За полгода до смерти прабабушки я сидел рядом с ней и она вдруг начала рассказывать про обыск в квартире, когда арестовывали ее отца.
Вчера ночью прабабушка умерла. Я где-то час не мог понять, она притихла, или она уже умерла и остывает. Я чувствовал очень некомфортную смесь облегчения и грусти. Я никогда не забуду какой она стала холодной.
В тот вечер полгода назад она рассказывала, как НКВД-шники перевернули весь дом, как в ее вещах копались. Как белье валялось на полу. Как забрали любимую куклу.
Я представил ее тогда, совсем девочкой: папу забрали, незнакомые мужики копаются в ее вещах. Она растеряна, боится, злится, ненавидит, но не может это все показать, и потому что ребенок, и потому что так не проговаривали вещи, и потому что в то время об этом вообще не говорили. Ну и нельзя же на НКВД-шника наорать.
И я многое понял вдруг про нее. Почему ей было так тяжело по-настоящему любить. Почему она иногда действовала из какой-то странной зависти. Почему она была тяжелым человеком.
Она уже почти не разговаривала, и уже очень давно не говорила ни с кем так долго. А тут вдруг так много, и так ярко вспоминала.
Потом замолчала. Попросила никому об этом не рассказывать. Сколько раз крутила эту сцену в голове пока она лежала в кровати без движения?
У нее травма в самом краеугольном камне. Этот страх никогда и никогда не ушел, но превратился во что-то другое.
Отношения с дочкой, Любой, моей бабушкой, были непростые. Прабабушка, вспоминая то, что делала, иногда сильно преувеличивая свой вклад. Не часто сама проявляла инициативу. Когда ее муж, мой прадед Сережа, уже стал совсем больным, она с легкостью всю заботу, и физическую, и финансовую, передала дочке.
Отношения прадедушки и прабабушки мне тоже не казались особо близкими. Они спали в разных кроватях, и я не помню каких-либо проявлений теплоты, они не рассказывали мне про свои отношения почти ничего. Я думаю, когда они были моложе, это наверняка было совсем иначе. Я чувствовал себя немного не по себе с ними, мы как будто были сделаны из разного теста.
При этом прабабушка очень нежно любила внука, моего папу Витю. Он рос у нее, она очень много в него вложила. Например, любовь к литературе. Да и вообще кажется сформировала его интеллект, очень значительный, к слову. Прабабушка знала наизусть очень много стихов, любила оперу, и когда уже не могла читать сама, постоянно слушала аудиокниги. Она любила меня, Мишку любила, считала нас писаными красавцами.
Последние несколько лет прабабушка угасала. Сначала она перестала выходить из дома, потом постепенно перестала ходить, а потом и вставать. И вся забота легла на плечи ее дочери, моей бабушки. И моя бабушка, несмотря на то, что у них были сложные отношения, несла этот крест. Она не могла иначе, просто потому что Люба — настолько хороший человек, что не могла по-другому. Она могла раздражаться, могла жаловаться, но она постоянно делала всё и больше. Прабабушка всегда лежала на чистом белье, была сыта, развлечена, окружена заботой.
И в этом есть какая-то невероятная красота.
Много лет назад НКВД-шники травмировали маленькую девочку. Сломали ей сердечко. И потом она жила всю жизнь в каком-то сложном мороке, и почти не в состоянии была из-за этого любить. Ударило это по ней, и траектория навсегда изменилась. Все остальное воспринималось уже через через призму этой боли и недоверия к миру.
Но в итоге она родила дочку, которая для всех вокруг невероятный источник тепла и заботы. Женщину чуткую, ответственную и совершенно нетоксичную. Женщину, полную ума и открытости к новому. И которая, несмотря на то, что недополучила, наверное, любви, отдала этой любви и сил матери какое-то нескончаемое море. И всем вокруг себя еще дает от души.
А у дочки родился сын. Выучил языки, завел семью, стал человеком уважаемым и умным, тоже умеющим любить.
А у сына родился я. И с самого детства меня накачали любовью. И Люба, и мои родители. Я чувствую в своей душе какой-то атомный реактор этой любви ко всему миру, потому что меня научили, что любить — это нормально, и доверять тоже нормально.
А у меня родилась Наташа. Девочка с невероятной какой-то силой, которая тоже полна любви, и мне легко ей эту любовь отдавать, потому что у меня её избыток, благодаря родителям и бабушке в огромной степени.
Мне кажется фундаментально человек либо множит энтропию во вселенной, либо уменьшает. Хорошая жизнь — это жизнь, в результате которой энтропии стало меньше.
И на локальном уровне прабабушка нередко множила энтропию. Заставляла близких испытывать чувство вины, злила, обесценивала. Не всегда, но достаточно часто. Не во всем, но во многом.
Но на глобальном уровне, если смотреть на все, что она породила — сколько же уже из этого выросло любви, и какие невероятные запасы потенциальной любви еще есть. Сквозь асфальт пробился маленький росточек, и стал мощнейшим деревом, которое не снесет никакой ветер.
И мне кажется это важно понимать. Иногда нас могут растить токсичные люди. Но если ребенок этого человека решает, органически и легко, или большим трудом и работой над собой, не давать этой токсичности зайти дальше себя, то дальше происходит магия. Вдруг река токсичности поворачивается вспять, и вместо этого начинает течь любовь. И дальше эта любовь множится в геометрической прогрессии.
Всех перемолол 20-й век, очень много в нем глубочайшей травмы. И нельзя винить людей, многие просто на физическом уровне не могли не вырасти токсичными, потому что обстоятельства так складывались.
Но как будет дальше — решать сейчас и нам. И у нас есть возможность огромным, почти титаническим усилием, повернуть реку токсичности вспять. И чтобы лилась дальше любовь.
Вчера, когда около Соловецкого камня, люди зачитывали имена репрессированных людей, моя прабабушка умирала. И люди, которые пришли на акцию — они поворачивают реку токсичности вспять. Люди, которые добились, чтобы акция была в правильном месте, тоже поворачивают её вспять. Я окружён людьми, которым не плевать, которые хотят не просто заработать денег, а хотят сделать «что-то важное». Вопреки всему. И я верю, что мы выше наших наследственных травм, мы можем остановить размножение боли на себе и не нести её дальше.
Источник: Фейсбук Василия Сонькина
