— В последние годы храм нередко воспринимался как место для духовной жизни. А кто его содержит, платит за электричество и ремонт, никто не задумывался. Сегодняшняя ситуация что-то изменила?
— Думаю, она перед всеми поставила вопрос, который обойти уже невозможно — как содержать приход. К сожалению, в обществе живут устойчивые мифы о том, что Церковь содержится за счет государства или что Патриархия содержит приходы.
Протоиерей Федор Бородин
При этом я бы хотел обратить внимание на то, что обычно не звучит. Дело в том, что 90% храмов Церкви не принадлежат, они являются муниципальной или федеральной собственностью, то есть принадлежат государству, всем нам, обществу.
В городах, поселках, селах храмы — часто единственные архитектурно-исторические памятники, в подавляющем большинстве. И содержание таких объектов должно ложиться на плечи всех членов общества. А в 90-е годы государство очень радостно переложило это на плечи Церкви.
Мы были благодарны, мы были рады любому возвращению храмов. Восстанавливали наши общины, восстанавливали храмы. Если бы в 90-е годы Церковь не взяла те самые храмы, думаю, что треть из них была бы сейчас разрушена. Они были в аварийном состоянии. Сейчас примерно один из ста храмов получает государственное финансирование на какую-то отдельную работу, которую приход не может выполнить сам. Например, переделать крышу, сделать отмостку, чтобы вода не затекала и не рассыпался построенный на известковом растворе фундамент. Думаю, такой поддержки должно быть больше.
Содержать и реставрировать эти храмы без государственной помощи почти невозможно. Но откликаться должно все общество. Не важно, верующий человек или нет. Ведь речь идет об истории и культуре нашего народа. А уж верующие — тем более.
Два года назад мы планировали один из наших летних приходских байдарочных походов. И поскольку в нем участвует много многодетных малоимущих семей, то мне всегда приходилось искать деньги, благотворителей, чтобы покрыть часть расходов. Однажды, когда собрать нужную сумму не получалось, я написал в «Фейсбуке» просьбу и разместил номер карточки. И я прочитал возмущенный комментарий: «Это дело вашей общины. Что вы ко всем нам лезете? Нет у вас денег, не идите в поход». Я огорчился, подумал, может быть, он прав. Но потом увидел ответ другого человека: «Мы — Русская Православная Церковь, мы все одна большая община. Поэтому мы с уважением и радостью относимся к таким просьбам и, когда есть возможность, обязательно помогаем».
— Но разве не прихожане должны содержать приход? Выросла ли за время самоизоляции их ответственность?
— Восстанавливать, реставрировать храм приход не может почти никогда, ему это не по силам.
Но, с другой стороны, люди, потеряв возможность быть в храме, совершенно по-другому оценили его, поняли, как он им важен. Когда начинался кризис, когда закрывали храмы, я пребывал в некотором унынии по этому поводу. Потому что в прошлые годы было очень тяжело.
Речь уже давно не идет ни о какой реставрации храма, построенного по проекту Матвея Казакова в конце XVIII века. Всегда непонятно, на что его содержать, чем платить коммуналку, чем платить хору. И это вечный вопрос, который изматывает настоятеля. Тогда я подумал, что сейчас, когда храм закроют, будет совсем плохо, и я не смогу ничего оплатить, потому что просить денег не у кого.
Реакция наших прихожан на ситуацию стала для меня удивительным открытием. Даже не имея возможности ходить в храм, они перечисляли деньги на счет — столько, сколько было нужно, чтобы оплатить все необходимые расходы. Это при том, что людям сейчас очень тяжело, они сами чрезвычайно ограничены в возможностях.
Удивительно повели себя сотрудники нашего храма. Многие из них, скажем, пенсионеры, но младше 65 лет, у которых есть пенсия. Когда стало понятно, что храмы закроют, сказали, что до этого момента будут работать бесплатно. Много певцов пели на службах безвозмездно.
Такое ответственное отношение к своему приходу меня очень сильно порадовало. Да, тяжело, да, долги есть, но я могу сказать, что этот кризис нашу общину изменил. Он каким-то удивительным образом вернул людям отношение к храму как к своему.
Мы все время в разных статьях перебирали схемы существования православных приходов в Европе, в Америке, когда есть фиксированное членство, когда каждый берет на себя определенную часть нагрузки. Мы говорили, что у нас это невозможно.
Но фиксированное членство в приходе — это не бумага. От бумаги можно отказаться, она юридической силы не имеет. Фиксированное членство — в сердце человека. И, действительно, наши прихожане во всей полноте взяли на себя ответственность за свой храм.
