Людмила
Нам запрещали кричать в родах и лечили зубы старой бормашиной. Мы должны были стоять смирно на линейке и обязательно ходить в садик. О жизни в «скафандре», защищающем от чувств и эмоций, и о том, что теперь с этим делать, мы беседуем с психологом Людмилой Петрановской.

Рождённые в СССР

Уличные кафе и отдых на море, жалобы на долгие стыковки рейсов и открытый вайфай, круглосуточные супермаркеты и экспресс-доставка — казалось бы, ничего в нашей жизни не осталось от советского быта.  Давно ли мы знали наизусть часы работы и, особенно, обеденные перерывы во всех ближайших «продуктовых» и «промтоварных»? А стоять в очереди там надо было дважды – сначала в кассу, а потом – в отдел, чтобы получить товар по чеку. И как описать нынешним детям степень неприятности, сокрытой в окрике продавщицы: «Ряженку и вологодское масло не пробивать!»

Мир вокруг нас продолжает стремительно меняться. Однако люди меняются не так быстро. Усвоив внешне новые навыки, мы тащим за собой багаж старых представлений. В результате возникает особый феномен – человека старой закалки, выброшенного жизнью в совершенно новую, непривычную для него обстановку.

О феномене советского человека в постсоветскую эпоху – мы и хотели бы в ближайшее время поговорить, проследить, как изменялась наша жизнь в самых разных областях – от понимания истории до строительства и дизайна квартир, от психологии до манеры одеваться, от школьного образования – до странностей современной рекламы. Мы постараемся особенно выделить и осветить те особенности мышления и поведения современных людей, в которых сказался их прошлый советский опыт.

Страна «героев»

Людмила Владимировна, в СССР обращаться к психологам было не принято. Многие вообще не знали, что это за специалист и чем он занимается. Какие последствия такой ситуации мы сейчас наблюдаем?

Людмила Петрановская

– Здесь более глубокий вопрос, чем просто отсутствие доступных психологов. В СССР отрицалось право человека иметь проблемы нематериального свойства. По советским стандартам, даже если ты болеешь, то должен стиснуть зубы, улыбнуться, сказать: «Товарищи, всё со мной в порядке», – и идти к станку. Но это ещё полбеды.

Все психологические проблемы вроде: «мне грустно, мне плохо, боюсь в лифте ездить, накатывают приступы тревоги», – вызывали реакцию вроде: «Ты чего, возьми себя в руки!» У человека не было права иметь такие проблемы.

Естественно, когда у тебя нет права иметь проблему, тебе не приходит в голову и то, как её надо решать, куда пойти с этим. На самом деле у нас были и психологи, и психотерапевты, иногда даже в поликлиниках, в шаговой доступности. В конце концов, со многими психологическими проблемами – вроде тревожных расстройств или светозависимых депрессий – прекрасно мог бы справиться невропатолог. Но к этим специалистам просто не шли, разве что с радикулитом. Даже сейчас люди иногда на совет обратиться к врачу реагируют: «Как это я пойду к невропатологу и скажу, что боюсь неизвестно чего по ночам?»

При этом надо понимать, что выносливость человека ограничена. Поэтому далеко не все удерживаются в героических рамках. Начиналась народная психотерапия типа бутылки водки или скрыто-суицидального поведения вроде быстрой езды.

По большому счёту романтика 60-70-х – все эти альпинисты, байдарочники – это тоже история про то, как снять бытовую депрессию, обычную тревогу или даже экзистенциальный кризис. Причём снять просто адреналиновыми выбросами, как бы подлинным существованием.

Какими проблемами грозит человеку «героический» стереотип поведения?

– Возникает своеобразный «запрет на уязвимость». «У меня всё в порядке» означает «я неуязвим, со мной ничего не будет, не может быть», «вы меня никак не заденете, не сделаете мне больно». Это как бы искусственно надетый психологический скафандр.

Ну, а скафандр – он скафандр и есть. Если его надеть, ты совершенно точно не поцарапаешься и тебя не укусит комар. Но при этом ты не чувствуешь дуновение ветра на коже, запах цветов, не можешь идти с кем-то, взявшись за руку, и так далее. Это онемение чувств и утрата полного контакта с миром.

Поэтому в 90-е годы у нас начался повальный интерес к йогам, ци-гун, всяким восточным практикам, включая сексуальные. Для людей это был способ почувствовать себя живым, пробить скафандр и прийти в соприкосновение с миром. Просто почувствовать: «я есть! я живой, тёплый!». Потому что когда ты всё время сидишь в скафандре, то начинаешь в этом сомневаться.

Сам факт, что человек живой и чувствует, был неочевиден в нашей культуре. Даже наша медицина строилась на запрете чувствования – когда, например, детям в школе насильно лечили зубы старой бормашиной или женщинам в родах запрещали кричать. Подобные установки на самом деле можно кратко перевести: «Не чувствуй!»

«Почему у вас ребёнок живой?»

Советский человек передавал эту установку дальше в общении?

– Естественно, передавал. Если среди нечувствующих заводился вдруг кто-то чувствующий, то он воспринимался окружающими как вызов, как страшное напоминание о том, чего они все лишены. И его мгновенно начинали травить, чтобы он не смел быть живым.

Например, пресловутая любимая претензия учителей начальных классов: «Почему у вас ребёнок не ходил в детский сад?» – она на самом деле именно про это: «Почему у вас ребёнок не притравленный, не примороженный, без скафандра? Почему плачет, когда расстраивается, смеётся, когда ему весело, спрашивает, когда интересно?»

