Разведчица, авиаконструктор и монахиня. Матушка Адриана (Малышева)

Рождественка, гололед, калитка. Темная лестница на втором этаже, маленькая комнатка, окно на колокольню. Келья монахини. Уже год она не выходит из нее — перелом шейки бедра. Ждет новостей по радио, сердится, забыв следующую строчку из поэмы Лермонтова.

Я все откладывала звонок. Думала: ну как я поеду к 87-летней монахине — и тяжело ей уже говорить, и много ли она уже помнит… В 87 откладывала. В 88 откладывала. В 89 поняла: надо звонить.

Память и речь ее в 89 лет — куда мне до нее? Почти каждый раз она экзаменовала меня: то строчку из стихотворения надо вспомнить, то имя литературного героя. Я, 30-летняя, судорожно лезла в интернет на телефоне.

Она прошла всю войну. Сначала медсестрой.

Первое ее чудо на фронте было о спасении раненого из-под обстрела. Наши разведчики попали под обстрел, один — легко раненый, смог выбраться, а Юрку было не вытащить.

«…Схватила сумку, в которой был комплект экстренной помощи. Сунула за пазуху гранату (чтобы избежать плена), перетянулась ремнем и бросилась по оставленному Сашей на снегу следу. Остановить меня не успели, хотя и пытались.

— Он ведь ждет помощи, нельзя его оставить там! — бросила на ходу, как бы подчиняясь властному внутреннему приказу, хотя страх сжимал сердце.

Когда я нашла Юру, он открыл глаза и прошептал: “Ой, пришла! А я думал, вы меня бросили!”

И так он на меня посмотрел, такие у него были глаза, что я поняла: если такое еще раз будет — пойду еще и еще раз, только бы вновь увидеть такую благодарность и счастье в глазах.

Нам надо было ползти через место, которое простреливали немцы. Одна я проползла его быстро, а как быть вдвоем? У раненого разбита одна нога, другая нога и руки были целы. Я перетянула его ногу жгутом, соединила наши ремни, попросила помогать мне руками. Мы двинулись ползком в обратный путь.

И вдруг неожиданно пошел густой снег, как по заказу, словно в театре! Снежинки склеились, падали “лапками”, и под этим снежным покровом мы проползли самое опасное место…»

А потом она попала в штаб маршала Рокоссовского — разведчицей. Всю войну она прошла в его штабе. И однажды, на Курской дуге — попалась, когда прослушивала немецкую телефонную линию.

«Быстро обернулась, выхватив пистолет — по инструкции надо было кончать жизнь самоубийством, чтобы не попасть в плен, — но тут же получила удар по руке. Мой пистолет мгновенно оказался у стоявшего передо мной немца. Я окаменела от ужаса: сейчас меня отведут в немецкий штаб.

Господи, только не это!

Я даже не разглядела, что это был за немец — ни звания, ни возраста не видела от страха. Сердце выскакивало из груди, я почти не дышала. И вдруг, схватив меня за плечи, немец рывком повернул меня спиной к себе. “Ну вот, сейчас он выстрелит”, — даже с облегчением подумала я. И тут же получила сильный толчок в спину. Далеко впереди меня упал и пистолет.

— С девчонками не воюю! А пистолет возьми, иначе тебя свои же расстреляют.

Я обомлела, повернулась и увидела длинную фигуру, уходящую в глубь леса…»

Горе войны она всегда называла всеобщим. Часто рассказывала про колонны пленных немцев и что всегда, когда проходила колонна, на дороге оставались лежать умирающие, не в силах идти дальше.

«…Война дала мне очень много понять. Я поняла, что во время войны — как будто фотография проявляется. У кого хорошие черты заложены, они усиливаются, часто проявляются героически. А у кого поганенькое что-то было — черты со временем становятся страшными…»

— Вы ко мне теперь будете ездить и записывать, — сообщила она мне.

Я поперхнулась: да где же на это взять время? А потом эти встречи раз в неделю стали счастьем и воздухом в моей жизни. Мы записали все ее воспоминания, и за неделю до смерти она подписала рукопись в печать.

Ее не любила мама. Она ждала мальчика, она решила оставить ребенка, только чтобы был мальчик. А родилась голубоглазая Наташа. Мама и не скрывала нелюбви, она все детство попрекала Наташу тем, что не такая, и некрасивая, и нечего тебе и в зеркало-то смотреть.

Был у Наташи в Крыму верный друг — индюшонок Индя. Бегал за ней, а она за ним, узнавал ее, они играли вместе. А однажды он не выбежал утром к Наташе. Она искала его все утро, а потом позвали обедать. На обед был суп из индейки… Долго-долго не могла Наташа больше есть супы…

Эту боль — нелюбовь мамы и потерю первого друга — она пронесла через всю жизнь. Прошла всю войну. Стольких похоронила. А боль от маминой нелюбви и боль об Инде — и в 90 лет была свежа и горька.

— Давай скорее сюда фотографию, — это фото ее жениха — Миши Бабушкина. В честь его отца — известного летчика — названы метро и улица в Москве. А Миша рассказал Наташе Малышевой, что она красивая. Подвел к зеркалу, взял за плечи и сказал: «Смотри! Смотри на себя! Видишь?» Впервые она такие слова услышала о себе…

Миша Бабушкин погиб в воздушном бою в октябре 1941 года. Он тоже был летчиком — как отец.

Она вышла замуж после войны. И очень быстро развелась — понимала, что не так любит мужа, как могла бы другая. И стыдилась, что «занимает место», женихов-то не было. Подала на развод, заплатила штраф. И вот ей 90 лет, и она сжимает в руках фотографию Миши Бабушкина.

С 1949 года Наталия Малышева работала авиаконструктором: турбореактивные двигатели. Сначала ее не хотели брать на двигатели, но она настаивала:

«По всем предметам у меня была приличная успеваемость, а если вы думаете, что это не женская профессия, то должна вам напомнить: во время войны я прекрасно справлялась со всеми мужскими обязанностями!»

Комиссия, давясь от смеха, решила: раз с мужскими обязанностями справлялась, то и с двигателями пусть справляется.

До самой смерти Исаева она проработала в Подлипках (Алексей Михайлович Исаев — советский инженер, изобретатель жидкостного ракетного двигателя закрытого цикла, умер в 1971 году. — Прим. ред.). Самое сложное, говорит, было найти ошибку в расчетах. Все многократно проверишь и перепроверишь — и вдруг начнет барахлить. А запуск же огромных денег стоит!

***

Была одна вещь, от которой она плакала. Не от боли и одиночества. От счастья.

Когда ей говорили, что любят ее слушать, читать и что ее воспоминания пробуждают патриотизм. Такие странные и формальные слова. Как она их ждала, как ей это было важно — чтобы страну любили.

Я слушала ее рассказ, и так было больно от того, как сильно не любили девочку Наташу родные. И так мне хотелось, чтобы была девочка Наташа, которую бы все очень любили.

— А если у нас родится вдруг (пять лет бесплодия все же) девочка. Можно ее в честь вас Наташей назвать?

— А что, я не против совсем! — обрадовалась матушка Адриана.

Наша Наташа родилась через 13 месяцев после ее смерти. День в день.

Матушка Адриана.

Мы помним вас. Читаем и чтим. Нашей Наташе восемь лет. Вчера на ночь она начала читать книгу ваших воспоминаний. Царствие Небесное. Помолитесь о нас! И спасибо вам.

Текст был впервые опубликован 4 февраля 2022 г.