Я уже говорила, что 2 октября 1990 года отец Глеб вышел на открытое служение, и первая его служба — чтение акафиста иконе Божией Матери «Нечаянная Радость» в храме Ильи Обыденного. А уже на Покров отец Глеб был приглашен на патриаршую службу в храм Василия Блаженного, исповедует во время вечерней и утренней службы, а потом участвует в крестном ходе вокруг храма.
Он очень много служит в Обыденном, причем не в один день, скажем, утром и вечером, а по разным дням. Все это он нес очень терпеливо. Будучи младшим священником, он старался держаться скромно.
Кроме того, его привлекают к работе в Высокопетровском монастыре, и в январе 1991 года он был зачислен на должность заведующего сектором религиозного просвещения и катехизации Отдела религиозного образования и катехизации Московской Патриархии. Незадолго до этого он вместе с отцом Владимиром Воробьевым и другими московскими священниками организует катехизаторские курсы, преобразованные в дальнейшем в Православный Свято-Тихоновский богословский институт. Он считает, что они обязательно должны быть открыты в 1991 году к началу весеннего семестра — 4 февраля. Это было достигнуто, хотя и большими усилиями, потому что очень трудно было с помещением. Отец Глеб набрал на курсы преподавателей, в основном из московского духовенства, и был их первым ректором.
Ему, конечно, трудно было совмещать и пастырскую работу в храме, и работу на курсах, тем более что он очень ответственно к ней относился: ходил на занятия, читал лекции… Он же все-таки имел определенный опыт работы в учебном институте.
Пасху 91-го года отец Глеб встречал еще в Обыденном, а потом окончательно оттуда ушел. В это время открыли храм Преподобного Сергия в Крапивенском переулке. Отец Глеб начинает служить там, ведет большую работу по катехизации, организует вместе с отцом Иоанном (Экономцевым) Рождественские чтения…
¯¯¯
В 1991 году был создан семинар «Развитие высшего образования на современном этапе в условиях рынка». Этот семинар проходил с 28 июня по 2июля на теплоходе «Виссарион Белинский». Маршрут был такой: Ленинград — Петрозаводск — Валаам — Кижи — Ленинград. На этот семинар были приглашены в основном директора научных институтов, заведующие кафедрами, в общем, ученый народ, и несколько священников: отец Владимир Сорокин, тогда ректор Ленинградской академии и семинарии с супругой, отец Иоанн Свиридов и отец Глеб со мной.
Впервые священники появились среди ученых. Ходили они в рясах; правда, молитв общих не было, но было много разговоров. Священники делали доклады… Мы были и в Кижах, и на Валааме… На Валааме в это время наместником был отец Андроник (Трубачев), знакомый с отцом Иоанном Свиридовым. Поэтому когда мы приплыли на Валаам, то нас встретил отец наместник на машине и возил по острову. Все это было очень интересно; правда, я уже плохо ходила, и меня брала под руку матушка отца Владимира. А потом мы сели на личный катер отца наместника, и он возил нас в другие места и доставил прямо на пирс к нашему теплоходу. Тут отец Глеб разговорился с наместником о будущем, а из катера меня вытаскивали отец Владимир Сорокин и отец Иоанн Свиридов; надо было бы это заснять на пленку. Они меня вытащили, а сами чуть не упали. И мы поплыли обратно, до Питера, потому что путешествие начиналось и кончалось там же.
На теплоходе мы познакомились с очень интересным человеком, профессором Александром Ивановичем Половинкиным из Волгограда. Он рассказал, как пришел к вере, и теперь помогает митрополиту Герману в деле просвещения. А когда была общая дискуссия о духовных ценностях в воспитании студенчества, то ведущими были отец Иоанн Свиридов и отец Глеб Каледа; тему «Проблемы послеуниверситетского образования» вел отец Владимир Сорокин. Так что все было очень интересно, в том числе разговоры за обедами и частные беседы. Это было как бы первое знакомство людей науки с Церковью.
С Половинкиным мы потом переписывались и как-то раз еще с ним встречались, когда ездили на пароходе; он устраивал экскурсии по Волгограду.
¯¯¯
…Став священником, отец Глеб очень изменился. Он ушел в себя, он как бы во многом отделился от меня — ушел в свой храм, в свою комнату, и я вроде бы осталась одна. Я даже жаловалась: «Ты столько получил, а я теперь одна, потому что ты занят своими духовными делами, своими духовными детьми…» Но он говорил: «Подожди, подожди… я вернусь». Да, потом он, конечно, вернулся, но главным для него теперь стала Церковь. И это продолжалось и в те годы, когда он работал в светских институтах и служил дома, и когда он вышел на открытое служение; здесь уж он целиком принадлежал Церкви.
У него было много духовных детей; те, которые к нам ездили, конечно, остались, и появились новые. К нему потянулись ученые-естественники, потому что он сам был естественник, с ним можно было найти общие темы, а у нас с этим трудно было в то время. Поэтому Патриарх и искал людей с образованием, чтобы людям было к кому пойти и с кем поговорить. Одним из таких священников был отец Глеб. К нему и отец Александр Егоров, и потом отец Николай Важнов, когда стал священником, часто посылали людей, потому что им было трудно с ними говорить на научные темы. К нему приходили и профессора, и даже, по-моему, кто-то из членов-корреспондентов.
Отец Глеб очень много времени уделял своим духовным детям, подолгу их исповедовал или просто разговаривал с ними после службы, так что если я ждала его, чтобы вместе с ним поехать домой, то можно было прождать несколько часов. А мне уже было трудно ездить одной, я плохо ходила.
¯¯¯
Летом 1992 года было организовано паломничество по святым местам Севера Руси на теплоходе «Сейма». На нем плыли верующие люди, много было народу из-за границы, в частности, были прихожане Русской Православной Церкви за рубежом. Была семья Родзянки, брата владыки Василия Родзянко.
Паломническая жизнь у нас начиналась с утренних молитв. Среди священников были отец Глеб, отец Иоанн из Канады, из Православной Церкви в Америке, мы с ней имеем литургическое общение, а зарубежники первое время уходили со службы, когда мы поминали Патриарха и архиерея, по епархии которого плыли. А потом они стали оставаться до конца, подходили к кресту, целовали у отца Глеба руку, пели… Самое замечательное, что они у себя за границей старались не забыть ничего русского и православного. Они знали гласы, умели петь, читать. И даже когда у нас был музыкальный вечер и одна из девушек, фольклорист, пела какие-то русские напевы с приплясыванием и притопыванием, одна из дочерей или из внучек Родзянки подошла к ней и стала вместе с ней петь эти песни, которые мы уже давно забыли, и пела с ней в тон, и приплясывала, и притопывала. Это нас поразило. В тех городах, где мы останавливались, мы ходили в церковь и, где можно было, служили. Мы плыли из Москвы до Питера, были и в Кижах, и во многих других местах. У нас часто совершались всенощные, но на богослужения шли те, кто хотел, по желанию: по вечерам были музыкальные собрания. Хором у нас руководила Марина Борисовна Ефимова.
Так мы плавали в 1992 году, а в 1993 году было организовано такое же паломничество на теплоходе «Рихард Зорге» до Ростова-на-Дону. И опять были Родзянки, опять было много интересных людей; были и многие из тех, кто уже участвовал в первом плавании. В этот раз с нами был отец Александр Куликов, и было очень хорошо, очень духовно. Мы посетили Толгский монастырь. Я в это время уже очень плохо ходила, а перед отъездом у меня было на ноге рожистое воспаление, поэтому нога распухла, и меня даже возили в коляске так называемого дяди Коли из Канады. А часто я оставалась на пароходе, когда все уезжали в город, если не было машин.
Отец Глеб в этом паломничестве занимался воскресными школами. К нему приходили благочинные и священнослужители тех городов, в которых мы бывали. Он распространял литературу для воскресных школ, проводил семинары и собеседования. К нам на теплоход приходили не только священники, а вообще народ.
