о том, как святой Иоанн Новгородский перекрестил рукомойник, лукавое бульканье в котором мешало ему молиться, связал тем самым нечистого духа и понудил беса доставить его в Иерусалим ко Гробу Господню и обратно.
Впрочем, бывает, уныние накатывает и по другому поводу: несправедливость. Отняли, обидели, подставили, предали… Руки опускаются, точит жажда мести, некуда жить и как выпорхнуть из этой клетки, не очень понятно. По слову Булата Окуджавы (в крещении Иоанна):
Когда мне невмочь пересилить беду,
Когда подступает отчаянье,
Я в синий троллейбус сажусь на ходу,
Последний, случайный.
В такие минуты более чем актуальна молитва Иосифа Бродского:
Благодарю за то, что
Ты отнял всё, чем на своем веку
владел я.
(«Разговор с небожителем»)
Может быть, это Бог сметает наши навесные потолки, чтобы мы смогли увидеть Небо? Есть такое русское выражение: Господь посетил. По точному наблюдению Марины Цветаевой: «значит, Бог в мои двери — раз дом сгорел». Но тогда скорбь о потерях претворяется в благодарность. Бродскому же принадлежит знаменитое:
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
(«Я входил вместо дикого зверя в клетку…»)
Евхаристия умножает нашу человеческую благодарность на бесконечность крестной Христовой любви. А Христос победил не только внутреннюю смуту, но и саму смерть. Отсюда лаконичная формула Игнатия Богоносца: Евхаристия есть «лекарство бессмертия» (фармакон атанасиас). На рубеже XIX-XX веков об этом же говорил преподобный Гавриил Седмиезерный (схиархимандрит Гавриил (Зырянов)):
— А почему Вы часто приобщаетесь? — боитесь умереть?
— Нет, я не боюсь смерти, или не стал ее бояться… И это именно потому, что я приобщаюсь. (Архимандрит Симеон (Холмогоров). Схиархимандрит Гавриил, старец Спасо-Елеазаровой Пустыни. СПб, 1996. Сс. 78 — 79).
Но даже если нет столь явного действия святых Таин, не стоит унывать. По мысли младшего современника преподобного Гавриила — преподобного Алексия Зосимовского (иеросхимонаха Алексия (Соловьева)), Бог Сам решает, как Ему явить Себя нам:
«О Святом Причащении батюшка говорил: «Плоды Святого Причащения — здоровье души и тела, мир душевный, какая-то радость духовная, легкое отношение к внешним скорбям и болезням. Бывает, например, так. Больной, причастившись Святых Таин, говорит: «Если бы я еще дольше не причащался, давно бы умер».
Эти плоды действуют, если мы не оскорбляем святыню. Если же оскорбляем ее, то в тот же день причащения она перестает действовать. А оскорбляем мы святыню чем? Зрением, слухом и другими чувствами; многословием и осуждением. Потому в день причащения надо преимущественно хранить зрение и больше молчать, держать язык за зубами.
Если мы не получили плодов после Святого Причащения, надо раскаиваться, смирять себя, считать себя недостойным этих плодов. Быть может, и недостойно причастился? Рассеялся во время службы: можно ведь рассеяться не только блудными, а и другими посторонними мыслями. Отчаиваться же и скорбеть, что не получил плодов Святого Причащения, не нужно. Иначе оно будет для нас как некий талисман. Такое отношение к Таинству — своекорыстно». (Протоиерей Илья Четвертухин, Евгения Чертвертухина. Иеросхимонах Алексий, старец-затворник Смоленской Зосимовой пустыни. М., 1995. С. 162).
О том, что совершается в Евхаристии, Иоанн Златоуст писал так:
“Хлеб, его же ломим, не общение ли тела Христова есть? Почему не сказал: причастие? Потому, что хотел выразить нечто большее, показать великое единение. Приобщаясь, мы не только делаемся участниками и сообщниками, но соединяемся со Христом. Как тело (Христово) соединено со Христом, так и мы чрез этот хлеб соединяемся с Ним. А почему прибавил: его же ломим? Потому что это делается в евхаристии, а на кресте этого не было, но было даже противное: кость, говорит Писание, не сокрушится от Него (Ин 19:36). Чего Он не претерпел на кресте, то претерпевает в приношении для тебя, и дает преломлять Себя, чтобы исполнить всех”. (Беседы на первое послание к коринфянам / Творения. СПб, 1905. Т. 10, кн. 1. Сс. 236-237.)
И здесь же святитель кое-что заметил про нас, христиан (боюсь, за прошедшие полтора тысячелетия его диагноз не утратил силы):
«В древние времена у предков наших так именно и было: народу же веровавшему, говорит Писание, бе сердце и душа едина (Деян 6:32). А теперь не так, но совершенно напротив: между всеми множество разного рода браней: мы — члены — расположены друг к другу хуже диких зверей» (Там же, С. 237).
Отсюда и многие переживания.
Читайте также:
