Родильный дом при городской клинической больнице им. С.И. Спасокукоцкого считался образцовым. В сентябре он занял первое место в номинации «лучший роддом третьего уровня», в ноябре получил международный статус ВОЗ и Юнисеф.
«Большинство малышей рождаются естественным путем, без оперативного вмешательства, — рассказывала осенью Марина Сармосян телеканалу «Москва 24». — Процент кесаревых сечений составляет всего порядка 12 процентов от общего числа принимаемых родов. К слову, в среднем в московских роддомах процент кесаревых сечений составляет 24 процента».
— Маленький процент кесаревых сечений — это свидетельство большого профессионализма врачей, — говорит акушер-гинеколог Центра традиционного акушерства Александр Гавриленко. — Это показатель хорошей акушерской тактики. Но при этом должен быть хороший процент здоровых детей — тогда это имеет значение. А когда кесаревых сечений мало, но тяжелых детей много – здесь кроется ошибка. Значит, не делается кесарево сечение там, где оно должно быть сделано.
Марина Сармосян
Фото: otzyvy-o-roddomah.ru
Череп сдавили так, что две половинки наехали друг на друга
Татьяна Бенграф рожала вторую дочку в 27-м родильном доме по контракту у заведующей 2-м родильным отделением Сусанны Паносян.
— Это было год назад в ноябре. За контракт мы заплатили 160 тысяч, — рассказывает Татьяна. — Мы с Паносян общались перед заключением контракта и договорились о том, что при любых рисках будем делать кесарево. Ребенком мы рисковать не станем. Она согласилась. У нее, когда она работала в 20-м роддоме, рожала родственница моего мужа, и она ей сделала кесарево. Нам Паносян рекомендовали. Мы пришли в этот роддом за врачом. Тем не менее, она мне говорила, что заведующая роддомом пропагандирует политику естественных родов и из-за каждого кесарева устраивает разборки. У меня были идеальные анализы и прекрасная беременность. В пять утра 10 ноября начались сильные схватки. Воды были густо-мекониальные – зеленого цвета. Это первый признак того, что с ребенком не все в порядке. Он страдает от удушья. Я попросила сделать кесарево, так как ребенку очевидно плохо.
Паносян ответила: «У нас и не с такими водами рожают сами. Нет показаний для кесарева». То, что ребенок задыхается и нужно родить быстрее, она признала.
Вместо кесарева матери предложили сделать эпидуральную анестезию (обезболивание), чтобы родить быстрее. В результате роженица «перестала что-либо чувствовать». Через два часа у женщины упало давление, у ребенка начал скакать сердечный ритм. На повторную просьбу сделать кесарево сечение врачи ответили, что все нормально. У ребенка начало пропадать сердцебиение.
— Потом пришла Сармосян и еще трое мужчин. Они меня обступили и стали все вместе выдавливать ребенка. Затем Сусанна Рафиковна вытащила ребенка с помощью вакуума. Но дочка уже не дышала. Мне положили Оливию на живот, она захрипела, задохнулась, голова была фиолетовая. Череп сдавили так, что две половинки наехали друг на друга. Три укола адреналина запустили сердце, и мы подумали, что все будет нормально.
В реанимации родильного дома Оливия провела пять дней. У нее развился отек мозга, перестал работать желудочно-кишечный тракт, были неонатальные судороги, ее пришлось ввести в лекарственную кому, дышала она с помощью ИВЛ. Потом девочку перевели в Научно-практический центр специализированной медицинской помощи детям, в отделение патологии новорожденных в Солнцево. Только там Татьяне сказали, что Оливия никогда не выздоровеет и у нее очень мало шансов выжить. Ей поставили диагнозы ДЦП (тетрапарез), поражение центральной нервной системы, энцефалопатия, фокальная эпилепсия, псевдобульбарный синдром.
Девочка провела в реанимации полгода, перенесла несколько пневмоний, бронхитов, острых колитов, сепсис… Мама кормит ее через зонд. Оливия растет в длину, но вес не набирает. При рождении она весила 3760, сейчас 4300.
— У Оливии в реанимации начался генерализованный сепсис. Ей давали 4 группы антибиотиков. И все дженерики, – рассказывает Татьяна. – Она умирала. Нам родители других детей посоветовали купить оригинальные препараты. Как только мы дженерик заменили на оригинальный препарат, ребенок ожил. В течение двух месяцев после родов мне звонила Паносян и говорила, что надо оставить такого ребенка, это не полноценный ребенок, она все равно умрет, а мне нужно родить другого. Мол, у старшей дочки будет моральная травма, она своих детей не захочет. Я перестала брать трубку в конце концов.
Татьяна сразу обращалась с жалобами и в Минздрав, и в Росздравнадзор, и в прокуратуру. Сначала ей приходили только отписки. Департамент здравоохранения по городу Москве проверил ее жалобы, но нарушений в действиях врачей роддома не нашел. Татьяна считает, что это произошло, так как врачами была подделана вся документация.
— Подделаны история родов, дневник наблюдения за новорожденным, дневник наблюдения за беременной, — рассказывает она, — подделана даже моя подпись. Подделка видна в двух историях родов, которые предоставила Татьяна. В одной написано, что сердцебиение у плода 140 ударов минуту, в другом — что 150 ударов в минуту. Данные о слабости родовой деятельности и родостимуляция окситоцином из второй истории исчезли. Сейчас Татьяна с Оливией дома.
— Я лечу дочку по международным протоколам, которые нашла сама, — говорит она, — у нас таким детям помочь не могут. Только умереть можно в паллиативе в Морозовской больнице.
Больного ребенка просто выписали
Сын Кирилла Юдина Борис родился 21 апреля 2019 года. Уже семь месяцев он лежит в коме в реанимации. У него диагностирован гнойный менингоэнцефалит, осложненный сепсисом и отеком мозга.
— После рождения у моего сына была выявлена острая бактериальная инфекция, повышенный лейкоцитоз, CР-белок, прокальцитомин, — рассказывает Кирилл. — В анализах было три маркера воспаления. Нам об этом в роддоме не сказали и ребенка просто выписали вместо того, чтобы положить его в отделение патологии на дообследование, назначить ему антибиотики. Из-за этого инфекция продолжала развиваться, и 10 мая он оказался в коме в реанимации, где лежит до сих пор.
Страховая компания провела экспертизу этого случая (результаты есть в распоряжении редакции). Результат проверки следующий: «Дети с таким диагнозом (лейкоцитозом в крови, гидронефрозом) должны переводиться в отделение патологии новорожденных для дообследования: УЗИ с доплером, консультации детских хирургов и нефролога с результатами дополнительных исследований, для определения тактики ведения новорожденного. Это дефект родильного дома. Качество оказания медицинской помощи ненадлежащее».
Департамент здравоохранения придерживался другого мнения. Вот что ответила Кириллу на его обращение заместитель начальника Управления по организации ведомственного контроля качества и безопасности медицинской деятельности Департамента здравоохранения Москвы Виктория Янкулева.
«По требованию законного представителя ребенок был выписан из родильного дома с матерью на третьи сутки жизни на грудном вскармливании с положительной прибавкой в весе… По результатам проверки нарушений в исполнении функциональных обязанностей медицинскими работниками ГБУЗ «ГКБ им. С.И. Спасокукоцкого ДЗМ» не выявлено».
— Мы не требовали никакой срочной выписки, — объясняет Кирилл, – это неправда. Сармосян принимала участие в его выписке, кроме того она принимала решения, которые повлияли на инфицирование ребенка. Так как идет следствие, я не могу сказать конкретнее.
Умирать надо, а не лечить
У Марии Касаткиной малыш родился в феврале. Это ее четвертый ребенок. Были сильные схватки, предложили эпидуральную анестезию, потом ребенка начали выдавливать.