Все это было чрезвычайно интересно, но, к сожалению, я себя плохо чувствовала, у меня часто поднималось давление, и иногда я просто лежала. А отец Глеб был очень энергичен и чувствовал себя вроде бы хорошо. Там, где можно было, он служил в храме, и мы тоже ходили туда. Перед Литургией паломники исповедовались у отца Глеба, а я — у отца Александра Куликова. И там, где они служили, многие из нас причащались. Правда, я уже редко попадала на службы, потому что, например, в Нижнем Новгороде надо было подниматьсям в гору и долго идти до храма. В Ростове я тоже не сходила с теплохода.
Отец Глеб чувствовал себя хорошо, но у него иногда — вдруг ни с того ни с сего — плохо было с животом. С нами была врач, она давала ему всякие лекарства, и вроде как все это проходило.
После этой поездки меня положили в больницу; устраивали консультации, подобрали лекарства и снизили давление.
¯¯¯
Вернусь назад, к августу 1991 года, когда открылся храм Преподобного Сергия в Крапивенском переулке, так называемый храм Сергия в Крапивниках, и отец Глеб перешел туда служить. Храм был еще мало оборудован, иконостаса толком не было, и все собирали по крошечкам. Отец Глеб нес туда из дома все, что можно, так что все те полотенца, которыми раньше обустраивался наш храм, были отнесены туда. Туда было отнесено и копие, то есть скальпель, которым отец Глеб пользовался в своем домашнем храме; потом оно было перенесено даже в храм Преподобного Сергия в Высокопетровском монастыре. В Крапивниках служил отец Иоанн (Экономцев) и потом отец Иоанн Вавилов.
Храм Преподобного Сергия в трапезной Высокопетровского монастыря открылся только в 1992 году. 17 июля 1992 года, под Преподобного Сергия, в этом храме была отслужена первая всенощная. Иконостаса еще нет, висят наши пикейные одеяла, к ним прикреплены иконы. Но уже есть подсвечники, большой хор.
У нас дома очень много фотографий, на которых видно, как отец Глеб совершает службу, с каким вниманием он помазывает елеем подходящих к нему прихожан. Надо сказать, что отец Глеб всегда очень внимательно благословлял, большим крестом, причем сердился, если человек в данный момент был несобран.
В то время всенощную отец Глеб служил в Высокопетровском монастыре, а Литургию в Крапивниках, потому что в монастырском храме еще не было малого освящения. Малое освящение храма Преподобного Сергия Высокопетровского монастыря состоялось в октябре 1992 года, в пятницу перед Димитриевской субботой. Уже был иконостас, Царские Врата; правда, еще не все иконы для иконостаса были написаны. На другой день, в Родительскую субботу, была совершена первая Божественная Литургия. Надо сказать, что на малое освящение храма приезжал Святейший Патриарх Алексий, и здесь отец Глеб получил первые награды: набедренник и наперсный крест; правда, еще раньше он получил камилавку. Есть очень хорошие фотографии: отец Глеб снимает крест, а Патриарх подает ему другой, и помогает ему отец Владимир Диваков.
К Пасхе 1993 года, которую мы уже совершали в Высокопетровском монастыре, отец Глеб указом получил сан протоиерея, и все его называли протоиереем, поминали как протоиерея, а оказывается, в этот сан возводят на архиерейской службе: священник подходит к Святейшему Патриарху или к архиерею, и тот читает молитву и называет его протоиереем. В сан протоиерея отца Глеба возвели в 1994 году, после первой операции.
¯¯¯
В 1991 году начал отец Глеб ходить в Бутырскую тюрьму. Сперва он совершил там молебен с водосвятием — в какой-то комнате, на столе, где сбоку был герб Советского Союза. Потом отец Глеб добился, чтобы в Бутырках ему дали помещение под храм. Старый храм Бутырской тюрьмы после революции был разорен и разделен на два или три этажа. Верхний этаж отдали отцу Глебу, и он начал там служить; еще без алтарной преграды (там, как и в Крапивниках, на стене на фанерных листах висели наши пикейные одеяла с иконами). Первую Литургию в Бутырском храме отец Глеб совершил на Светлой седмице 1992 года.
Он начинает свою, может быть, самую главную в жизни работу, — работу в тюрьме. Он приглашает туда катехизаторов. Они ходили по камерам, разговаривали с заключенными и готовили их к встрече со священником, к исповеди и причастию или к крещению.
Постепенно храм преобразился, был сделан алтарь; многие жертвовали туда кто — подсвечники, кто — какие-то другие предметы. И вот, в 1994 году, когда храм уже был оборудован, там был снят небольшой фильм «Спешите делать добро» (это слова доктора Гааза). Там отец Глеб дает интервью.
Настоятелем Бутырского храма отец Глеб назначается указом Святейшего Патриарха 23/8 октября 1993 года. И вот он один, без всякой помощи ездит служить в Бутырках, тащит огромный чемодан с облачением. Накануне оставляет сосуды у Сережи — тот живет напротив Бутырской тюрьмы. Еще он должен нести складной аналой. Но ходит в тюрьму неизменно, исповедует там часами.
И заключенные тянутся к нему, просят побольше с ними говорить. В одной группе заключенных был татарчонок, мусульманин, но очень хотел поговорить с отцом Глебом, и заключенные просили, чтобы он его принял. Отец Глеб с ним побеседовал. И этот паренек, когда отец Глеб приходил, всегда старался к нему подойти, чтобы его поцеловать.
Отец Глеб идет в «коридор смертников», в страшный 6-й коридор. Там люди, приговоренные к смерти, сидят за семьюдесятью, наверное, замками. Отец Глеб не боялся туда входить. Первый раз, когда он вошел к смертникам, надзиратель стоял за дверью и держал дверь ногой, чтобы она не закрывалась. А потом отец Глеб приходил, говорил, чтобы пришли за ним через час, дверь закрывали, и он сидел с этими смертниками; беседовал с ними, исповедовал, обнимал их, целовал, старался носить им подарки, яблоки или еще что-то. Помню, на Пасху, кажется, 1993 года он очень волновался, чтобы туда отнесли куличи, яйца и прочее.
Отец Глеб крестил несколько человек, с одним из них у меня сейчас переписка. Благодаря ходатайству отца Глеба один из заключенных, приговоренных к смертной казни, Дима, был помилован, ему дали 15 лет. А сейчас он, отсидев десять лет, вернулся домой. А вообще заключенные пишут мне много и часто и во всех письмах вспоминают отца Глеба. Некоторые его даже не знали лично, а только по его книгам, которые пересылались в тюрьмы, но через отца Глеба, через его книги, они пришли к Богу.
Итак, отец Глеб окормляет заключенных, будучи еще духовником в Высокопетровском монастыре и заведуя сектором Православного просвещения и катехизации. Он трудится с утра до ночи, и всегда с ним тяжеленный портфель, который я даже поднять не могу. Никаких машин ему не полагалось.
В начале 1994 года отец Глеб был командирован Патриархом в Тулу и Ярославль для проверки воскресных школ и помощи им. В Туле были какие-то нелады. Его очень хорошо встретил покойный митрополит Серапион, Царство ему Небесное, и он вместе с ним служил и жил у него в епархиальном доме. На прощание Владыка подарил самовар ему, который, к сожалению, я испортила, поставив и забыв выключить. Отец Глеб возвращается из Тулы и говорит, что у него там были неполадки с животом. Владыка ему даже давал какое-то лекарство.
И вот 9 марта 1994 года отец Глеб вдруг почувствовал себя плохо. Маша срочно приехала из монастыря, пыталась ему как-то помочь, но вскоре стало ясно, что надо вызывать «Скорую помощь». Его повезли в Боткинскую больницу. Туда подъехал Василий. В приемном покое хирургического отделения отцу Глебу делают рентген, и оказывается, что необходима операция. Его поднимают в отделение и оперируют. Оказался рак кишечника. После операции отец Глеб лежит в больнице, ему ставят капельницы. Когда его из реанимации перевели в палату, около него начали дежурить ночью сыновья, а днем наши друзья (мы пускали к нему только мужчин). В апреле он выписывается.
На стояние Марии Египетской Маша (теперешняя игумения Иулиания) становится инокиней, это было 14 апреля, получает имя в честь Марии Египетской. А 24-го, в неделю ваий, на Вход Господень в Иерусалим Святейший Патриарх служит в Богоявленском соборе, и наш Ваня становится диаконом, отцом Иоанном. На Машин постриг в Надвратном храме Зачатьевского монастыря я поехала с Васей (кстати, открытие этого храма благословлял отец Глеб, и даже там служил). А на хиротонию Вани мы впервые оставили отца Глеба дома одного; правда, мы с Кириллом и Васей не дождались, когда он выйдет из алтаря, чтобы его поздравить, и вернулись домой.
В Страстную седмицу мы потихоньку что-то читали. Отец Глеб спал в большой комнате мальчиков, на диване Кирилла, я была в маленькой комнате, а Кирюша — в комнате с лоджией. Днем я ухаживала за отцом Глебом, он большей частью лежал. Мне было уже все это довольно трудно, потому что у меня болели ноги. Саша приезжала помочь. А ночью, когда было нужно, он звал Кирилла.
А в Великую Пятницу мы повезли отца Глеба в храм, в Ховрино, это недалеко от нашего дома. Он вошел в алтарь (такой был слабенький-слабенький), и отец Георгий предложил ему облачиться. И вот отец Георгий выносит Плащаницу, а под Плащаницей идет по ступенькам отец Глеб, а сбоку от него идет Кирилл и пытается его поддержать. Отец Глеб несет Евангелие.
О том, как мы провели Пасхальную ночь, я расскажу позже. А на первый день Пасхи вечером мы опять поехали в Ховрино, и отец Глеб в своем красном облачении сослужил отцу Георгию. Есть очень хорошая фотография: отец Глеб кадит престол, — слабенький такой, бледный. Отец Глеб бывает теперь в Ховрине. И на «Живоносный Источник», и на Георгия Победоносца он — в Ховрине, уже участвует в крестном ходе.
В нашей семье происходят большие события. Восьмого мая, в неделю Антипасхи, получив сообщение о том, что на полигоне в Бутове (где это Бутово, что это за Бутово — никто тогда еще не знал) будет освящен крест владыкой Сергием и владыкой Арсением. Кирилл едет туда и встречает Антонину Владимировну Комаровскую — дочь художника-иконописца Владимира Алексеевича Комаровского, который проходил с моим отцом по одному делу и они были вместе приговорены к расстрелу. Оказалось, что ее отец, Комаровский, расстрелян здесь. Значит, на этом полигоне расстрелян и священник Владимир Амбарцумов, мой отец. Вечером Маше Ильяшенко (дочери моего брата) звонят из Свято-Тихоновского института и говорят, что в списках расстрелянных в Бутове есть Владимир Амбарцумов; правда, он числится мирянином. Таким образом мы узнаем место расстрела и захоронения моего отца, ныне канонизированного священномученика Владимира.
На Радоницу наш слабенький папа садится в машину, и мы едем в Бутово. Приезжаем к полигону, но там пускают только в субботу и в воскресенье. Кирилл обегал все дома, но нигде не мог найти ключа, и мы проехали по тропинке налево, где теперь к храму идет автомобильная дорога, здесь отъехали немножко в сторону и в кустах отслужили панихиду. (Аня, Сережина жена, была поражена тем, что папа, такой слабенький, все же смог отслужить панихиду.) Все это мы переживали как очень большое событие.
После панихиды мы поехали в Екатерининскую пустынь, которая была только что открыта. Это страшный застенок Ежова и Ягоды. Иеромонах отец Кирилл повел нас в храм с двухэтажным алтарем. Когда здесь была тюрьма, настелили второй этаж и там проводили допросы заключенных, потом спускали их на первый этаж. Здесь были страшные пытки, а на первом этаже — какие-то ширмы с окошечками, куда ставили людей и в эти окошечки их расстреливали, а потом тела спускали в подвал и там сжигали. Из подвального окошка шла труба крематория — страшное впечатление. Сейчас все это ликвидировано и храм открыт.
Итак, мы узнали, где и как расстрелян отец Владимир, и теперь вся наша жизнь связана с Бутовом. Стало известно, что в Бутове расстрелян и владыка Серафим Чичагов; матушка Серафима, его внучка, игуменья Новодевичьего монастыря, тоже приезжала туда. И вот мы, дети расстрелянных там, во главе с матушкой Серафимой пишем Святейшему Патриарху прошение о том, чтобы в Бутове разрешили построить храм.
Эту землю передают Церкви, и Патриарх благословляет строительство храма. Собирается община, куда входят в основном дети и внуки там расстрелянных: игумения Серафима, отец Андрей Лоргус, Алеша Бобринский и Кирилл. И вот тут встал вопрос, кому быть главой этой общины. Отец Глеб понимает, что если им станет Кирилл, то с геологией надо будет прощаться. Кирилл, может быть, немного колеблется, но я его поддерживаю. «Ну как же! Там похоронен наш мученик!» Кирилл соглашается, иначинается строительство храма. Отец Глеб несколько раз ездил в Бутово, в основном в субботу; его туда возил Кируша на машине. Он еще слаб и долго там не задерживается. Несколько раз мы с ним ездили в Бутово вместе, в начале июня, в субботу, а еще — в середине июня, уже с отцом Иоанном. И у креста служится панихида, на которой мы впервые встретились с людьми, приехавшими сюда, потому что здесь расстреляны их родственники.
Однажды был очень трогательный момент: служили панихиду, к нам подошли две женщины, одна пожилая, другая — помоложе, и стали говорить, что у пожилой, как только она вышла замуж, был арестован муж, Владимир, и здесь расстрелян. А другая приехала откуда-то с юга, у нее был здесь расстрелян Ксенофонт. И мы записали в синодике: Владимир и Ксенофонт, но тогда мы были еще неопытные и не спросили их фамилии, чтобы собрать о них сведения.
В июле, после Преподобного Сергия, Вася, по приглашению родителей своей жены, взял нас на дачу в деревню Свиридоново, под Озерами на Оке. Мы жили в отдельной комнате на первом этаже. Мама Васиной жены, Людмила Анатольевна, очень хорошо ухаживала за отцом Глебом, за что мы ей очень благодарны. Он там гулял, уже ходил в лес, окреп. Отец Глеб не изменил себе и продолжал работать: поднимался на второй этаж, садился за стол, сделанный специально для него у окна в сад, и работал над главами «Записок тюремного священника…». В субботу, 24 июля, мы с ним поехали в Зарайск. Там в кремле, в Никольском соборе шла служба. Отец Глеб вошел, постоял… На литию, видимо впервые, вышел молодой священник, который волновался и не знал, что читать; отец Глеб ему подсказал. А потом к нему подошел настоятель и попросил выйти. Отец Глеб показал свои документы, и настоятель пригласил его облачиться и служить. И на следующий день отец Глеб служил там Литургию, но, к сожалению, меня не было, я себя плохо чувствовала и боялась, что погода испортится и машина наша может забуксовать в поле около деревни, а ходить я уже толком не могла.
В следующее воскресенье мы с Васей поехали в Старо-Голутвинский монастырь. Там мы встретили игумена Кирилла, того самого, который водил нас по Екатерининской пустыни. Его назначили настоятелем Старо-Голутвинского монастыря, и он служил в громадном храме, где не было окон. Когда мы с отцом Глебом туда вошли, отец Кирилл увидел, что стоит кто-то в рясе, и позвал послушников пригласить его в алтарь. Он вошел в алтарь — и отец Кирилл его не сразу узнал, он не мог предположить, что отец Глеб окажется в Коломне. Он очень обрадовался, отец Глеб облачился, а на следующий день сослужил Литургию, говорил проповедь.
Нас приглашали приезжать еще, но мы больше не смогли; в начале августа мы вернулись в Москву, и отец Глеб стал опять служить в Высокопетровском монастыре, служил на Преображение. Но при этом отец Глеб готовился ко второй операции; он также работает над материалами по катехизации для Патриархии[1]. Он очень волнуется, но готовит материалы по своему отделу, не забывая и тюрьму. Чувствует себя он вроде неплохо, ему сделали анализы — по видимости, все нормально. После Успения отец Глеб опять ложится в больницу. Последняя его служба в Высокопетровском монастыре была 29 августа на Перенесение Нерукотворного Образа, а первого сентября он лег в больницу….
Уходя в больницу, отец Глеб снял свой нательный крест (он, по-моему, был потом у Сережи и, наверное, с ним вместе сгорел) и надел крест, который привезли из Питера, купленный в храме Иоанна Кронштадтского.
Так вот прошла наша жизнь, слава Богу, большая — мы прожили с Глебом 43 года, зная друг друга 63 года.
Он умер в День ангела Иоанна Кронштадтского — 1 ноября 1994 года…
¯¯¯
«Прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя, и прежде нежели ты вышел из утробы, Я освятил тебя».
Так говорит пророк Иеремия, первая глава, 5-й стих.
Этот эпиграф поразил меня, когда я открыла «Альфу и Омегу» № 23 за 2000 год, где говорится о чуде отца Глеба в 30-е годы, если так можно сказать, когда он явился во сне заключенному, посоветовал остаться в обслуге лагеря и таким образом спас ему жизнь. Об этом чуде было рассказано нашему сыну, отцу Иоанну, который посещал внука этого человека в тюрьме. Значит, отец Глеб уже тогда был посвящен и определен Господом как Его верный священнослужитель.
Отец Глеб достиг больших высот в своем духовном восхождении. По словам ученого-генетика, доктора биологических наук Андрея Ивановича Иванова, жену которого отец Глеб крестил у нас дома и венчал их, отец Глеб говорил ему, что видел в потире Агнца.
В письмах заключенных очень много говорится об отце Глебе. Один из них, Саша С., из камеры смертников Бутырской тюрьмы, которого отец Глеб привел к вере, написал матушке Александре Глебовне Зайцевой, узнав, что она дочь отца Глеба, о том, что было однажды, когда отец Глеб пришел к нему в камеру. Отец Глеб сидел на топчане, а Саша — напротив. Отец Глеб ему говорит: «Ты чего сидишь так далеко. Иди сюда». Посадил его рядом с собой, обнял, прижал к себе, и Саша начал ему все рассказывать. А в другой раз он примостился у ног отца Глеба на полу и слушал его беседу. И вдруг он увидел, что отец Глеб весь просиял неземным светом, и это продолжалось несколько минут.
¯¯¯
Теперь, когда Кируша стал священником и когда построен храм в Бутове, для меня этот храм стал родным. Туда мы отнесли папино облачение, там много вещей, которые купили Анечка с Сережей: и хоругви, и облачения (они сшили несколько облачений; на последнюю Пасху — стихари; в этих стихарях их ребята стояли на их похоронах).
Так что для меня Бутово родное. Тут и иконы, и что-то в алтаре есть из нашего дома, и крест наш висит в храме. И облачения отца Глеба… И Кируша, так похожий на папу, на отца Глеба. Так что там я вспоминаю всех своих близких: и священномученика Владимира, и отца Глеба, и моих дорогих детей — Сережу с Аней, так трагически погибших, по воле Божией рано ушедших на небо. Я думаю, что там их встретили и дедушка, и папа.
Среди моих внуков и правнуков есть и Сережа и Аня Каледа, есть и Глеб Александрович и Лидия, есть и два Владимира, названных в честь священномученика Владимира.
¯¯¯
Жизнь отца Глеба с отроческих лет была связана с отцом Владимиром Амбарцумовым. Я начала свои воспоминания со слов отца Глеба: «Амбарцумовы дороги мне…» и оканчиваю работу над ними с прославления священномученика Владимира в Зачатьевском монастыре в 2005 году. В этот год день его памяти, 5 ноября, совпал с родительской субботой, и игумения Иулиания перенесла день празднования на 3 ноября — день заседания «тройки», вынесшей ему смертный приговор в 1937 году. 2 ноября, в день памяти священномученика Артемия, указавшего нам день расстрела о. Владимира после долгих лет нашей молитвы (см. «Альфа и Омега», № 24, с. 268), в Свято-Духовском храме монастыря был освящен придел в его честь. После освящения была отслужена торжественная Всенощная, а на следующий день Божественная литургия. Было много родственников — и внуки, и правнуки, и последний духовный сын о. Владимира, раздавали иконки священномученика Владимира с частицей бутовской земли, взятой из раскопа. В храме Троицы на Грязях о. Иоанн освятил новую икону священномученика Владимира. В храме Новомучеников и Исповедников Российских в Бутове отец Кирилл совершил торжественную всенощную и Божественную литургию 5–6 ноября. Так что память священномученика Владимира в 2005 году совершалась несколько раз.
Отец Глеб узнал о расстреле о. Владимира в Бутове, но не дожил до его канонизации на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в 2000 году.
¯¯¯
Когда о. Глеб умирал, вышел журнальный вариант его «Туринской плащаницы», его детище. Я принесла ему в больницу оттиски для всех, чтобы он оставил каждому из детей свой автограф[2]. Но вот что он написал мне почерком, который узнать совершенно невозможно:
«Дорогой спутнице жизни, жене, другу, терпеливой и верной помощнице жизни моей с ее иногда неожиданными поворотами. Самому близкому мне человеку — жене, сестре. Твой иерей Глеб».
Воспоминания мне хочется закончить словами из одного письма, написанного в 1993 году:
«Всю жизнь мы прошли вместе. Пережитое… Но разве все можно отлить в шкалу слов, а так, осматриваясь назад, встает и 30-й год, и все последующие годы вместе до 37-го года и далее.
Часы на Лубянке — это часы ожидания и часы нашей дружбы. Война, которая отложила такой глубокий след во всех нас, переживших ее, и в нас особенно. Мы вышли из нее другими друг к другу, чем вошли в нее. Крепко тебя обнимаю и целую».
Это он пишет из Боткинской больницы, когда лежал там, с подозрением на инфаркт миокарда (к счастью, это был не инфаркт).
Самым последним, самым глубоким моим переживанием с Глебом стала последняя наша Пасхальная служба.
Когда в апреле 1994 года он выписался домой после операции, все стали думать, как отвезти его на Пасхальную заутреню (он был очень слабенький). Хотели отвезти его в Петровский монастырь, звал его отец Георгий в Ховрино… Но он подумал и сказал: «Давай побудем с тобой вместе, как это было раньше».
Служили в большой комнате, а не в его кабинете, как раньше. Отец Глеб был в своем любимом белом облачении. Он сидел в кресле и служил, а я пела и тихонько плакала, потому что понимала, что это — последняя наша с ним заутреня. Отслужили мы заутреню, потом обедницу. Отец Глеб причастился сам и причастил меня (запасными Святыми Дарами). И этим хотелось бы закончить этот очерк: его последняя Пасха. Однако продолжу.
Мне хочется вспомнить прекрасное заключение отца Глеба в его книжке о Туринской Плащанице, где он пишет, что, проведя столько лет над сбором материалов по Плащанице, он вложил персты свои в язвы гвоздинные Господа, и кончает он тем, что, «когда на нас находит уныние, вспоминайте, что Христос воскрес».
Христос воскрес, дорогие братья и сестры!
[1] Эта работа отца Глеба опубликована в настоящем издании под заглавием «Задачи, принципы и формы православного образования в современных условиях» с небольшими сокращениями, касающимися практических проблем. — Изд.
[2] Это были оттиски из «Альфы и Омеги» № 2 за 1994 г. См. воспоминания М.А. Журинской в настоящем издании. — Изд.
Читайте также:
