Имитация образования
— В вузах не хватает бюджетных мест, но в то же время ваше исследование говорит, что хорошие абитуриенты в дефиците. Как так вышло?
Полина Амбарова: Высшая школа превратилась в заложника общего кризиса, в котором оказалось наше образование.
Вузы сегодня борются за сильных и просто крепких абитуриентов любыми способами: проводят олимпиады, привлекают брендом, яркой рекламой, предлагают скидки на обучение и другие льготы.
Но таких абитуриентов мало. Особенно неприглядна ситуация в российской провинции.
Способная, талантливая молодежь уезжает в Москву, Санкт-Петербург. И получается, что вузовские центры истощают человеческий капитал регионов, где в основном остается проблемное студенчество.
Одна из причин кризиса нам видится в образовательной неуспешности, которая кочует от школы к вузам. Исследования последних лет показывают, что неуспешных школьников и студентов становится все больше.
— Что подразумевается под «неуспешностью»?
Полина Амбарова: Неуспешные школьники плохо подготовлены к вузу, не успевают, занимаются академическим мошенничеством и пропускают занятия, не знают, какую профессию выбрать и чем заниматься в будущем. Вчерашние неуспешные школьники, с высокой вероятностью, становятся неуспешными, проблемными студентами.
— Что в нашей системе образования способствует этому?
Полина Амбарова: В российском образовании есть много отклонений, аномалий. Но сложно сказать, неуспешность порождает эти отклонения или наоборот — и то и другое верно. Один из типичных примеров — имитация.
Полина Амбарова
Возьмем Всероссийские проверочные работы. Как правило, учитель за месяц забрасывает программу и начинает натаскивать класс на типовые задания. Ученики сдают работу, учитель отчитывается, что все хорошо. А толку? Это имитация успеха. Те знания, которые ребята показывают, мало соответствуют действительности. В итоге месяц потерян, программа не выполнена.
Этим же недостатком страдает система ОГЭ и ЕГЭ. Программа экзаменов особая, нередко учителя говорят: «Я буду вас по программе учить, а вы к ЕГЭ сами готовьтесь». Но ЕГЭ — это инструмент, который, по сути, должен тестировать успешность выпускника. На деле же получается, что программа — это одна «успешность», а ЕГЭ — другая. И эта имитационность пронизывает все.
— Почему она прижилась в нашем образовании?
Полина Амбарова: Проблема любого российского учебного заведения в том, что никакому не хочется выглядеть плохо. Школы, колледжи и вузы стремятся войти в пятерку, десятку, сотню главных в стране или мире. Нужны показатели, поэтому мы будем имитировать.
У нас даже система стимулирования педагогического труда, в общем-то, направлена на это.
Чем больше у вас отличников, тем больше стимулирующих вы получите. А если за год вытянули двоечника в троечники?
Рутинный труд со слабыми учениками и студентами в принципе не нужен, потому что учебному заведению важны успехи, достижения.
Мы не хотим себе признаться, что есть проблемы. А раз мы не хотим признаваться, мы не работаем с трудными. Нам выгоднее имитировать успешность. И это установка на всех уровнях, начиная от конкретного педагога и заканчивая Министерством образования.
«Что в этом плохого?»
— Как дети приспосабливаются к тому, что все вокруг — имитация?
Полина Амбарова: Школьники, а потом и студенты имитируют знания, потому что их ничему не научили. В имитационной системе процветает академическое мошенничество — списывание, плагиат и другие попытки избежать самостоятельной работы.
Мошенничать, кстати, начинают уже в детском саду. Например, ребенку нужно принести на конкурс рисунок или поделку. Ребенок не умеет, родителям некогда. Заказали мастеру, поучаствовали в конкурсе, получили плюсик.
В школе масштабы увеличиваются. Ученики списывают все от домашних заданий до контрольных, а потом честно признаются: «Нам эту тему не объясняли». Учителя, в свою очередь, действительно не успевают все объяснить из-за ВПР и прочих проверочных работ, занятий «для ЕГЭ», а также бесчисленных проектов, конкурсов и других образцово-показательных мероприятий «для галочки».
Школьники делают доклады, участвуют в конференциях, выступая с работами, которые компилируют из материала в интернете. Преподаватели в жюри прекрасно видят, ребенок эту работу делал, родитель или школьный учитель. Если ребенок писал сам, он, как правило, не побеждает. Школе нужны показатели, поэтому приходится имитировать.
Гарольд Зборовский: Из школы академическое мошенничество переходит в СПО и вузы. Кроме явных форм плагиата существуют скрытые. Например, студент выдает чужое мнение за свое или покупает работу.
На эту тему мы проводили фокус-группу, и многие студенты открыто, без стеснения говорили: «А что такого? Мы ничего особенного не делаем. Мы живем в капиталистическом обществе. Это значит, что я могу все купить, если у меня есть деньги. Что в этом плохого? Я заказал работу, я за нее заплатил, я ее прочел и ею отчитываюсь». И преподаватель ничего с этим сделать не может.
— Как это?
Гарольд Зборовский: Да, мы можем вытащить эту списанную работу, а дальше что? В вузах закрепилась «политика студентосбережения», потому что бюджетные деньги поступают в расчете на количество студентов. У преподавателей работает логика: если мы их выгоним, наше направление закроют, нас уволят.
Например, студент обещает в 15-й раз написать хорошую работу, но у преподавателя больше нет на него времени. И такого преподавателя отчитает декан: «У тебя 12 студентов сдали на двойки. Я их отчислю. А следующий, кого я отчислю, будешь ты, потому что ты не сохранил контингент».
