В сонме бутовских мучеников есть не только хорошо известные, но и совсем скромные имена. История отца Сергия Знаменского – одна из многих, типичная для того времени. В ней нет особо ярких моментов, только терпеливое – изо дня в день – несение общей для этого поколения русских священников участи. По немощи человеческой, в обстоятельствах, когда приходилось особенно тяжело, он задавал себе один и тот же вопрос: «за что»? – Уж очень «обыденными», «бытовыми» казались иногда чинимые ему неприятности.
Священномученик Сергий Знаменский. 10.04.1873 г. – 14.11 (27.11) 1937 г.
«Глубокоуважаемая Екатерина Павловна!»
– Отчаянный призыв, робкая тень надежды: не дойдет ли письмо до адресата, не поможет ли вдруг человек посторонний, но, как слышно, отзывчивый? – сквозит в каждой строке писем отца Сергия к Е.П. Пешковой, жене Горького, возглавлявшей в ту пору Московское общество Красного Креста.
Вот, ляжет оно перед ней в «той» жизни, где можно найти самые простые вещи, где с наружной стороны все так же – работают учреждения, люди спешат по делам…И он старается, подбирает слова, чтобы просьба его не показалась слишком назойливой, не смутила, пишет слогом человека, знающего правила обращения, хотя действительное положение его уже «не человеческое», и, кто знает, будет ли для него «завтра»? – «Великодушно простите что, <…> зная Вашу доброту и филантропическую деятельность, осмеливаюсь Вас беспокоить своею просьбою…»[i]
Дело же его в следующем: дорогой, на Соловки, в поезде украли у него валенки, белье, деньги, рясу и подрясник. Но, вот, через сдержанное изложение сути прорывается вдруг: «Уезжая из дому (г. Яранск Вятская обл.) я там без гроша и без куска оставил свою семью (ибо мое место уже занял обновленец), которая к тому же увеличилась рождением дочери». Что может быть тяжелее, горестней для мужа, отца, главы семьи: «Теперь я очутился в самом критическом положении и исправить такое свое положение собственными силами не могу…»? Затем следует просьба помочь, как уже помогла Екатерина Павловна многим другим, не оставить без внимания его весточку, и самое главное: «Мой адрес: Соловецкий остров, Концлагерь. Заключенному протоиерею Сергию Ивановичу Знаменскому».
И благодарит батюшка свою благодетельницу в следующем письме, отправленном в Москву через полгода, за высланные ему 10 рублей, и смущается от того, что осмеливается повторно беспокоить той же просьбой – помочь ему хоть чем-нибудь, – продовольственной посылкой или деньгами. В лагере у него развилось заболевание крови, запаса питания нет, а в увеличении пайка отказано. Тот же адрес и приписка: «С искренним к Вам уважением. С. Знаменский»[ii].
На Соловецком острове ему предстояло провести два года, с 25-го по 27-й…
Четыре ареста
За что и как его арестовывали? Всего и не пересказать, просто невозможно. Тот, кто в первый раз соприкоснется с его судьбой, наверняка обратит внимание на то, в какой жуткий круг втягивался человек, помимо своей воли. Он изначально бы поставлен в положение оправдывающегося без вины. Пространные, не поддающиеся переложению письма в администрацию, в правительство, с подробными объяснениями, что слова его были перетолкованы, превратно поняты, искажены теми, кто всюду ходят, все записывают и доносят.
Обычный иерей, служивший когда-то в кафедральном соборе Читы, ничем особенно не выдающийся, кроме того, что в годы Первой мировой войны, исполняя гражданский и духовный долг, он служил полковым священником на разных фронтах, и за добросовестное служение получил из рук государя два ордена и георгиевский крест 4-ой степени (о чем он, разумеется, молчал, и что выяснилось однажды в ходе следствия по его делу). В 1917 г. он был возведен в сан протоиерея…
В первый раз о. Сергия арестовали в 1920-м после двух лет неотступного преследования со стороны сельских «активистов». Чуть раньше их попытка подвести священника под службу в ополчении закончилась самым неожиданным образом: возраст у него был уже непризывной, и Губернский продовольственный комитет «мобилизовал» его как грамотного человека на должность…секретаря сельсовета в с. Чуфарово Симбирской губернии. Когда же батюшка обнаружил хищения в ходе государственных разверсток и не умолчал об этом, последовали обвинения в «контрреволюционности»: «образовал сельсовет из кулацкого элемента», «не дает коммунистам никакого ходу»! Несмотря на все усилия «ходатаев» о немедленном устранении о. Сергия, его вскоре освободили, однако преследования не прекратились.
Через год в Симбирске он снова попал в тюрьму по доносу: «позволял себе насмешки» в адрес все тех же его «давних знакомых». И снова батюшка добросовестно излагал в показаниях, что как человек «несколько образованный и служитель культа» никаких ругательств он никогда не употреблял. На этот раз оправдаться ему не удалось: дававшие показания против него свидетельствовали в главных пунктах «согласно». Последовал приговор сроком на пять лет в Симбирский губернский концлагерь. По прошествии трех лет оставшийся ему срок заменили двумя годами ссылки в Зырянский край, а еще через восемь месяцев о. Сергия выпустили.
Средств для возвращения в Симбирск у него не было, и по пути он остановился в Вятке. Поиски места завершились тем, что епископ Авраамий (Дернов) назначил батюшку настоятелем Успенского собора в г. Яранске. В этот период о. Сергий сблизился с епископом Нектарием (Трезвинским), направленным в 1925-м в те края Патриархом Тихоном, и таким образом, попал под «огонь» обновленцев.
В апреле 1925-го епископ Нектарий был заключен в вятскую тюрьму, а отцу Сергию вызов в ОГПУ передали устно. Понимая, что это не предвещает ничего доброго, он решил, не дожидаясь повестки, выехать в Москву. По пути он совершил небольшое паломничество в Саров, молился у мощей преп. Серафима. Наконец, ему пообещали место в Муроме, однако избежать ареста ему было не суждено: в июне того же года его схватили на улице, и по сфабрикованному делу отправили в тюрьму во Владимир.
Основой для обвинения послужили показания девочки–подростка о том, что батюшка якобы имел «нечистые намерения в отношении нее». Девочку эту о. Сергий видел несколько раз, гуляя по ярмарке в день праздника с кошельком в руках, и даже не обратил бы на нее внимания, если бы ни странное, вызывающее поведение ее брата. Произведенная очная ставка выявила нелепость показаний: «потерпевшая» свидетельствовала о том, что он ничего не говорил ей, но, все же, «прошел мимо нее».
Что только не выдержал священник во время ареста! Кто-то оделся в его рясу, и начал благословлять всех, кто-то выкрикивал непристойности, дергал за волосы…После того, как он провел два месяца во владимирской тюрьме, дело это было закрыто, но тут же ему предъявили обвинение, «созревшее» в Вятке по ст. 119: «использование предрассудков масс в целях свержения рабоче-крестьянской власти».
И на это он снова со всей ответственностью составлял развернутые письменные показания со ссылками на Святое Писание, уверяя в том, что по положению своему, как лицо духовного звания, он не мог никого призывать к свержению власти и нарушению закона, просил судей проявить милосердие к его семье, оставшейся в бедственном положении. – Все это ни к чему не привело: его оценка обновленчества как «течения вредного для церкви» была приравнена к «антигосударственной агитации».
Так он и оказался на Соловках… В 1927-м его этапировали в Екатеринбург, а в 1928‑м отправили на три года в ссылку в Узбекистан. После окончания срока о. Сергий старался жить незаметно, служил в Подмосковье, в Кашире, в храме в честь Святых мучеников Флора и Лавра.
1937-й стал для священника последним годом земного служения. Снова пришлось потерпеть клевету, унижение и еще раз свидетельствовать о вере. Как будто повторение предыдущих «мытарств»: арестовали его сначала за «хулиганство», но, не имея против него ничего по существу, вынуждены были отпустить, однако вскоре взялись за него уже крепко, все по тому же поводу – «враждебное отношение к власти». Он не признал на следствии своей вины, не совершил самооговора, но для «тройки» это не имело значения. 27-го ноября 1937 г. отец Сергий Знаменский был расстрелян в Бутово и погребен в одной из безымянных могил-рвов.
Читайте также:
