Елена Григоренко
«Лонгковид» стал самостоятельным диагнозом
— Нейроковид раньше считался страшилкой, а стал реальностью. В Lancet в октябре вышла статья о нем. Есть ли еще исследования?
— Тут есть определенная терминологическая путаница. Статья в Lancet описывает комплекс клинических проявлений длинного ковида, для которого существуют традиционные, всем знакомые слова: депрессия, подавленность, тревожность, нарушение когнитивных функций и так далее, и для краткости описания этого клинического состояния используется слово «нейроковид».
Но диагноза под названием «нейроковид», насколько мне известно, не существует, у него нет отличительных, только ему присущих признаков, у него нет собственных диагностических критериев.
Зато в диагностических критериях этим летом появился длинный ковид, или лонгковид. Для него накоплена солидная исследовательская база. Изначально лонгковид был заболеванием респираторной системы, но в отличие от обычного ковида, который длится 7–10 дней, он продолжается более 4 недель после изначального поражения и имеет различные клинические последствия, в том числе и такие, которые можно назвать неврологическими или психическими, или невро-психиатрическими (точно так же СДВГ, например, могут диагностировать и неврологи, и психиатры).
Елена Григоренко — клинический психолог, обладатель ученых степеней в психологии развития и в молекулярной генетике. Автор и соавтор более чем 700 публикаций в рецензируемых журналах, а также монографий и учебников. В разные годы в составе научных коллективов работала с детьми в Америке, Африке, Индии, Саудовской Аравии и России
— Тем не менее, в России часто используется слово «нейроковид», чтобы обозначить невозможность сосредоточиться, «мозговой туман». Хотя это уж точно не научное определение.
— Это буквальный перевод английского слова «brain fog», которым часто пользуются для описания этого состояния. Я как раз смотрю на руководство SAMHSA, Substance Abuse and Mental Health Service Administration. Это официальная организация, которая дает рекомендации и позволяет пользоваться ее диагнозами, чтобы, например, получить больничный. И вот она теперь представляет лонгковид как диагностическую категорию, а его симптомы — подавленность, депрессия, тревожность, сложности с мышлением и концентрацией, мозговой туман, головная боль, проблемы со сном и даже элементы психоза. Но это состояние ментального здоровья, которое характеризует именно лонгковид; в свою очередь лонгковид является последствием, разновидностью или проявлением ковида.
Кстати, воспалительные процессы, которые связаны с заражением ковидом, распространяются и на другие структуры — например, на желудочно-кишечный тракт. Это не значит, что есть «гастроковид».
С другой стороны, осложнения с последствиями для психики могут быть и после гриппа. Появляются вторичные симптомы — подавленность, тревожность, замкнутость, постоянная усталость. Но мы же не говорим «нейрогрипп». То есть проявления хорошо известны, а механизм — в данном случае длящееся респираторное заболевание «лонгковид» — новый. По сути, лонгковид — это еще одна дорожная карта к хорошо известным неврологическим и психическим расстройствам, которые вызываются новым инфекционным агентом. Им не требуется отдельного названия, потому что это не отдельная нозологическая категория.
— Эти психоневрологические изменения необратимы или их можно починить? Есть ли лекарства?
— Необратимы или нет — пока непонятно, мало времени прошло. Что касается лекарств, то тут, как и с ковидом, лечение только симптоматическое. Горло болит — спрей, температура — аспирин, депрессия — антидепрессанты, которые пропишет врач.
«США далеко за красной линией по подростковым суицидам»
— Можно ли сказать, что психические и неврологические нарушения, связанные с лонгковидом, — это социальное явление в большей степени, нежели физиологическое? Или они тесно связаны?
— Есть теории психологической интерпретации ковида. Когда ты его переживаешь, то выпадаешь из каких-то социальных процессов. Раньше, болея ковидом, люди сидели на самоизоляции 10–14 дней, и им ставили суп под дверь. Это выключение из жизни, которое может стать триггером психических или неврологических вторичных расстройств. Но они не имеют отношения к лонгковиду или к «нейроковиду».
Клинические симптомы лонгковида никак не связаны с изоляцией. А тревожные мысли и подавленность из-за того, что вы заперты в четырех стенах, никак не связаны с инфекцией, хотя и могут быть вторичным проявлением того, как человек переживает заражение.
У лонгковида этиология другая. Когда мы говорим про последствия для психического здоровья, то подразумеваем, что у тебя сначала был ковид, который не исчез, как простое респираторное заболевание, а превратился в этот продолженный лонгковид, а «нейроковид» стал его вторичным проявлением. Он не может возникнуть из-за социальной изоляции, если не было факта инфекционного поражения.
— Вопрос не медицинский, а скорее социологический. Тот рост агрессии, который мы видим в мире, не может быть связан с выходом из пандемии и с ментальным состоянием целой популяции?
— Если в обществе повышается индекс тревожности, — а такое мы видим, и в России тоже, — то причина не ковид, а какие-то другие вещи. То, что сейчас происходит на американских университетских кампусах в связи с войной на Ближнем Востоке, не поддается описанию. Интересно то, что часто в академическом контексте арабы и евреи продолжают нормально общаться между собой, но одни выходят на демонстрации в поддержку Израиля, а другие — в поддержку Палестины. Кто-то на нервной почве набрал пять килограммов, а кто-то потерял 10. Кто-то не может остановить слезы, а кто-то перестал разговаривать. Организм и психика реагируют на стресс, и такое происходит со многими.