Сколько студентов вуз принял, столько он стремится выпустить. Студенты же не хотят заниматься и уверены, что им все равно дадут диплом, ведь «на нас же деньги идут».
В итоге студент знает, что ему ничего не будет, преподаватель знает, что работа списана. Ситуация никому не выгодна, и оба делают вид, что все хорошо.
— А на уровне школы это работает?
Гарольд Зборовский: Так же и в школе. Если учитель не сохранил классный комплект, он не получит прибавки — более того, его могут наказать рублем. Много зависит от администрации школы, а она отчитывается перед районными органами образования. Эти вещи очень тесно завязаны.
«Как бы ни учиться и где, лишь бы не учиться»
— Человек, который хорошо учится, тоже может быть неуспешным в вузе? Вот он старается, репетиторов нанимает, чтобы поступить, ночами не спит…
Полина Амбарова: На примере студентов мы изучали явление парадоксальной мотивации. Она укладывается в формулу: как бы ни учиться и где, лишь бы не учиться. Абитуриенты имитируют желание учиться, готовятся, поступают, но реально стараются избегать трудностей.
Мы выявили любопытную стратегию: как только человек сталкивается с трудностями, над которыми надо поработать, как только надо проявить мотивацию, преодолеть себя, он не делает этого. Он говорит: «Слушайте, мне вообще неинтересно на вашей программе, и вуз у вас не очень хороший, пойду-ка я в другое место».
Когда начинаешь со студентом говорить, ты понимаешь, что дело не в вузе и не в программе, дело в самом студенте. Он пришел развлекаться. И это тоже организационно спланировано. Когда мы смотрим различные ролики, которые крутят вузы, даже самые брендовые, что там говорят? Ребята, приходите к нам учиться, у нас тут так весело — у нас и такие мероприятия, и такие. Так они учиться идут или развлекаться?
Определенная часть студентов все-таки хочет развлекаться. Мы поступили в этот вуз, тут классная тусовка. А, тут, оказывается, и учиться надо? И курсовые заставляют по десять раз переделывать? Нет, ваша программа и ваш вуз мне не нравятся.
— А если вуз престижный, столичный?
Полина Амбарова: Это касается и престижных вузов. Абитуриенты стремятся поступить, но мотивация у них разная. Вроде бы человек и занимается с репетитором, и в школе учится успешно, но теневую сторону этого усмотреть сложно. Иногда человек идет в вуз, потому что «так все делают», «за корочкой», «от армии откосить» и так далее. Сами студенты порой не хотят себе в этом признаться.
Гарольд Зборовский: Рядовая студенческая группа — 20–25 человек.
По нашим исследованиям, максимум пять из них по-настоящему мотивированы на учебу и активную работу, а обычно это два-три студента.
Остальные ориентированы на что-то другое. И в группе из-за этого часто возникают конфликты. «А тебе что, больше всех надо, что ли? Ты куда лезешь?»
Чего ждет работодатель?
— Какие трудности бывают у неуспешных выпускников, когда они идут устраиваться на работу?
Гарольд Зборовский: Самое страшное, что те аномалии, которые закладываются в школе, человек проносит через всю жизнь. Он заканчивает школу, учится в вузе, а потом с этими аномалиями приходит в производство. Такая аномальная цепочка и есть неуспешность, которая тянется во взрослую жизнь.
Гарольд Зборовский
Вот классический пример, который мы слышали от работодателей. Молодой человек устраивается на фирму, с ним беседуют: «Чего ты хочешь? Хорошую зарплату?» — «Ну да, может быть». — «Ну а чего бы ты хотел? Чтобы интересная работа была?» — «Ну не знаю, может быть». «Может быть, ты хотел бы хорошие обеды здесь?» — «Да я даже не знаю». — «А чего хочешь-то?» — «Да я не знаю».
— Чего ждут работодатели?
Полина Амбарова: Они ждут прежде всего ребят, которые ориентированы на профессиональную деятельность. Им нужны такие выпускники, которые хотели бы работать и которые обладают профессиональными компетенциями. И чем лучше вуз эти компетенции сформирует, тем легче работодателю — он меньше должен инвестировать в развитие сотрудников.
— Но часто от претендентов требуется опыт работы. Как быть выпускнику, у которого его нет?
Полина Амбарова: В наших глубинных интервью мы хорошо увидели, что работодатель готов учить. Требования опыта встречаются, но это фильтр, сквозь который выпускники все равно могут пройти. Работодатели смотрят базовые знания и компетенции. Они говорят: «Дайте им базу, остальному мы научим». Конечно, они предъявляют требование опыта и смотрят, как выпускник на собеседовании реагирует на это — найдет он, что сказать, или нет.
Все работодатели смотрят на soft skills, так называемые «мягкие навыки»: это коммуникативные навыки, навыки работы в команде, гибкость и умение учиться.
Работодатель в них вложиться не может, потому что они начинают формироваться с детского садика. Например, ты должен научиться владеть вот такой-то программой или технологией работы с клиентами. «Будешь учиться, — говорит работодатель, — хорошо, мы научим. Не хочешь — вот твой потолок, зарплата, либо ты нас не устраиваешь».
Поэтому то, как ты отвечаешь на вопрос «чего ты хочешь», это тест не просто на интеллект, а на адаптивность и готовность учиться. И его многие не проходят.
Фото: pexels.com, shutterstock.com
