Главное, людей не ешьте, — это мы все крепко усвоили. Ну, чисто теоретически. Практически — я вот на днях попыталась съесть сестру. Невкусно. Нет, ясное дело, она первая начала. А я вообще ничего такого не сказала. Но когда в Вербное воскресенье ловишь себя на «да штоб тебя» — ну, как-то вдруг задумываешься: а чего это я вдруг? Зачем это я вдруг взялась от нее куски откусывать?
Нет ответа. Вспылили. Чисто эмоциональное: зацепили самолюбие, задели, а я что? — я ничего. Сижу, никого не трогаю, починяю примус. А тот, который зацепил, зализывает твой укус и думает мрачно: да штоб он у тебя в руках взорвался.
Нет, понятно, всем тяжело, у всех нервы натянуты, чуть что — рвутся. Натянуты от тревоги, от самоизоляции, от нехватки воздуха — просто нормального весеннего воздуха, от однообразной картинки — я в мирное время каждую весну в марте-апреле стараюсь куда-нибудь уехать, где есть солнце и зелень, чтобы дотянуть до мая, тепла, запахов.
Психика не справляется, тревога зашкаливает. У друзей крыши съезжают набекрень.
Уже позади закупка гречки и пошив масок — теперь они каждое утро начинают с просмотра статистики по смертям и обсуждения, как лучше помирать — с ИВЛ или без ИВЛ, и есть ли возможность закупиться этим, как его, что-то-там-зумабом с бесконтактной доставкой.
Тревожные ближние полощут собак в хлорке, моют полы с доместосом, вытирают антисептиком все, что вносят в дом. И хихикала я по этому поводу ровно до тех пор, пока кассир в «Дикси», сидящий без маски и без перчаток, не чихнул два раза в мои покупки. Мне этот взрывной чих и ядерное облако вируса вокруг него до сих пор в кошмарах снятся.
И все ужасно бесит. Те, кто гуляют, — они хотят всех погубить. Те, кто запрещают гулять, — они хотят угробить нас всех и разрушить экономику. Те, кто рвется в церковь, хотят, чтобы другие умерли. Те, кто не идет в церковь в условиях пандемии, — еретики и предают Христа. Оторвешься от домашней работы, заглянешь осторожно в фейсбук — не успеешь окно открыть, как из него валится «придурки, идиоты, паникеры, вредители, безмозглые, убийцы».
Не успеешь чуточку промотать френд-ленту — все то, что не котики и пироги — все или бои без правил, или возносимые проклятия. Повод любой — будь то дистанционное образование или так удачно организованные московской мэрией пробки на въезде в город и очереди в метро. Захлопнешь фейсбук, как в триллере, убегая от монстров, железную дверь за спиной — уф! А вслед еще несется глухое — «расстреливать!»
Ага, мы правы, а они первые начали. Но как давит усталость от этой бесконечной войны, от ощущения, что дальше будет хуже. От серого неба, от грязи под ногами, что до сих пор снег то и дело идет, и зимнюю куртку в шкаф не спрятать, от того, что зимы не было, но весны так и нет, и, кажется, никогда и не будет, что смерть обступает в самом буквальном, а не поэтическом смысле слова — и того и гляди одержит победу.
И самого ясного, самого нужного утешения — пойти в храм, погрузиться в сосредоточенную тишину Страстной седмицы — и этого-то у нас нет нынешней странной весной.
Я не знаю, что с этим делать. У меня нет рецептов, как справляться с тревогой и яростью, как не свихнуться в самоизоляции и выстроить свой день, чтобы он прошел не зря.
У меня есть только самозадача: по возможности сохранить здравый рассудок и никого не съесть хотя бы до Пасхи.
Дальше, я надеюсь, будет полегче.
Ничего больше и не остается: надежда есть, что весна будет, что это все мы переживем. И вера остается — в грядущее Воскресение Христово.
К ним бы еще любви.
