Сам вопрос подразумевает, что кто-то может решать: пускать или не пускать? На самом деле такого права у нас нет. Быть с близкими, особенно когда им плохо, это такая же первичная потребность, как дышать или говорить. Никакой закон для этого не нужен, это само собой разумеется. Государство может только гарантировать защиту этого элементарного права, что оно и делает, на словах, в 21-й статье конституции: “Достоинство личности охраняется государством. Ничто не может быть основанием для его умаления.”.
Поэтому вопрос нужно сформулировать иначе: почему в реанимации не пускают?
Сразу отбросим псевдоаргументы вроде инфекционной безопасности, риска “выдергивания трубок”, психологической травмы больных и самих посетителей — все это решается в других странах (кстати, не только в западных), и данные говорят скорее о пользе посещений, чем о их вреде. Реальные причины видятся мне следующим образом.
Первое — традиция. Традиция, сформировавшаяся в государстве, где призванием медицины было поддержание трудоспособности населения, а никак не помощь человеку. Традицию эту надо ломать любыми средствами.
Второе — удобство. Врачам удобнее работать без лишних помех, а близкие (на мой взгляд ошибочно) многими воспринимаются как помеха. Но удобство врачей не может быть критерием, медицина существует для больных, а не для врачей. В отделениях реанимации можно ввести какие-то правила и ограничения, но “не пускать” как общий принцип недопустимо. Тем более недопустимо авторитарно решать, к кому пускать, а к кому не пускать. К сожалению, такой подход многие врачи оправдывают. Но мы не можем выбирать ни больных, которых мы лечим, ни их близких. Иначе можно зайти далеко: например, пускать только негров или только белых, мало ли что кому-нибудь покажется разумным критерием.
Третье, и самое важное, хотя и непроизносимое вслух, это страх. Врачи боятся. Боятся, что их заподозрят в неправильном лечении, в невнимательном отношении, в плохом уходе, в отсутствии лекарств, расходных материалов, медсестер или санитарок. А все это есть, ситуация в медицине действительно ужасна, не хватает самого элементарного. Но закрытые двери — плохая защита, они только усугубляют недоверие, подпитывают страх. Страх превращает врачей в соучастников преступления: раз врачи скрывают, что все плохо, значит они в этом тоже виноваты. Изгнать страх из медицины — самое трудное, на нем держится вся система, к страху приучают с первого курса медицинского института. И касается это не только пропуска в реанимации. Почти в любой больнице и близкие, и пациенты чувствуют этот страх, привычный, как больничный запах: сейчас заметят, сейчас наорут, сейчас прогонят, не там встал, не то принес, не то спросил.
Мы почувствовали, что почти во все медицинские учреждения России проникла атмосфера страха. Больные помалкивают о плохой медицинской помощи из опасений ее вовсе не получить, медсестры и врачи — из страха быть обвиненными, независимо от того, виноваты они или нет. Я почти физически ощущал этот страх, посещая российские больницы не в качестве американского эксперта, а как анонимный друг семьи одного больного. Стенли Дж. Тиллингаст, 1998 г.
Надежды, что медицина изменится сама, мало. Изменить ее могут только пациенты и их близкие, то есть общество. Они не должны задавать вопрос “пускают ли в реанимацию”, они должны считать это само собой разумеющимся. Тогда мы никуда не денемся и откроем двери. А с открытыми дверями будет не так страшно и врачам, и пациентам.
