Многие из нас жалеют, что нам не открыто со всей ясностью, чем заниматься в жизни. Почему кто-то точно знает, по какому идти пути, а мы сомневаемся?
Будущий исповедник иеромонах Никон (Беляев) в юности мучился подобными же вопросами. Никакая сфера знаний, никакая карьера не привлекала его настолько, чтобы в нее можно было бы погрузиться с головой. Да и монашество казалось ему сомнительным способом служения Богу, он искренне не понимал его и даже осуждал монахов. А в 19 лет – сам принял постриг, чтобы через годы стать последним старцем Оптиной пустыни.
К обедне вместо лекций
Писать с преподобного Никона классическое житие святого не получается. С детства Николай (так его звали до принятия монашества) вообще отличался бойким и задорным характером, был заводилой в детских играх.
Он родился и вырос в большой московской купеческой семье – четвертым из восьми детей, и жил фактически в роскоши.
Семья Беляевых. Николай Беляев - стоит крайний слева
Николай Беляев - гимназист
В пять лет будущий исповедник заболел настолько тяжело, что врачи поставили на нем крест. Но мальчика вымолила мать, Вера Лаврентьевна, будучи искренне верующей женщиной.
В молодости, как вспоминал потом отец Никон, он успел испытать на себе все характерные для того времени наклонности. В какое-то время увлекся идеями социализма. Придерживался, как и большинство, формального исполнения христианских обязанностей. Но, несмотря на нигилистические настроения конца 19 века, очень рано Николай стал задаваться вопросами о смысле жизни, чувствуя внутреннюю пустоту. Он писал в дневнике: «Помню, я часто даже в играх, которые любил, чувствовал неудовлетворенность, пустоту. Я не знал, куда мне поступить из гимназии, что выбрать, какую отрасль науки, какой сообразно с этим путь жизни. Ничто мне не нравилось так, чтобы я мог отдаться тому, что выбрал».
Будучи уже студентом Московского университета, он стал вдруг прогуливать лекции и вместо них ходил на богослужения в Казанских собор. Приходил в Университет на короткое время, а потом отправлялся к обедне, затем возвращался домой, зайдя по дороге помолиться еще и в часовню. Старец вспоминал, что дома в то время совсем не молился, но «церковь с 12-13 лет я не покидал, несмотря ни на что».
Важность в христианстве, а не в монашестве
Нередко они ходили в храм вместе с братом Иваном, и тот был гораздо более ревностным и с большим рвением воспринял идею уйти в монастырь.
А вот Николай, хоть и думал о монашестве, но в то же время терзался неуверенностью и сомнениями: что выбрать, куда пойти? «Я все более и более чувствовал необходимость переменить жизнь, начать жизнь иную и молился об этом своими словами»…
Все сложилось неожиданно. Братья не могли решиться, в какой монастырь ехать. Тогда было решено бросить жребий: нарезали бумажки, написали них названия известных российских монастырей, какие только смогли вспомнить, и стали тянуть… Так им выпала Свято-Введенская Оптина пустынь, близ Козельска. «Недели за две до того времени я даже не знал, что Оптина существует», — писал потом отец Никон.
Казалось бы, дальше все должно было идти как по маслу! Но нет — настоятель монастыря отказался принять Ивана и Николая в братство. Посоветовал еще пожить в миру. Братья уехали обратно в Москву, чтобы вернуться в Оптину меньше чем через год. На этот раз братья были приняты…
«Как я сам мог прийти в скит, — удивлялся отец Никон впоследствии. — Не веря в идеал монашества, не имея положительно никакого о нем понятия, осуждая монахов, живя самой самоугодливой жизнью, не желая подчинять свою волю никому из смертных, не молясь ни утром, ни вечером (правда, ходя довольно часто в церковь), читая исключительно светские книги (исключая книгу епископа Феофана пред самым отъездом в Оптину), думая даже о браке? Один ответ: Господь привел…».
Много позже отец Никон писал о монашестве очень трезво: «Важность в христианстве, а не в монашестве. Монашество в той степени важно, в какой оно приводит к совершенному христианству».
Дед-купец и духовник-полковник
Удивительно, но прежде не сомневавшийся в выборе пути Иван через какое-то время из монастыря ушел, женился и до последних лет жизни не поддерживал связи с братом. Хотя в конце жизни раскаивался и очень сожалел об этом.
А Николай остался в монастыре. Его духовником стал оптинский старец Варсонофий (Плиханков) — бывший военный, полковник в отставке, пришедший в монастырь в 46 лет.
Отец Варсонофий – вероятно, один из двух людей, повлиявших на будущего исповедника Никона сильнее других. Первым был его дед по матери, Лаврентий Иванович Швецов, староста храма, в свое время выбившийся из бедняков в купцы. Круглый сирота, он еще мальчишкой был взят на работу в лавку к зажиточному купцу. У купца своих детей не было, и через какое-то время тот передал свое дело Лаврентию. Людей поражала кристальная честность, с которой молодой купец вел свой бизнес. Лаврентий Иванович говорил: «Чужая копейка, внесенная в дом, как пожар, сожжет его». Он был человеком глубокой веры. 33 года служил старостой церкви святых равноапостольных Константина и Елены в Кремле. Николай был любимым внуком Лаврентия Швецова, и смерть деда стала для мальчика первым и очень сильным потрясением в жизни…
Когда Николай пришел в монастырь, то быстро сблизился с оптинским скитоначальником отцом Варсонофием, который с первого же знакомства расположился к молодому послушнику. Впоследствии Николай был назначен к нему секретарем (или письмоводителем), так что получил возможность беседовать со старцем часами.
Интересно, как духовный отец Николая отреагировал на вопрос о службе в армии, который в свое время встал перед молодым послушником. Николай спрашивал, можно ли молиться, чтобы Господь избавил от военной службы, а отец Варсонофий ответил: «Это надо всецело предоставить воле Божьей, ибо, прежде всего, это законно». Там и решили. В итоге военно-медицинская комиссия обнаружила у Николая проблемы с венами на ноге, и служить он не пошел.
В 1910 году Николай вместе с другими послушниками был пострижен в рясофор. Это был счастливейший год, но — неожиданно омраченный странным событием: отца Варсонофия оклеветали и стали гнать из монастыря. Несмотря на протест братии, в 1912 году старец был переведен настоятелем в соседний монастырь, где и скончался спустя год.
Николай остался без наставника. И должен был самостоятельно продолжать свой путь. «Если некому открыть свою душу, — писал он впоследствии. – Господу возвестите печаль вашу».
В 1915 году он принимает постриг в мантию с именем Никон (в честь мученика Никона). А в разгар революции – в конце 1917 года – становится священником. На тот момент ему 29 лет.
Проходит всего несколько месяцев и в Оптину приходит отряд красноармейцев…
«Я – обыкновенный человек»
Когда-то старец Варсонофий сказал своему ближайшему ученику Николаю: «Оставайтесь здесь монахом до конца жизни». Поэтому когда Оптину стали закрывать, отец Никон всеми силами противился этому и до последнего не уезжал, а в дневнике сделал такую запись: «Умру, но не уеду». Оптину закрывали долго. Братия делала все, чтобы остаться при монастыре. Сначала зарегистрировались в местных органах власти в качестве трудовой общины, потом в 1919 году монастырь был преобразован в племхоз. Затем – в музей, при котором возникли деревообрабатывающие мастерские и кожевенный завод. С мая 1919 года временным заведующим музея был назначен отец Никон.
Первые аресты среди братии начались уже через несколько месяцев. Никона арестовывали дважды, но за неимением доказательств его вины – отпускали.
Попытки властей ликвидировать Оптину продолжались.
В 1920 году часть имущества монастыря решено было передать Главмузею, из насельников было образовано садово-огородническое товарищество. Через 2 года монастырь поступил в особое ведение ОГПУ, большую часть монахов из него вывели.
Самой ощутимой потерей стал арест старца Нектария (Тихонова) в 1923 году. Он благословил своих духовных чад перейти к отцу Никону. Теперь к нему стекались толпы народа.
«Я обыкновенный человек, — писал о себе самом отец Никон. – Стараюсь ничего из себя не строить. Стараюсь ко всем относиться по совести. Ради спасения и своего, и приходящих ко мне…Я даже доволен бываю, когда мнения обо мне расходятся, потому что хотя это и неприятно для самолюбия, но полезно для спасения души».
В 1923 году Казанский храм монастыря был закрыт, большинство монахов — выдворено. Отец Никон остался и еще год проводил богослужения в больнице и церкви преподобного Иллариона Великого.
С 1924 года он поселился в Козельске, служил в городском Успенском соборе, окормлял оставшихся в городе христиан, в том числе монахинь из Шамордино. И здесь же встретил своего будущего предателя…
Донос монаха
«Товарищ Блинов, пора бы очнуться и обратить особенное внимание на лица нижеуказанные, виновниками зла которые являются… Например, кому теперь стал неизвестен Никон…Беляев, квартирующий в Благовещенском переулке, этот пронырливый пес… добился того, что взял в свои руки собор Козельский… Квартира Никона является центром политической деятельности… Товарищ Блинов, Беляев Никон уже проник с ножницами и мантиями монашескими к школьным преподавателям, обратите внимание, чтобы и в ГПУ не попал стричь. Пора бы уже обратить внимание ваше, товарищ Блинов… на Беляева Никона, дать по хорошим ножницам и направить в Соловки или еще куда, пусть бы там вели бы себе пропаганду и стригли в монахи буржуазию»…
Это текст доноса, который написал на отца Никона иеромонах Гурий (Ежов). В 1927 году оптинский старец был арестован в третий раз. Как и «советовал» доносчик, отца Никона отправили на три года на Соловки. На вокзале Калуги, откуда батюшку вместе с другими заключенными отправляли в концлагерь, провожающая его собралась огромная толпа его духовных чад…
Три года в лагере пролетели, и ОГПУ без суда и следствия добавило отцу Никону еще три года ссылки на Север, в Архангельскую область. Там уже страдавший туберкулезом 42-летний Никон попал буквально в рабство хозяйки, у которой он поселился: она нещадно посылала его на самые тяжелые работы, считая болезнь притворством, а когда туберкулез обнаружился со всей очевидностью – выгнала квартиранта из комнаты. Заехавший навестить отца Никона ссыльный оптинский монах Петр (Драчев) увидел такую картину: больной лежал на двух сдвинутых табуретках, в валенках, шапке и ватнике, вместо подушки под головой – мешок с его вещами.
— Что это значит? – спросил отец Петр.
— А это значит, — ответил отец Никон, — вылетай, куда хочешь.
Монах отвез отца Никона к себе в соседнюю деревню.
Удивительно, что за все время гонений, заключения, тяжких испытаний отец Никон никогда не жаловался. Его письма духовным чадам и родным написаны как будто будничным языком, без тени уныния, даже напротив – старец удивительно спокойно воспринимал всю вакханалию, которая творилась вокруг:
«Я не закрываю глаза на совершающееся и на грядущее, — писал он. – И стараюсь быть ко всему готовым… Твердо верю, что все в руках Божиих…»
Один из монахов, видевший отца Никона и в монастыре, и в ссылке, вспоминал о нем: «Он был всегда одним и тем же, нося на своем лице нечто вроде духовной радости».
От болезни ему не суждено было оправиться. В последние несколько недель своей земной жизни отец Никон ежедневно причащался. До самого конца переписывался со своими духовными детьми. Его последнее письмо едва начато и написано уже совсем неузнаваемым подчерком, словно рука его уже не слушалась… Вечером 8 июля 1931 года, в возрасте 43 лет, отец Никон мирно скончался. Он оставил после себя дневники и письма. По ним видно, что мудрость не измеряется количеством дипломов, а настоящая радость не может быть сломлена никакими внешними трудностями.
Подготовила Валерия Посашко
