«Нас били, и мы благодарны за это родителям». Что на самом деле помнит психика о насилии

Татьяна Орлова

«А что плохого?»

— Что происходит с ребенком, когда родители его наказывают силой, шлепают «по делу», бьют по губам за грубые слова? 

— Часто родителям кажется, что такие наказания — это ерунда, которая сильно ребенка не затронет: «Ну а что плохого? Я же только подзатыльник дал». Но, во-первых, ребенку действительно больно, потому что чувствительность у детей значительно выше. 

Во-вторых, ему очень-очень страшно. Взрослый намного больше ребенка и намного сильнее. Представьте, что к вам подойдет кто-то большой и замахнется. 

И самое главное — его бьет человек, от которого он зависит, ждет поддержки, любви и заботы. Ребенок находится с родителем в отношениях привязанности. И когда родитель его наказывает, теряется главная опора. 

— То есть как бы пропадает ощущение безопасности? Как ребенок после такого смотрит на родителя?

— Родитель — это основа жизни, потому что мы растем только в отношениях привязанности. От родителей мы получаем все, начиная от пищи и заканчивая представлениями о том, как устроен мир. Поэтому сохранять привязанность для человека почти равноценно как сохранять жизнь. Биологически заложено, что ребенок скорее переосмыслит поведение взрослого, чем разорвет эти отношения. 

Оно вытесняет страшный опыт и делает так, чтобы ребенок об этом не думал и мог жить дальше. Он будет продолжать надеяться, что родитель вновь станет хорошим и добрым, и как бы забудет эту обиду. Огромные ресурсы мозга на это тратятся. 

На эту тему есть много исследований. Несколько лет назад вышла большая работа: ученые отслеживали историю взрослых людей, к которым в детстве применяли насилие, и людей, которые росли в любви и поддержке. Изучали состояние их здоровья, их заболевания. И выяснилось, что жизнь человека, который подвергался насилию, примерно на 10 лет короче.

— Чем это объяснить?

— Когда ребенка бьют, у него выделяются гормоны стресса. Мы все знаем, например, что гормональная терапия — серьезный удар по организму, и не каждый на нее решается. А тут мы своим наказанием даем ребенку очень мощный выброс гормонов, которые влияют на сердце, на ЖКТ, на обмен веществ — на все. 

Если наказывать периодически, у него закрепится привычка так реагировать: организм постоянно будет выбрасывать гормоны и сам при этом страдать. И даже когда мы ребенку будем уже просто угрожать, у него автоматически сохранится та же реакция. Поэтому, наказывая, мы инвалидизируем своих детей. Хотя нам кажется, что мы же не побили их до синяков. 

Про угол и крик

— «Если бы мне ребенок нахамил, я бы просто сказала, что еще раз — и зубы выбью». Такие угрозы и крик — меньшее ли это зло, чем битье? 

— Крик — это насилие, потому что он тоже вызывает гормоны стресса. И если вы хотя бы один раз закричали, а потом ударили, то каждый крик для ребенка будет ожиданием, что его снова побьют.

Нереалистичные угрозы только разрушают доверие. Ребенок уже не будет опираться на любовь и бояться испортить отношения — они и так испорчены. Он будет протестовать: я свободен, я тебе фигу покажу. А если это не пустая угроза, каждый раз она будет действовать так же, как и физическое наказание. 

— Так ли безобиден угол? Есть мнение, что это возможность подумать, остыть, что угол уменьшает количество раздражителей. Тем более можно не на горохе стоять, а на стуле сидеть. Что чувствует ребенок, когда его туда отправили? 

— Угол — это отвержение, угроза привязанности. То есть мы ребенку как бы говорим: ты плохой, ты не наш, мы с тобой общаться не будем. Точно так же действует родительское молчание. Это чудовищная мера: ребенку кажется, что он извергнут из семьи. Так как привязанность равносильна выживанию, конечно, ребенок в эти моменты испытывает очень сильный стресс. 