А про социальные последствия пандемии можно говорить отдельно. Все, что связано с вакцинацией, с огромными деньгами, которые туда были вбуханы, с ощущением насилия над тобой как над личностью, когда тебе никуда не выйти без куар-кода — все это, конечно, возымело действие, особенно на консервативную часть населения. В Техасе, где я живу, таких людей довольно много, причем традиционно это те, кто имеет при себе оружие или борется за право на ношение оружия. Это настоящие, преданные республиканцы.
Поэтому, наверное, агрессия, в том числе с применением оружия, может быть как-то связана с пандемией и ее социальными последствиями, но не с воздействием инфекции на организм.
Может ли возникнуть подавленность в результате, собственно, локдауна? Конечно, может. Мы знаем, увы, много примеров — особенно среди подростков, которые пропустили период социализации, критически важный для развития личности. Много образовательных и социальных элементов развития детей и подростков потерялось во время дистанционного обучения. В Соединенных Штатах мы прямо сейчас видим вспышку аффективных расстройств среди подростков, мы далеко «за красной линией» по подростковым суицидам.
«Мы видим отложенные психологические последствия ковида»
— И все-таки лонгковид — это возрастное заболевание, ему больше подвержены пожилые?
— Я уже не раз слышала про рост числа самоубийств. Такие случаи есть в моей академической среде. Это, как правило, категория 60+, у которых выросли дети, нет прямых семейных обязанностей, они достигли профессиональных успехов. Люди пережили лонгковид и так и не смогли восстановиться до того уровня, который они знали у себя до заболевания. Помнят себя такими, какими они были до болезни, видят себя сейчас совсем другими, и им не хочется дальше с этим жить. Это, конечно, отложенные психологические последствия лонгковида, и это очень страшно.
— Многие ли заболели лонгковидом?
— Тут уже есть цифры. Если ты вакцинирован, то он возникает всего в 10–12% случаев. Если у тебя был ковид, но без госпитализации, то в 10–30%. А если у тебя была тяжелая форма ковида с госпитализацией, то лонгковид возникает в 50–70% случаев.
Это общая статистика, в ней отдельно не учитываются люди в группе повышенного риска, которые уже чем-то болеют, у которых снижен иммунитет. Но, конечно, многое зависит от физического и психического здоровья, от того, что ты ешь, и так далее. Никто на 100% не защищен от инфекции (хотя гигиенические процедуры, как мы знаем, эффективны), но определенные варианты ковида к кому-то прицепляются легче, к кому-то сложнее.
— Если у человека есть определенные интеллектуальные особенности, типа расстройства аутистического спектра или синдрома дефицита внимания и гиперактивности, то ковид с неврологической, психологической составляющей для него проходит тяжелее, степень поражения будет больше?
— Такой статистики нет, но есть статистика, связанная с тем, что, в частности в США, когда начался локдаун, была почти полная катастрофа для системы поддержки детей с ограниченными возможностями здоровья. Они тоже оказались заперты дома, им никто не приходил помогать. И уж у кого в результате пандемии точно повысилась депрессия и тревожность, так это у их родителей. Попробуйте посидеть безвылазно в четырех стенах с аутичным ребенком без внешней помощи. Для этого необходима очень крепкая психика.
То есть, безусловно, аффективных расстройств становится больше в связи с военными конфликтами, локдауном, безработицей, экономическими кризисами. Любое сильное негативное социальное движение вызывает все эти расстройства.
Лучше плохой коллектив, чем никакого
— Оглядываясь назад, можно ли сказать, что меры, связанные с локдауном, были избыточными?
— Швеция их не применяла. Они не пошли по пути всех остальных, они дифференцировали общество на тех, кто справился и не справился с инфекцией сам. К этому можно по-разному относиться с этической точки зрения. Насколько это объективно оправдано с экономической точки зрения, лучше спросить у экономистов.
Но сегодня самая главная тема в литературе — это последствия для детей, которые очень много потеряли из-за закрытости и из-за прерывистости обучения.
В США разные штаты придерживались разной стратегии, и где-то дети сидели дома по пять месяцев, как у нас в Техасе, а где-то по 15, как в Мэриленде, Коннектикуте, Нью-Йорке, — сейчас мы имеем возможность сравнить то, что получилось на выходе.
Там, где локдаун был короче, у детей в целом лучше обстоят дела и с психическим здоровьем, и с академической успеваемостью.
— За то время, которое прошло после ковида, уже можно на расстоянии сделать какие-то выводы. Что вы узнали из своей области, психологии развития, такого, чего не знали раньше?
— Мы очень много говорили про индивидуализацию образования, вплоть до того, что у ребенка будет AI-учитель, который подберет подходы, требующиеся именно ему. Казалось бы, дистанционное обучение — это время, когда такая индивидуализация должна расцвести пышным цветом.
Однако мы увидели практически полный провал массового удаленного образования, особенно среди детей младшего возраста. И сколько бы ни говорили о личных тьюторах, основанных на искусственном интеллекте, — а сейчас это модная тема — я в это плохо верю.
Даже неважный учитель, даже не самый дружный и доброжелательный коллектив все равно будут лучше, чем их отсутствие. Эта значимость учителя и коллектива стала важным опытом для готовности к будущим вызовам, как природным, так и социальным.
Фото: freepik.com