— Гриша родился с огромной кефалогематомой, — рассказывает Мария. — Он был весь синий, не закричал. Я заплакала. А мне сказали: «Что вы из себя актрису корчите». Ребенка положили в реанимацию. У него гипоксия, ишемическое поражение мозга, сам он не дышал. А в роддоме мне сначала говорили, что у него синдром Морфана, генетическое заболевание. Но потом генетики это не подтвердили. Через три дня нас перевели в Филатовскую больницу, где нам сказали, что ребенок вряд ли когда-нибудь чему-нибудь научится. Мы хотели ехать в детскую реанимацию в Солнцево, но нас направили в паллиативное отделение Морозовской больницы.Так и сказали: «Умирать надо, а не лечить».
Гриша лежал в Морозовской больнице в паллиативном отделении несколько месяцев. Потом мама забрала его домой.
— Сейчас ему лучше, — говорит Мария, — он улыбается, хлопает в ладошки. Только голову не держит, и кормим мы его через зонд. Набирает вес понемногу.
История Валерии Телегиной очень похожа на то, что произошло с Марией и Татьяной. Она рожала в апреле.
— Мы выбрали 27-й роддом, потому что у него высокие рейтинги, – говорит Валерия. – У меня отошли воды, и мы поехали в роддом. Нас встретил врач Эдгар Оганесян, после осмотра он отправил меня спать. Спустя 6 часов родовая деятельность у меня не началась, пришла другая врач, Ирина Буренкова. Она меня отправила на УЗИ, там сказали: «Вод мало, пора что-то делать». Мне стимулировали роды окситоцином. Когда родовая деятельность началась, мне предложили эпидуральную анестезию. Через два часа у меня пропали схватки, я ничего не чувствовала ниже груди. У меня началась паника. Акушерка вызвала врача Колганову Екатерину. Она посмотрела меня и констатировала, что ребенок перестал продвигаться по родовым путям, просто застрял. Экстренное кесарево делать было уже поздно.
Как рассказывает Валерия, затем пришли все свободные врачи и впятером выдавливали ребенка в течение получаса. Они всем весом давили на живот, вакуум не применялся. Кирилл родился с судорогами, синий, не дышал, его сразу забрали в реанимацию. Неонатолог говорил, что судороги из-за перенесенной инфекции во время родов, но анализы это не подтвердили. На третьи сутки у ребенка начался отек мозга.
— Мы настояли на переводе в Солнцевскую больницу, — говорит Валерия. — Там мы провели месяц в реанимации, потом два месяца в патологии новорожденных. Выяснилось, что во время родов была гипоксия, асфиксия и субарахноидальное кровоизлияние, кровь пропитала все структуры мозга. И вместо коры головного мозга у Кирилла образовались две гигромы. У ребенка отсутствуют эмоции. Он не улыбается, за предметами не следит, на игрушки внимания не обращает. Ему восемь месяцев. Он сейчас дома со мной. Все расходники и лекарства мы покупаем сами. Те дженерики, что нам предлагают в поликлинике, нам не подходят. Но после того как мы обратились в Следственный комитет, Департамент здравоохранения обещал нам оригинальные лекарства.
Сейчас известно о двух смертях детей. Одна из них — малыш Милены Поляковой. У женщины клинический узкий таз. Пять врачей решали, делать ли ей кесарево. В результате не сделали и ребенок умер. Женщина, чье имя пока не раскрывается, была беременна двойней. Обоих детей ей выдавливали. Ее дочка умерла спустя семь месяцев в реанимации.
Давить на живот — официально запрещено
Прием Кристеллера – давление на дно матки — официально запрещен и не используется в России уже около 20 лет. Но, по данным «Лиги пациентов», молодые матери периодически жалуются, что во время родов врачи применяют этот метод. Он может привести к очень серьезным травмам матери и ребенка. С 1 января 2007 года сообщение о применении врачом этого «метода» во Франции лишает его права заниматься акушерской практикой пожизненно.
— Естественные роды не предполагают никакую медикализацию, — говорит Тамара Садовая, основатель Центра традиционного акушерства. — Там, где начинается эпидуральная анестезия, синтетический окситоцин или любые другие препараты – это уже не естественные роды. Могло, конечно, быть, что при вакуум-экстракции плода врач просто положил руку на живот женщины, чтобы зафиксировать дно матки — это не приносит негативных результатов. Однако прием Кристеллера, когда на дно матки оказывается очень сильное давление извне, в акушерской практике запрещен, так как сопряжен с тяжелейшими осложнениями для матери и ребенка.
— При применении метода Кристеллера (выдавливание) происходят разрывы печени и переломы ребер, — говорит акушер-гинеколог Центра традиционного акушерства Александр Гавриленко. – Очень трудно поверить, что врач такого уровня это применяла в технически оснащенном роддоме. Здесь нужно анализировать каждый случай. Борьбы против кесаревых сечений на официальном уровне нет. Сейчас 20-24 процента кесаревых сечений везде делается. Заведующая роддомом, которая борется против кесаревых сечений, травмируя детей, – это безумие какое-то. Бороться нужно за то, чтобы дети были здоровы и матери.
«Это не «дело врачей»
Татьяна Бенграф и Кирилл Юдин обратились в Следственный комитет в августе. Уголовные дела были заведены, но не двигались. После того как Татьяна позвонила на горячую линию Следственного комитета, делом заинтересовался руководитель Следственного комитета по городу Москве Андрей Стрижов. Уголовное дело Татьяны Бенграф было переведено в разряд особо важных дел Северного административного округа, попало на особый контроль в центральный аппарат СК РФ.
После того, как Татьяна разместила свою историю в социальных сетях, ее вызвали в Департамент здравоохранения г. Москвы.
— Мы разговаривали три с половиной часа, — рассказывает Татьяна. — И не только о 27-м роддоме. Проблем очень много. Первое — в реанимациях нет нормальных лекарств, льют дженерики бесконечные, от них нет никакого толка. Второе — в реанимациях не созданы условия для родителей. Матери после родов стоят в реанимации. Нет ни табуретки, ни стульчика. Ребенка подержать на руках никто не разрешает, даже когда физиологически это возможно. Третье — нас не обеспечивают расходными материалами, которые необходимы больным детям, хотя нам это гарантировано отдельным постановлением. Мне нужны шприцы для кормления, зонды, катетеры, аспиратор… Мы все бумаги оформляли и заявки подавали, но так ничего и не получили. Сейчас Департамент нам обещал, что-то уже выдали.
В субботу, 7 декабря, состоялся суд по избранию меры пресечения Марине Сармосян. Все пострадавшие родители пришли с детьми на суд.
— Я могу утверждать, что Сармосян подделывала медицинскую документацию, — говорит Татьяна. — У нас есть еще некоторые доводы (они находятся в следственном деле), которые подтверждают, что подозреваемая может воздействовать на пострадавших, может скрывать улики. Сейчас все заведующие отделениями лишены работы. Поэтому они могут объединиться, начать друг друга выгораживать, договариваться о даче показаний, и чтобы это все не мешало следственным действиям, была избрана такая мера пресечения — СИЗО. И я ее полностью поддерживаю.
— Моя жена плакала от счастья, когда объявили о мере пресечения, — говорит Кирилл Юдин. — Атмосфера на суде была ужасная. У Сармосян 4 адвоката. И все очень непростые. Один защищал вице-президента ЮКОСа. Он говорит СМИ, что это политическое дело и рейдерский захват. Какая ерунда! Там системные нарушения. Наши дети могли бы быть здоровы! Детей делали инвалидами в погоне за статистикой естественных родов. Нарушений очень-очень много. Пока ведется следствие, мы о них не можем рассказать. Это не дело врачей. Я искренне восхищаюсь врачами в нашей стране. Один из врачей-реаниматологов, Мурат Кюридиевич Астамиров, вытащил моего сына с того света. Но в этом родильном доме делали вопиющие вещи.
На данный момент известно о шести пострадавших. Но, по словам Татьяны Бенграф, их гораздо больше и количество уголовных дел еще увеличится.