Вспомните «Эмиля из Леннеберги» Астрид Линдгрен: героя запирали в сарайчик, где он вырезал фигурки. Там был ужасный папа и очень милая, любящая мама. Эмиль знал, что мама его всегда освободит, и это наказание просто пережидал. Он смотрел на него как на один из этапов протеста, отстаивания себя: сейчас я устрою папе ад, потом посижу в сарайчике, а потом буду свободен. 

А если ребенок не знает, чем все закончится, если его ставят в угол, с ним не разговаривают три дня, если его стыдят, говорят ему, что он плохой и навсегда останется плохим, это вызовет более сложные адаптивные реакции — или абьюзивные, или жертвенные. 

Человек с другим мозгом

— Когда ребенка наказывают, как ведет себя его мозг на уровне физиологии?

— Структуры мозга меняют свое качество. Есть доказательные подтверждения, что за счет пережитого насилия у нас меняется мозг, например, уменьшается гиппокамп — он отвечает за память, сокращается количество нейронных связей в коре. Кроме того, значительно разрастается миндалевидное тело, которое отвечает за отслеживание опасностей. 

И в итоге мы получаем человека с другим мозгом. Да, он умеет говорить, он ходит, у него есть руки и ноги, он что-то делает.

Скорее всего, такому ребенку будет очень трудно в отношениях и он не будет понимать, как воспитывать собственных детей иначе.

— Теперь понятно, почему принято считать, что для развития нужна точка покоя.

— Точка покоя, точка доверия, об этом говорят исследования по теории привязанности. Например, Мэри Эйнсворт описывала поведение разных детей. Те дети, у которых с родителями надежная привязанность — есть доверие, контакт, поддержка, — продолжают исследовать мир, даже когда родители отлучаются. А дети, у которых ненадежная привязанность, пугаются и вообще прекращают любую активность, оставшись одни. 

Наказывая, мы лишаем наших детей ресурсов, чтобы доверять миру и развиваться. У них ухудшаются когнитивные способности, они живут с постоянным чувством тревоги, которое забирает все силы. Если ты постоянно думаешь, что на тебя кто-то нападет, ты сидишь в страхе и ни на чем другом сосредоточиться не можешь. Ты, например, не читаешь книжку с таким же спокойствием и включением в историю, если понимаешь, что тебе грозит наказание. 

Психологическое насилие — такое же тяжелое наказание для ребенка. Даже если он демонстрирует родителю, что это ерунда (а он будет это демонстрировать через некоторое время, чтобы просто защитить себя). Пока он еще маленький, ему будет больно, обидно, он будет плакать. Потом он станет подростком и сможет защититься по-другому — он покажет родителю, что уже не зависит от его мнения.

— Перед интервью я много переписывалась с родителями, которые считают, что жесткие наказания — это нормально. Буду приводить основные идеи с их согласия. «Дети не так невинны, как кажутся, они умнее нас, поэтому их надо воспитывать, иначе потеряешь». Что еще нужно знать о мозге ребенка? 

— Ребенок рождается с таким мозгом, у которого много-много нейронов, но они пока не связаны так, как у взрослого. Это нужно для того, чтобы дети сканировали внешний мир. И мы ребенку показываем, как этот мир устроен. Ребенок сначала нуждается в очень большом контакте с родителем, потому что для него все новое и он почти ничего не может сделать сам. 

Но чем дальше он растет, тем больше самостоятельности у него должно появляться и тем больше он нуждается не в физическом присутствии родителей, а в их заинтересованной включенности. То есть на следующих этапах ему важно будет понимать, что он чувствует и чего хочет. 

Маленький ребенок не может делать выводы или специально творить что-то плохое, как часто полагают родители. «Он назло делает» или «он знал, что выведет меня из себя». У родителей, которые применяют насилие и это оправдывают, есть негативный образ ребенка: обычно это кто-то такой страшный и желающий захватить власть. Но ребенок тут ни при чем. Это образ, списанный с их собственных родителей, скорее всего. 

— Как так?

— Если родитель так защищается от своего ребенка, скорее всего, в нем есть детская субличность, которая в прошлом боялась своего родителя. То есть получается перенос.

Это вы можете додумать, к чему все приведет, а ваш четырехлетний шалун просто захотел что-то посмотреть, потому что ему было интересно. 

Многие родители запрещают детям такие вещи, которые необходимы им для развития, допустим, кидать кубики. Но это нормальное поведение для ребенка полутора-двух лет, потому что он так познает пространство. 

До этого он чувствовал пространство плоским и не понимал, что такое «далеко» и «близко». А тут он кидает — кубики летят на разные расстояния, у него выстраивается картина мира. Я наблюдала, как одна мама запрещала ребенку это делать, считала, что он делает ей назло. Фактически она мешала ему развиваться. Это тоже насилие.

«Чтобы больше так не делал»

— «Надо хорошенько треснуть, чтобы запомнил и больше так не делал, чтобы закрепились нейронные связи». Сработает?

— Не так легко этими связями управлять. Да, они появятся, но совершенно не те, на которые вы рассчитываете. Появится нейронная связь, что близкий человек может быть опасен, что надо все время следить за его реакцией и ни в коем случае ему не попадаться. Так вы только испортите отношения. На ценности это, скорей всего, никак не повлияет. 

Наказание чаще всего дает быстрый, но короткий эффект: ребенок испугался — и сделал, как вы хотите. Чтобы человек изменил свое представление, что так делать нельзя, у него должны быть более сложные размышления. И надо с ребенком говорить, почему вам кажется, что это неправильное действие, попытаться понять, что его к этому привело — какие мысли, какие чувства, и обсудить их с ним. Тогда он увидит, что можно иначе. 

— Кто-то скажет, что с ним в детстве «разговоры не прокатывали», только шлепки и подзатыльники помогали.

— Как именно разговаривали? Нравоучения — это не разговор. Когда ребенка сажают и два часа ему рассказывают, какой он плохой, что он пойдет в дворники и будет под забором спать, это не работает. 

Поговорить — значит помочь ребенку понять, что он чувствовал, как он оказался в этой точке. Например, он реально совершил что-то плохое — украл или побил слабого. Надо понять, что за этим стоит, и показать альтернативу. Тогда меняются нейронные связи. Во всех остальных случаях создаются связи про страх, разные уловки и ложь. 

— «Не накажешь — потеряешь авторитет, ребенок сядет на шею, а потом вырастет и тебя пошлет». 

— У таких родителей часто бывает ощущение неминуемой катастрофы — страх потерять родительский авторитет. На самом деле власть не теряется не потому, что мы ее удерживаем силой, а потому, что это биологическая данность: ребенок не может выжить без родителей. Поэтому беспокоиться за эту власть нет смысла. 

Надо просто давать ребенку то, в чем он нуждается. И тогда ребенок будет понимать, что ему внутри этих отношений хорошо. Но многие отрицают, что детям нужны любовь и принятие. 

Но это не так — они подрубают корни биологических механизмов: ребенок вырастет и поймет, что эта привязанность для него токсична — слишком большую цену он платит за нее. И тогда, как только у него возникнет возможность уйти, он уйдет. В подростковом возрасте в семье начнется тяжелый кризис. Если люди в любви и заботе воспитывают детей, подростковый период — это довольно спокойная сепарация, потому что у подростка нет причин сильно протестовать. 

— Еще одно опасение: «Если не наказать, в будущем ребенок пойдет по кривой дорожке».

— Если мы так пытаемся удержать ребенка от плохого, мы его к этому плохому в итоге и приведем. Например, доказано, что люди, страдавшие от домашнего насилия, значительно чаще начинают употреблять психоактивные вещества. Зависимости — это попытка залечить боль. Человеку так плохо, что он начинает искать, чем ее заглушить. А потом его же и обвиняют, что он такой выход нашел.

«Лупили крапивой — человеком вырос»

— Как рождаются искажения в духе «меня лупили крапивой/мокрым полотенцем/ремнем, я человеком вырос и благодарен родителям»? 

— Потому что у человека не было другого выхода, кроме как терпеть эти наказания и оправдывать их. И хорошими людьми становятся не благодаря крапиве, а ей вопреки. В детстве мы привязаны к родителям и всегда их оправдываем. Потому что альтернативой будет уйти от них. Но какой ребенок на это решится? Если только дома уж совсем плохо. Во всех остальных случаях мы стараемся думать, что родители все же нас любят, мы ищем их поступкам оправдание, а потом, как правило, забываем тяжелые подробности из детства.   

Люди, которых били, часто помнят отдельные эпизоды: крапивой отлупили, что-то не дали, мороженое купили один раз… Некоторые вообще забывают детство, так как там было слишком много тяжелого. Оно не совсем забыто, но сознание все время подчищало ощущения боли и беспомощности, и вспомнить оказалось уже почти нечего. А если признать, что со мной в детстве обращались плохо, то надо пересматривать всю историю жизни и все способы, какими я выжил. Этим занимаются в кабинете психолога. 

Иначе вы всегда будете смотреть через призму этого опыта, оправдывать насилие, передавать его детям и видеть в нем что-то хорошее. Хотя на самом деле вы только инвалидизируете детей, делая с ними то же самое, что делали когда-то с вами.

— Что мешает признать, что мои родители могли быть не правы и просто не умели по-другому?

— Если я признаю в детстве, что мои родители плохо со мной обращаются, это означает, что я в опасности, я не могу себя защитить. Это так и есть, но для психики это самое опасное переживание — это значит, что я беспомощен, дезадаптирован, а сознание как основной инструмент для адаптации не справилось со своей задачей. Поэтому оно находит для происходящего другие объяснения — например, надежду, что это очень для него полезно, без этого он бы пошел по кривой дорожке.

Те люди, которые подростками пережили подростковый кризис и пересмотрели свои отношения с родителями, скорее всего, не будут оправдывать их поведение. Но те, кто по сути так и остался ребенком, продолжают верить в пользу телесных наказаний.  

Один мой клиент, взрослый человек, крупный начальник, с которым мы работали по поводу непроходящей тревоги, рассказывал мне о чувстве страха перед родителями. У него в подчинении много людей, он уважаемый человек, но когда он оказывается рядом со своим отцом, он не может ему возразить. Вот эти чувства тянутся с самого раннего детства. Его били шлангом от пылесоса — и человек до сих пор этого боится. 

— «Меня наказывали, но я же ни на кого не ору, никого не бью, я ответственный человек, серьезными делами занимаюсь». Куда еще могут выливаться подавленная обида, агрессия за наказания — помимо того, что мы третируем близких, подчиненных?

— На себя. Человек будет чувствовать, что он плохой, ничего не сделал, что он незначим. Так мы получаем разные формы самокритики, которые потом превращаются в психосоматику, то есть человек фактически применяет агрессию к своему организму. 

Сюда же относятся зависимости. Кто-то, например, выпивает, и ему становится легче, он расслабляется, у него пропадает напряжение, что с ним что-то не так. А кто-то становится очень агрессивным, и этот его гнев выходит наружу. 

— Часто люди приводят в пример своих знакомых: кого-то сурово воспитывали, и он стал успешным, а кому-то все спускали с рук, и он теперь живет на дне.

— В науке такая теория не подтверждается, в большинстве исследований мы видим обратное.

Чаще всего это инициативные личности, которые умеют договариваться и успешно реализуют себя в этом мире. 

А люди, которых жестко наказывали, уверены, что с этим миром они, скорее всего, договориться не могут. Для них правила не будут работать, потому что всегда есть право сильного. И в этой ситуации ты скорее станешь асоциальным, потому что ты учишься обходить правила — для тебя это единственный способ выжить.

— Но действительно есть обратные примеры.

— Люди, которых наказывали, могут добиваться внешних успехов. Но обычно они не удовлетворены, им все равно тревожно, они страдают от постоянного ощущения опасности и живут в вечной гонке, чтобы что-то доказать родителям или обществу. 

Они внутри ощущают себя непринятыми, как будто с ними что-то не так и в любой момент может прилететь. Они не испытывают счастья, не принимают свои достижения. Это такой бег без конца. Часто такие люди становятся абьюзерами или сами страдают от абьюза в паре. 

— Про мальчиков и девочек: сурово наказывают и тех и других, но какие паттерны поддерживаются битьем? 

— Эти различия связаны с патриархальными стереотипами. От девочек привычно ожидают смирения и послушания. Девочка плачет — это воспринимают, в общем, нормально. Поэтому девочки чаще начинают использовать жертвенные механизмы: «Ну да, я виновата, я буду стараться, буду лучше». 

От мальчика ожидают, что он будет сильный, не будет нюни распускать и научится владеть своими чувствами — «вырастет мужиком». Это уже та самая токсичная маскулинность, когда мужчина не имеет права на свои чувства. Родитель здесь, скорее всего, мальчика не поддержит, если тот заплачет, а то и сверху надает подзатыльников.

Все, что остается ребенку в такой ситуации, — перенести свою злость на другого. Достанется кошке или еще кому-то. И он скорее вырастет абьюзером, а потом родители будут возмущаться: «Ну откуда ты у нас такой?» 

«Мама ударила, потому что я выбежала на проезжую часть»

— «Мама ударила меня после того, как я от нее убежала на проезжую часть. Я не очень обижаюсь, ведь она меня спасала». Мама ударила на эмоциях. Чем это отличается от хрестоматийного битья? 

— Это случилось один раз, мама не удержалась, потому что в этот момент пережила возможность потери и у нее резкая эмоциональная реакция. Всякие однократные действия ребенок перенесет, его мозг вытеснит эту историю или переосознает, а мама потом сто раз скажет: «Я тебя люблю, как я боялась тебя потерять! Как хорошо, что ты не погиб».

Но если эти эмоциональные выплески регулярны, они ничем не отличаются от насилия. Мама может бояться, что ребенок заболел, что не сделал уроки, что не с теми детьми дружит и так далее. И это только рационализация, что она за ребенка боится. На самом деле для ребенка это насилие, и оно очень сильно мешает ему жить.

— Почему родители бьют в сердцах, но потом рассказывают, что это были осознанные наказания?

— Они это рационализируют, то есть находят объяснения для своих неблаговидных поступков, например, объясняют, что создали детям новые нейронные связи. Это в том числе способ не ощущать вину, чувствовать себя правым, думать, что ты делаешь что-то хорошее — уберегаешь от опасности, воспитываешь, защищаешь.

Например, если ребенку меньше шести лет, всегда держать его за руку, когда переходите дорогу. А не кричать на него, что он выбежал на проезжую часть. Когда уже мозг сформирован, можно обсудить и договориться. И опять кричать совсем не нужно. Ребенок не враг себе, он не хочет умирать под колесами автомобиля.  

— Что бывает, если родитель наказывает сгоряча, а ребенок не виноват?

— Ребенок ощущает острую несправедливость. Пока он маленький, он может находить объяснения вроде «я плохой, со мной что-то не так». Но со временем он поймет, что происходит что-то плохое, что с ним плохо обращаются. И это подорвет доверие к родителю, в отношениях накопится много обиды и злости. 

«И что, терпеть его эгоизм?»

— Что делать, если ты чувствуешь, что готов занести руку? Как остановить себя?

— К таким моментам надо подготовиться заранее, начать тогда, когда вы спокойны. Сначала посидеть и подумать: «А зачем я так поступаю? Для каких целей я собираюсь наказывать, какие есть обоснования?» 

Выпишите эти обоснования на бумажку и посмотрите на них критически — действительно ли вы в это верите или так думала ваша бабушка. Когда вы вскипаете, такие обоснования проскакивают в голове очень быстро (иногда мы их даже не замечаем) и запускают раздражение, а потом и насилие. 

Например, вы думаете: «Ой, сейчас не накажу — пиши пропало!» Эта мысль вызывает тревогу и необходимость действовать. Теперь у вас есть оправдание: я спасаю ребенка от плохих последствий. 

Второй шаг — замечать моменты, когда вы хотите ударить. Обычно они связаны с каким-то типом ситуаций. 

И здесь хорошо себя спросить: «Что со мной происходит? Чего я боюсь?» Скорее всего, это связано не с ребенком, а с чем-то из вашего опыта. По возможности, сходите обсудить этот опыт с психологом, чтобы его разблокировать — иначе он будет все время вылезать и мешать жить вам и вашим близким. 

— «У ребенка истерика, он нас не слушается. Что нам, его эгоизм терпеть?» Как помочь ребенку прожить его эмоции — гнев, обиду? 

— Когда ребенок бьется и кричит, он посылает сигнал родителю: во-первых, услышь меня, во-вторых, я нуждаюсь в твоем принятии. Он не случайно кричит — он кричит именно родителю, даже если при этом обзывается и бросается с кулаками. 

Правильным в этой ситуации будет принять чувства ребенка и понять, из-за чего он злится, помочь ему самому проговорить эти чувства: «Да, ты злишься, потому что… Я принимаю, что ты злишься, но я тебя люблю». И дать ему эту поддержку. Чаще всего ребенку нужно, чтобы его взяли на руки, обняли, чтобы родитель показал, что он с ним рядом. Что он правда не согласен, но это не значит, что ребенок плохой. 

Ребенку важно быть несогласным и чувствовать, что он отдельное от родителя существо. Часто родители этого не понимают и ожидают, что ребенок будет чувствовать и хотеть того же, что они. 

— Как поддерживать дисциплину без насилия?

— Смотря сколько лет ребенку. Если ему три года и мы ожидаем, что он будет убирать за собой посуду, мыть ее и вести себя как 12-летняя школьница, то это невозможно. Границы должны соответствовать возрасту. 

К трем годам ребенок начинает понимать, какие у него чувства. И здесь мы прежде всего должны расставить свои границы — увидеть, что чувства и потребности ребенка отличаются от наших. 

Не надо никого бить, диалога достаточно. Если ребенок капризничает, попробуйте разобраться, почему это происходит, и действительно услышать, что с ним. Если есть доверие, ребенок стремится это доверие сохранить, он не нуждается в специальных наказаниях.

Нельзя перебаловать. Но многие подкупают детей. Например, вместо того, чтобы посидеть с ребенком и поиграть в настольные игры, дарят ему дорогую игрушку. Это не то. Основное — слышать, в чем нуждается ребенок, а для этого надо разговаривать.

— А если чего-то нельзя?

— Для запрета должна быть разумная причина, которую мы проговариваем: «Да, ты злишься, потому что я не дала тебе конфет, но у тебя болит живот, тебе нельзя сладкое». «Малыш, я бы с радостью дала тебе мороженое и очень тебя понимаю, но у тебя диабет, подскочит сахар, тебе будет плохо, мы поедем в больницу и будет больно». Если причина правда разумная, ребенок довольно быстро согласится, потому что он себе не враг. 

А если разумной причины нет — возможно, там есть ваши страхи. Ребенок хочет съесть мороженое перед супом и устраивает истерику. Подумайте, такая ли это большая проблема. Если ему можно мороженое и он его съест, что случится? Доверьтесь ему. Через некоторое время ребенок учится принимать эти решения самостоятельно, и не надо будет его контролировать всю жизнь. 

— Есть мнение, что осознанное, гуманное воспитание делает детей безответственными и не знающими границ: «Во взрослой жизни никто ему не скажет, что принимает его таким, какой он есть, что он может обижаться, выплеснуть свою злость и не делать квартальный отчет». 

— Это важный вопрос. Контролируя своего ребенка наказаниями, родители фактически создают внешнюю систему опор. То есть ребенок не сможет мотивировать себя изнутри и все время будет следить за тем, как отреагирует его родитель, учитель и так далее. Ему будет важна не суть сделанного, а оценка. 

У человека бывает только два типа опор — внутренние и внешние, нет промежуточных. Внешний локус контроля создают ограничения: должен, нельзя, стыдно. 

И такой человек не пишет отчет в последний момент, чтобы его не выгнали с работы. Он его пишет, потому что он выбрал эту работу и ему нравится делать хорошо, он не нуждается в менеджерских пинках. А если он не хочет писать, то как минимум задает себе вопрос: «Что я делаю на этой работе? Может, мне лучше ее поменять?» 

Сложно найти причину, по которой бить и кричать — это хорошо. Наказание все время приходится повторять и быть надсмотрщиком. Поэтому они с любой точки зрения не приносят ничего полезного. Они только запускают очень неправильный способ жизни и калечат ребенка. 

Иллюстрации: нейросеть Midjourney