Ответ на этот вопрос, казалось бы, очевиден — Христос сказал: … если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною (Мф. 16: 24). Однако у каждой евангельской заповеди, кроме ее содержания, есть еще и некое вертикальное измерение — мера ее исполнения каждым христианином в соответствии с его духовным состоянием.
С запрещающими грех ветхозаветными заповедями в этом смысле дело обстоит куда проще: сказано — «не укради», украл — значит, нарушил; сказано — «не прелюбодействуй», значит, любая любовная интрижка на стороне отлучает тебя от Бога и от народа Божьего. Но как быть, например, со словами Христа: …любите врагов ваших? Ведь даже для искренне желающего исполнить эту заповедь человека диапазон возможностей очень широк. Можно возлюбить своего врага так, чтобы при необходимости отдать за него свою жизнь, подобно Христу. А можно хотя бы просто перестать его ненавидеть, не желать ему зла в душе, увидеть в нем такого же человека, как ты сам, так же страдающего от греховной поврежденности и нуждающегося в Божьей любви и спасении.
Между этим первым шагом к исполнению заповеди и вершиной самопожертвования — долгий путь, на котором Бог постепенно изменяет человека. Шаг за шагом, в каждом поступке, слове, мысли, человек может освобождать для Бога все больше и больше пространства в своем сердце. Но, как говорят китайцы, путь в десять тысяч ли всегда начинается с первого шага.
Заповедь об отвержении себя тоже предполагает начало, путь и вершины совершенства.
И для человека, только начинающего жить по Евангелию, попытка сразу же примерить на себя образ жизни великих святых обычно приводит лишь к разочарованию в себе и унынию.
А там, где появилось уныние, обязательно возникают и сомнения: «А правильную ли дорогу я выбрал? Быть может, христианство вообще не для таких, как я, а для одних лишь гигантов духа с железной волей и несокрушимой решимостью?»
Подобный ход мысли отнюдь не нов. Еще в IV веке многие жители Византии отказывались принимать Крещение, мотивируя это тем, что не смогут отказаться от привычного образа жизни, любимых дел и увлечений. И в том, что христианская жизнь по Евангелию вовсе не потребует от них столь радикального отказа, убеждал людей в ту пору не кто-нибудь, а сам святитель Иоанн Златоуст: «… Зачем ты убегаешь? Так, скажешь, я не могу соблюсти заповедей. Но разве Бог заповедал невозможное? <…> Разве не позволяется тебе заниматься делами? Разве я отвлекаю тебя от жены? Удерживаю тебя только от прелюбодеяния. Разве от пользования имуществом? От любостяжания только и хищения. Разве принуждаю раздать все? Только немногое, по мере возможности, уделять нуждающимся. <…> Разве принуждаем поститься? Запрещаем только предаваться опьянению и пресыщению. Устраняем то, что причиняет тебе бесчестие, что и сам ты еще здесь, прежде геенны, уже признаешь постыдным и ненавистным. Разве запрещаем веселиться и радоваться? Только бы это было не постыдно и не бесчестно».
Как видим, для новоначальных христиан планка отвержения себя тут предложена совсем невысокая: откажись хотя бы от того, что и сам в глубине души считаешь недолжным и вредным. А когда жизнь будет очищена от грубых грехов и страстей, в открывшейся перспективе, словно в отмытом окне, станут видны новые задачи и цели, ранее скрывавшиеся за слоем греховной грязи. Так мало-помалу Бог ведет человека с одного уровня познания собственной греховности на другой, с него — на следующий.
Конец такому путешествию в глубины собственного сердца наступает лишь вместе с окончанием земной жизни человека и его вхождением в вечность. Но продвигаться по этой духовной лестнице возможно только при условии непременного приведения в порядок той ее ступеньки, на которой ты стоишь сейчас. Любая попытка перепрыгнуть сразу же через несколько ступенек чревата непредсказуемыми последствиями. Преподобный Серафим Саровский говорил об этом так: «Все делай потихоньку, полегоньку, не сразу, не вдруг. Добродетель — не груша. Ее сразу не съешь!»