Дело даже не в том, что реагировать можно только по команде. Просто учителя в нашей школе сами переносят столько унизительного и так научаются отрезать чувства, что живой ребёнок их бесит.

Это как человеку в футляре, у которого футляр уже прирос к коже, показать тёплого и голого – это же безобразие! Такой ребёнок просто ходит перед учителем и напоминает ему обо всём, чего тот сам лишён. По сути, это ненависть неправильно умерщвлённого к живому. Это напоминание об огромной боли, которую человек вытеснил и не хочет о ней думать.

В общении это чувство проявляется в виде непереносимости чьей-либо уязвимости, в виде ненависти к любой инаковости. Массовое убеждение таково: ты должен либо изображать эмоции ритуальным образом, либо вообще их не иметь. 

Фото: nnm.me

Фото: nnm.me

О чем говорить с соседями в лифте

То есть в понимании советского человека эмоции должны быть ритуальны?

– В этом явлении самом по себе ничего плохого нет – это сильно экономит психическую энергию. Взять к примеру англичан, их эмоции очень ритуализированы: ты должен улыбнуться, поговорить про прекрасную погоду… Мы обычно смеёмся над подобными ситуациями как насильно навязанными. Но на самом деле, если у тебя есть готовая модель, как реагировать, то в этот момент не надо включать голову, внутренне ты свободен для каких-то других мыслей, например.

Кстати, это тоже один из феноменов СССР. Существовавшая до этого структура общения была разрушена, советская власть перемешала все социальные страты и отменила ритуалы. Пытались придумать какие-то советские способы выражения эмоций, когда нужно было по каждому поводу сказать, что «мы сплотимся», что «нельзя подводить коллектив», — то есть, по сути, снова озвучить все метафоры «надевания скафандра». Но несколько десятилетий советской власти для сложения ритуалов – это слишком короткий срок, ничто. Да и чувствовалось, что эти сценарии… неэкологичные, что ли. Способы психологической мобилизации работают в стрессовых ситуациях – например, во время войны. Ну, пять лет можно так продержаться, но долго невозможно – психика должна как-то сбрасывать напряжение.

А когда ритуалов нет, то очень много психической энергии тратится на стандартные ситуации. Например, когда вы узнаёте, что у какого-то друга умер родственник, вы испытываете замешательство, потому что нет готовых форм: что делать. Помимо нормального сочувствия, должны быть какие-то действия — позвонить или написать? Сразу или на следующий день? Что сказать и какими словами? Предлагать деньги – не предлагать? Или помощь? В каких ситуациях идти на похороны, в каких – на поминки? У нас в обществе это всё не прописано и людям приходится каждый раз думать о подобных вещах заново.

Да даже проще – о чём говорить с соседом в лифте – на эту тему и то нет готовых культурных матриц, которые ты воспроизводишь, не включая голову. И в результате обмен знаками «мы хорошо друг к другу относимся, общение безопасно» не происходит так, чтобы ты эмоционально не выложился. Так и получается: когда мы встречаемся с соседом в лифте, то отводим глаза, начинаем доставать телефон, смотреть на часы… Потому что время этой встречи надо как-то пережить.

Фото: smartnews.ru

Фото: smartnews.ru

То есть неприветливость и закрытость, которую многие отмечают как характерную особенность наших людей, — это просто следствие отсутствия стереотипов?

– Ну да. Летом я была в Болгарии. Там, если входишь в магазин и не здороваешься с продавцом, он сразу переходит на русский.

Конечно, у всего есть и плюсы, и минусы. С одной стороны, дежурный обмен фразами про погоду и взаимные улыбки с людьми, которые тебе безразличны, раздражает, но, с другой, — это экономия усилий и структурирование социальных актов. Мы в этом смысле здорово потерялись.

Современные тенденции: от пафоса к цинизму

Какие психологические проявления возникли в последние двадцать лет, после распада СССР?

– Демонстрация героических чувств стала неприличной. Сейчас гораздо популярнее сваливаться в другую крайность вроде цинизма. Теперь любой, кто говорит какие-то пафосные вещи, воспринимается идиотом или лжецом. На самом деле, это тоже нехорошо, потому что пафос – нормальная часть жизни, часть эмоционального спектра. Но после отравления им в советские годы в нашем общественном сознании он табуирован полностью.

У нас испытывать душевный подъём от поднятия российского флага прилично только болельщику в сильно изменённом состоянии сознания и тремя литрами пива в анамнезе. А, например, американцы считают нормальным так реагировать с утречка и на свежую голову.

Что происходит в последние годы в психологической практике?

– Исследовательская психологическая школа, особенно в части того, что касается возрастных проблем, сформировалась. А вот психотерапией называются очень разные вещи, и иногда, натолкнувшись на непрофессионализм в этой области, люди получают дополнительные проблемы.

Многие, обратившись к психологам, разочаровались и говорят: «Я не хожу к психологам не потому, что у меня нет проблем. Просто они все идиоты». Иногда это – защитная реакция, а кто-то действительно мог наткнуться и на неуважительное общение, и на откровенную глупость.

Но, по крайней мере, в некоторых больших городах у образованной части населения табу на признание своих психологических проблем постепенно уходит. Люди начинают обращаться к специалистам с семейными конфликтами, с личными проблемами. Хорошо бы теперь сформировать в России нормальную систему психотерапевтического образования, чтобы люди получали то, что им нужно.


Читайте также:

Поскольку вы здесь...
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
Лучшие материалы
Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее!
Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира.