Люди живут не по алгоритмам и регламентам
Дина Магнат, психолог, руководитель Школы приемных родителей Института развития семейного устройства:
Эмоциональную часть комментариев я пропущу, но больше почти ничего не останется: очень хочется ругаться.
Если говорить по сути, в этом проекте прекрасно примерно все. Министерство просвещения в своей мании контроля и проверки дошло до абсурда. Бывают случаи насилия в приемных семьях? – Бывают. Надо этого не допустить? – Надо. Значит, будем ужесточать правила усыновления и опеки и контролировать семьи. Но ведь у нас и в кровных семьях бывают случаи насилия. И нет никакой статистики, которая говорила бы, что в приемных семьях уровень насилия по отношению к детям выше, чем в кровных. Но ведь кровные семьи не контролируют заранее? Не внедряют психологическое тестирование, не выдают разрешения – кому рожать, а кому нет. С кровными семьями такое вытворять боятся, а с приемными почему-то можно.
Есть статистика, которая говорит, что процент отмены усыновлений и опеки примерно одинаков из года в год – так что и здесь не произошло ничего, требующего немедленного закручивания гаек.
В законопроекте есть целый ряд положений об ужесточении правил, из них хоть сколько-нибудь разумных – примерно три с половиной.
Во-первых, можно хотя бы обсуждать положение о том, что детей, если они не сиблинги, лучше брать в семью не по сто человек сразу, а по одному, чтобы семья и ребенок успевали адаптироваться друг к другу до прихода следующего ребенка.
Во-вторых, разумно предложение разрешить усыновлять братьев и сестер в разные семьи. Сейчас в законе написано, что это не допускается, кроме случаев, когда это в интересах детей; а новый законопроект предлагает сделать наоборот – разрешено, кроме случаев, когда это не в интересах детей. Такой подход позволит легче устраивать в семьи «паровозы» братьев и сестер, зачастую даже незнакомых друг с другом, живущих в разных учреждениях. Сейчас их не любят устраивать по-отдельности, считают, что «запрещено», не смотрят, есть ли между детьми отношения, какие они, а просто не отдают в семьи никого, и всё.
Еще есть смысл в том, чтобы отдельно готовить родственных и не родственных опекунов, об этом тоже есть слова в законопроекте.
Ну и наконец, в том, что касается ограничения детей в приемных семьях – это вот как раз та самая «половина» — есть небольшой разумный элемент: действительно, бывает, что люди действительно не рассчитывают сил, берут много детей – и у них в какой-то момент не хватает сил. Это можно обсуждать – но это не значит, что надо запретить иметь в семьях больше четырех детей! Такое предложение ставит крест на многодетных семьях, где часто есть очень опытные родители, способные взять очень сложного ребенка. Многие из них начинали с маленького-здоровенького, а потом с опытом принимали в семьи всё более сложных по здоровью детей.
В этом законопроекте возмутительно все. Он предлагает ввести психологическое обследование кандидатов в приемные родители. У создателей этой законодательной нормы есть странная фантазия, что где-то существуют волшебные психологи, у которых есть волшебные методики, которые позволят точно сказать, может человек быть приемным родителем или не может, будет он бить своего приемного ребенка или не будет. Но таких методик нет, их не существует.
Психолог может обследовать человека на предмет определения его структуры личности, но нет данных о том, что такой-то тип личности для приемного родительства годится, а такой-то нет. Или что есть универсальный тип личности, который позволяет быть идеальным приемным родителем для любого ребенка. Ребенок и родитель – всегда пара, нет таких родителей, которые подходят любому ребенку, но есть люди, которые могут стать хорошими родителями именно этому ребенку, и чтобы помочь найти такую пару, нужно куда больше, чем «психологическое обследование».
Нельзя делегировать психологу ответственность за разрешение человеку быть или не быть приемным родителем. Чуть что – именно он окажется виноват. Если с ребенком в семье что-то случится – именно к психологу придут правоохранительные органы и спросят: почему вы разрешили этому человеку быть родителем? А методики тестирования необъективны, очень многое зависит от интерпретации, и прикрыться психологу будет нечем. Ему проще будет отказать в праве быть родителем, и психологи будут отказывать, в тюрьму-то никому не хочется. А обжаловать такой отказ в суде будет невозможно. Сейчас, когда потенциальные усыновители обжалуют в суде отказ опеки в разрешении на усыновление, они могут выиграть, если они отказались от психологического обследования. А если в деле есть заключение психолога, который говорит, что не считает оптимальным для этой семьи усыновление ребенка, потому что в семье есть ребенок в переходном возрасте, у которого подростковый кризис, то оспорить это экспертное мнение в суде практически невозможно.
Кроме того, законопроект предлагает обследовать психологически не только потенциальных родителей и опекунов, но и всех совместно проживающих с ними. Эта норма сама по себе очень расплывчата. Уже сейчас, когда от совместно проживающих требуется только согласие на опеку, регулярно возникают проблемы: кого считать совместно проживающим? Одни опеки требуют согласия всех зарегистрированных на жилплощади, но это могут быть и бабушка с дедушкой, которые на самом деле живут в деревне. Сейчас они могут пойти в свой сельсовет и там подписать согласие, а куда они пойдут психологически обследоваться? А бывает, наоборот, в доме живет нигде не зарегистрированный гражданский муж, по документам его дома нет, потенциальная приемная мама говорит, что дома живет она одна с дочерью, как его вообще тестировать?
В доме могут быть бабушки в деменции, которых и протестировать нельзя, они просто не смогут ответить на вопросы. Могут быть те, кто против идеи приемного ребенка. Вроде бы плохо приводить ребенка в семью, где кто-то его не хочет? А с кровными детьми разве не бывает так, что родители требуют, чтобы дочь не рожала, не хотят внука, — а потом он, когда он уже родился, они его любят?
Все это очень токсичные нормы, которые создают простор для произвола.
Есть еще требование, чтобы опекуны меняли место жительства с разрешения органов опеки только после обследования нового места жительства. Сейчас все происходит так: например, тебе надо переехать. Ты находишь новую квартиру, переезжаешь, идешь в новую опеку, говоришь: я теперь тут живу, — и из старой опеки в новую пересылают твои документы. Что надо будет делать по новым правилам? Надо найти новую квартиру, пойти в новую опеку, она посмотрит жилье, с ее актом надо пойти в старую опеку за разрешением, а она еще и не разрешит, тогда с ней еще надо посудиться по этому поводу… А если семья живет в арендованной квартире, и хозяева велят ее освободить до конца месяца? Бывает ведь такое в жизни? Тут некогда судиться, тут надо быстро переезжать. Бывает, что это срочно. Вот эта норма – прямое нарушение конституционных прав на свободу передвижения.
А если незамужняя женщина с ребенком под опекой выходит замуж и собирается переезжать к будущему мужу? Она к мужу может переехать только с разрешения органов опеки?
Я понимаю, какие картинки мерещатся Министерству просвещения и что они хотят отсечь. Они думают, сочиняя эти нормы, про случай, который в прошлом году был в каком-нибудь Улюлюйске (и он наверняка действительно был), когда семья сняла на три месяца хорошее жилье, получила добро от опеки, а потом с пятнадцатью детьми переехала в однокомнатную квартиру. Но для того, чтобы справляться с такими случаями, не нужны новые нормы закона – нужно, чтобы исполнялись существующие.
Еще Минпрос предлагает опять ввести норму квадратных метров, которые нужны, чтобы взять ребенка. Эта норма раньше была, потом ее, по счастью, отменили, ввели справку СЭС, потом отменили и ее. Сейчас опека просто смотрит на жилье семьи – ей важно, чтобы там не было антисанитарии. А теперь предлагается ввести учетную норму по региону (в Москве, например, такая норма — 33 квадратных метра на одного человека, на семью из двух человек – 24 на каждого, из трех и более — 18 метров на каждого). То есть родители с одним ребенком, живущие в типичной хрущевской трешке, взять еще одного ребенка не смогут. Не говорю уже о семьях, в которых восемь детей. Понятно, что опять-таки был какой-нибудь случай в Улюлюйске, где восемнадцать детей жили в одной комнате на четырехэтажных нарах. Но если органы опеки просто исполняют, что им положено делать по закону – они заметят неблагополучие в такой семье раньше, чем там что-нибудь случится. А новые нормы усложнят жизнь вовсе не злонамеренным улюлюйцам, а обычным людям, которые живут обычной жизнью и скажут – да ну, зачем вообще с этим связываться. И не возьмут ребенка.
Еще предлагается, чтобы органы опеки составляли на каждого ребенка план мероприятий по его адаптации в семье. Но это сделать на входе ребенка в семью вообще невозможно. Адаптация в семье — это ювелирная работа, и делать ее должны не органы опеки. И опять-таки, наверняка был случай – в Улюлюйске взяли ребеночка и сдали обратно, с адаптацией не справились, вот давайте велим опекам адаптировать детей в семьях. Но ударит это по всем тем, кто живет нормальной жизнью. Все эти нововведения – прямое вредительство в каждом пункте.
Новые предложения Минпроса можно разбирать по пунктам еще долго, но главное – что все их предложения пытаются решить проблему не с того конца. Они пытаются все регламентировать и написать на все случаи жизни правила и алгоритмы. Но поиск семьи для ребенка, его адаптация в семье и его жизнь дома – это кропотливая большая работа, в которой нет никаких волшебных палочек и единственно возможных алгоритмов. Жить нельзя по алгоритмам и регламентам, жизнь всегда шире. Это значит, что в законе должно быть место для решения на усмотрение специалиста. По обстоятельствам, для конкретного ребенка, конкретной семьи, конкретной ситуации. Но чтобы такой подход заработал, необходимо обучение специалистов, чтобы все понимали, в чем интересы ребенка; чтобы эти интересы не противоречили тому, за что спрашивают с тех же сотрудников опек.
Сейчас с них спрашивают за отсутствие чрезвычайных происшествий. Если в детдоме с ребенком что-то произошло, никто не понесет за это ответственности, редко когда – директор учреждения. А если в семье – опеку разорвут на части, могут уволить, отдать под суд. Нынешние сотрудники опеки не в состоянии ничего решать, мало чему обучены, очень загружены и всегда во всём виноваты; только очень болеющие за детей люди при таком подходе готовы рисковать и брать на себя ответственность, помогая детям найти семью.
Чиновники совершенно не доверяют людям – ни сотрудникам опеки, ни родителям. Что-нибудь оставить на усмотрение родителей или органов опеки нельзя, отсюда стремление всем предписать трех детей, по одному в год, по 18 метров на каждого, — но получается ерунда.
Что делать вместо этого? Во-первых, нужна работа с кровными семьями, чтобы меньше детей оказывалось в детских домах. Не на бумаге, когда дается указание как можно меньше лишать прав асоциальных родителей, не делая кроме этого ничего, а на деле, когда семье начинают помогать до того, как она стала асоциальной; и такой опыт в стране есть, хотя и мало. Во-вторых, если говорить о приемных семьях, надо разделить поддержку приемных семей и контроль за ними. Органы опеки не могут заниматься и тем, и другим. Как только службы поддержки наделяются функцией контроля – доверие к ним исчезает. Во-вторых, нужно длительное и вдумчивое обучение и работников служб поддержки, и работников служб контроля, органов опеки.
И еще надо принять, что родительство, в том числе приемное – шире любых бумажных алгоритмов. Да, государство хочет и должно контролировать эту сферу; но невозможно организовать контроль «по алгоритму»; нужно, чтобы в каждой конкретной ситуации была возможность родителей и чиновников принимать решения, оптимальное для семьи, исходя из интересов ребенка. Это годы работы – анализа, перестроения системы, обучения людей. Я понимаю, что это все фантазии о прекрасной России будущего, но без этого мы обречены на умножение бессмысленных правил.