Все эти годы я старался строить именно общинную жизнь. Поэтому случившееся для меня знак, что это правильная дорога. Если в храме есть община, она будет содержать свой приход, потому что он для нее дорог. Это место, где они встречаются с любовью: с любовью Божьей и с любовью братской. Нет ничего дороже этого.
— Вы говорили, что содержать храмы — исторические памятники должно и общество, государство. Но сколько по стране стоит разрушенных памятников XVIII–XIX века! Если они не нужны людям, верующим, для чего государству тратить деньги и их восстанавливать?
— Этот вопрос выше моего понимания. Я не могу сказать, что храм не нужен, давайте оставим, пусть он живет своей жизнью, если нужно разрушиться — он разрушится. Мое сердце христианина и священника никогда не сможет спокойно примириться с этим.
С другой стороны, восстанавливать храм, куда точно никто не будет приходить, и при этом не восстанавливать храмы там, где живут люди, это неразумно.
Выскажу такую мысль, может быть страшную: Господу иногда не нужны наши открытые храмы, если что-то внутри нас неправильно.
И самый яркий пример, от которого болит сердце у всех православных христиан — это София Константинопольская. Величественный, великолепный, грандиозный храм, который Господь отнял у нас, попустил замазать огромную часть великолепных мозаик и фресок. Храм, в котором 567 лет не совершается литургия.
Бывает такое время, когда Господь говорит: «Нет». Когда пришли большевики, большинство храмов закрылось даже тогда, когда они были нужны людям и те туда приходили.
Значит, что-то не так в нашем отношении к храму.
«Что же вы не слушаетесь Патриарха!»
— Кстати, сейчас период закрытия храмов очень важен в этом смысле. Мы переложили именно на храмовое благочестие всю свою надежду, полностью сконцентрировались на нем. И я, будучи священником 27 лет, могу сказать, что люди стали значительно меньше молиться домашними молитвами. Настрой, который был в 90-е для всех очевиден, сейчас как-то ушел.
Вечерние молитвы на бегу, правило Серафима Саровского вместо утреннего и вечернего правил, глава из Евангелия — и все. А весь остальной день — без разговоров с Богом. Потому, что «в воскресенье я приду на службу и причащусь». Может быть, поэтому нам такой звоночек от Господа? А может быть, еще и потому, что люди перестали чувствовать себя учениками в Церкви.
Когда начали закрываться храмы, я читал комментарии наших верующих и с удивлением замечал, что половина мнит себя Максимами Исповедниками, которые готовы поучать всю вселенную и лучше знают, как должно быть в Церкви. Да, они бросаются заготовленными цитатами… «Как это я не помяну в церкви на панихиде моих покойных родителей, — сказал мне один человек. — Да какая разница, что Патриарх по этому поводу думает. Я приду и помяну. Мое право».
Вот еще история из недавнего прошлого. В одном храме, в котором, несмотря на благословение Святейшего, полно народу, на амвон выходит второй священник. Это пожилой человек, у которого в тяжелой форме сахарный диабет и еще много заболеваний, полная непереносимость почти ко всем лекарствам. То есть человек в особой зоне риска. И он говорит им: «Братья и сестры, вы же слышали благословение Патриарха. Почему вы пришли. Что же вы не слушаетесь Патриарха!»
Следом за ним из алтаря выходит настоятель и говорит: «Не слушайте этого батюшку, слушайте меня. Надо приходить в храм. Почему ты отсебятину здесь несешь», — это уже в адрес второго священника, который старше его по возрасту. Потом поворачивается к людям и говорит им следующее: «Вот второй батюшка меня не слушается, как настоятеля — это плохо». И призывает их не слушаться архиерея.
При принятии тяжелого решения о закрытии храмов не были нарушены догматы. Тем не менее, люди считают себя вправе не слушаться своего епископа. Они перестали понимать, как управляется Церковь. Поразительно то, что чем консервативней приход, тем резче он непослушен Церкви, своему правящему архиерею.
— Вообще ситуация показала, насколько мы не едины внутри Церкви…
— Да, к сожалению, это так. Это обозначило огромный фронт работы. Мы успокоились, посчитали себя взрослыми, а, оказывается, мы еще в начале пути.
Я напомню слова Иоанна Лествичника в его великой книге «Лествица» о послушании: настоящее послушание — это недоверие себе в том, что ты считаешь добром, в том, что ты считаешь благом. Когда ты слушаешься своего наставника, даже если считаешь, что он призывает тебя отказаться от того, что ты считаешь добром.
Но оказалось, что у существенной части людей в Церкви вообще нет понятия о послушании. Удивительно, что обычно консервативно настроенные люди явили совершенно либеральное, протестантское понимание Церкви как союза общин, которые объединены общей верой. Епископ вообще полностью исключен из этой схемы управления Церкви, просто как ошибшийся администратор.
А если открыть «Книгу правил», по которой живет Церковь, то там никакой власти пресвитерам не дано: все главные вопросы должны решать епископы. То есть благодать Духа Святаго, которая принимает решение в Церкви, делает это через епископов. Это азы православия. Это то, что должно звучать в голове каждого после слов, которые он читает в «Символе веры»: «Верую во единую соборную и апостольскую Церковь», потому что благодатные дары апостолов действуют сейчас в епископах.
Это понимание Церкви забывается. И естественно, что дальше будет забыто понимание священника как руководителя духовной жизни. Это и происходит, когда ты говоришь, что нужно послушаться епископа, а через него и Бога, и слышишь в ответ от людей, которые уже 25 лет в Церкви: «Ты трус и предатель!»
Если начинаются догматические расхождения, это другой вопрос. Но здесь, повторяю, догматов никто не трогал. А мы, получается, ведем себя, как фарисеи. Меня в Неделе о слепом по-новому резанули слова, которые говорили про Христа фарисеи: «Не от Бога Этот Человек, потому что не хранит субботы» (Ин 9:16).
Почему Господь отнял у нас Пасху в храме
— Как это связать с тем, что у прихожан выросла ответственность за свой приход?
— Я говорю только о нашем приходе. Как раз «оппозиция», для которой я, выполняя предписание Патриарха и светских властей, стал нерукопожатным — это очень малая часть людей. Большинство прихожан как раз все поняли правильно.
Да, я, как любой христианин, как священник, люблю богослужения и по-особенному отношусь к богослужениям Страстной седмицы и Пасхи. И все предыдущие четверть века я приучил всех прихожан ходить на них, по возможности, каждый день, начиная с Лазаревой субботы — брать отгулы, отпрашиваться с работы и так далее. Так что когда я сказал: «Сейчас мы будем слушаться Святейшего», — они услышали. Тем более, это не сфера моей свободы, соответственно — моей ответственности. Это зона ответственности Патриарха и светских властей.
Моя ответственность — реагировать на это.
Или в осуждении и озлоблении кричать: «позор, анафема», или в смирении посмотреть на себя и подумать: «А почему у меня Господь отнял эту Пасху в храме, что не так?»
На мой взгляд, второй вариант — правильное отношение к Промыслу Божьему.
Значит, в моем устроении что-то не так. Значит, я забыл, что такое домашняя молитва. Значит, я стал считать, что мне достаточно евхаристической радости и над собой можно не работать. Что можно не снимать с себя ветхого человека, как одежду, по слову апостола Павла. Что можно спокойно причаститься, потом приехать домой, плотно позавтракать, сесть за компьютер и осудить вообще всех.
Мы вообще привыкли всех осуждать. Мы разрешили себе, перестали с этим бороться. Мы осуждаем всех внутри Церкви и снаружи, при этом стабильно и регулярно причащаясь. Все осуждают всех. Мы встали на позицию тех самых фарисеев-учителей, а это недопустимо. Можно почитать любого святого отца о молитве, и практически все они в разные эпохи, в разных странах выражали одно: если ты осуждаешь, то молитва не состоится. А мы решили, что это возможно.
Может быть, поэтому у нас Господь отнял на время возможность бывать в храме, приступать к таинствам?
Я вспоминаю, какая Пасха у меня была в армии в 1987 году, когда я на пеньке положил Евангелие и небольшой кусочек засохшей просфорочки, потому что я не мог пойти в храм. Господь мне дал такую радость, которую я не всегда в храме ощущаю. Я думаю, что у тех, кто, смирившись, в этом году встречал Пасху дома, радость была такая же.
— Может быть, и отношение к таинствам теперь изменится, перестанет быть будничным: хочу сегодня причащусь, а хочу — через два дня?
— Да, у нас произошло сильное расслабление. Мы забыли, что причащение требует очень напряженной жизни. Невозможно, что ты пошел, причастился, потом вернулся и живешь, как будто этого не было.
И прежде всего для меня это несоответствие маркируется осуждением. Это беда. Осуждает тот, кто не видит свои грехи. Чем больше человек видит свои грехи, тем меньше он осуждает. И наоборот. Один из святых отцов говорит, что человек, который видит свои грехи, как морской песок, превзошел праведника, который воскрешает умершего.
Мы об этом забыли. А Господь напомнил. Оказалось, что мы не достойны причастия на Пасху. Может быть, нам стоит задуматься обо всем этом?
