Однажды я зашла за кофе в одну из любимых киевских кофеен. За прилавком стояла незнакомая девушка – прежняя хозяйка уехала, и теперь лица там все время менялись. “Вам Кению? – переспросила она, улыбаясь. – К сожалению, ее нет. У нас на потоке одни итальяшки. Кстати, хотите итмишку?”
Ксения Туркова
Итальяшки? Итмишки? Я смотрела на нее в ужасе, инстинктивно уже пряча кошелек в сумку. Только потом сообразила, что итмишка – это фруктовый батончик «Eat me» (Ит ми). «Съешь меня» – прямо как в «Алисе», для которой этот призыв, как известно, закончился стремительным уменьшением.
Люди, «уменьшающие» слова, как известно, подстерегают нас на каждом шагу.
Придешь в кино – а тут тебя поджидают «билетики».
Откроешь решительно дверь в фитнес-клуб – и бросится в глаза написанный огромными буквами призыв «выпить фрешик на баре».
Расположишься в ресторане в предвкушении ужина – и получишь удар под дых в виде лососика с гарнирчиком.
О мамах и бабушках, включающих адронный коллайдер уменьшительных частиц при общении с детьми и внуками, мы уже не будем.
Словом, деваться некуда. Что же остается? Противодействовать. Именно это противодействие и начало в последнее время зреть, расти и принимать масштабы даже более значительные, чем нам бы хотелось.
Теле- и радио ведущий, продюсер Михаил Козырев как-то рассказывал мне:
“Я приехал из Америки в середине 90-х годов делать здесь радио и абсолютно офигел от того, как люди разговаривали в эфире. «Сейчас поставлю вам песенку одной девчонки!» Почему, если ты ставишь Мадонну, надо говорить, что ты ставишь «песенку одной девчонки»?
Для меня эти суффиксы всегда были элементом какого-то панибратского, уничижительного отношения к действительности. Когда я стал руководить радиостанцией «Максимум» — а это было тогда звездное время — я всем запретил категорически под страхом штрафов употреблять уменьшительно-ласкательные суффиксы.
И они стали надо мной стебаться в эфире: они стали изымать суффиксы из всех слов, причем брутально. «У нас сегодня была летуча, закручивают гаи. На планёре решено, что некоторые пластины в эфир лучше не ставить». Это было умопомрачительно смешно!”
Писатель Андрей Аствацатуров в своей новой книге «Осень в карманах» вспоминает всем хорошо известную историю о том, как слово с суффиксом -к- (не сделавшим никому ничего дурного) вдруг превратилось в слово без этого суффикса. Произошло это тогда, когда в Петербурге суровой зимой на крышах выросли метровые сосульки: “Помню, наш прежний губернатор, крупная чувственная женщина, однажды назвала их сосулями – видимо, из уважения к огромному свисающему размеру”.
Из уважения к «огромному размеру» тут же родилось и стихотворение на злобу дня. Его написал пользователь Живого Журнала с ником shaptchits.
Срезают лазером сосули,
В лицо впиваются снежины.
До остановы добегу ли,
В снегу не утопив ботины?
А дома ждёт меня тарела,
Тарела гречи с белой булой;
В ногах – резиновая грела,
И тапы мягкие под стулом.
В железной бане – две селёды,
Торчат оттуда ложа с вилой.
Есть рюма и бутыла с водой,
Она обед мой завершила.
Я в кружу положу завары,
Раскрою «Кобзаря» Шевчены –
Поэта уровня Петрары
И Валентины Матвиены.
Эти уже подзабытые сейчас строки очень точно отражают то, что происходит. Борьба с «уменьшениями» принимает все более абсурдные формы. Удаляя все уменьшительные суффиксы без разбору (лишь бы только не сказать случайно про человечка и денежку), мы не замечаем, как ударяемся в другую крайность.
Нам до того страшно казаться сюсюкающими, что и с детьми мы выбираем довольно брутальный стиль, без сантиментов: называем ножку пятилетнего ребенка ногой (а у папы тогда, по логике, ножища?), а столик для рисования, конечно, столом. Подозрительно на этом фоне выглядит даже невинный пирожок с капустой, так и хочется назвать его пирогом. Под горячую руку попадают даже коленки!
Это хорошо видно по записям в соцсетях, пользователи которых дают чувствам волю и откровенно признаются в искренней ненависти к уменьшительным формам. Вот несколько цитат со страниц разных соцсетей и форумов:
— Ненавижу все эти ласкательно-уменьшительные суффиксы. Как слышу кремик, вкусняшки, мамик, Димик – так стукнуть хочется!
— Ненавижу, когда слова с уменьшительными суффиксами (коленки, кудряшки, ладошки).
— Ненавижу уменьшительно-ласкательные суффиксы и излишнюю фамильярность. За слова вроде «платьишко» могу убить!
— Извиняюсь, конечно, но терпеть ненавижу уменьшительные суффиксы – старшенькая, младшенькая, мёдик.
Доктор филологических наук, профессор МГУ Игорь Милославский в своей книге «Говорим правильно по смыслу или по форме?» пишет, что в нашем нездоровом отношении к диминутивам виновата школа. На уроках русского языка, как правило, не объясняют, что уменьшительно-ласкательные суффиксы используются не только для того, чтобы обозначить размер предмета. Они нужны, чтобы показать уважительное, внимательное отношение и к предмету, и к собеседнику:
“Именно такое отношение к гостю стремится выразить в застолье хозяин, предлагающий супчик, буженинку с хренком, чаек с вареньицем или конфеткой. Таким же образом сейчас ведут себя и многие работники сферы бытового обслуживания. В парикмахерской говорят волосики, бровки, височки, маникюрчик (…) Напомню, что к тому же средству прибегала и коварная крыловская лисица, которая говорила: шейка, глазки, перышки, носок, голосок. Для того, чтобы сначала расположить к себе ворону, а затем завладеть ее сыром».
В школе – и об этом Игорь Милославский говорил не раз в своих интервью – не учат тому, как распоряжаться всем эти суффиксальным богатством. Когда использовать, когда не использовать, где уместно, а где и не очень. В результате одни в ужасе шарахаются от уменьшительных форм, дрейфуя куда-то в сторону сосуль, а другие, наоборот, пересыпают ими речь так обильно, что тут же хочется сбежать подальше.
Вероятно, кстати, что срабатывает этот эффект “вороны и лисицы”: употребляющий уменьшительно-ласкательные формы человек кажется приставалой, возникает ощущение, что он хочет что-то нам навязать. Владелец одной из самых известных в России сетей фастфуда как-то рассказывал мне, что запретил сотрудникам предлагать посетителям “селедочку”, “картошечку” и прочий “борщик” – именно чтобы не возникало ощущения навязанной услуги.
Впрочем, знаю я и другой пример: детское кафе, которое сделало диминутивы своей фишкой. Весьма, надо сказать, сомнительной, потому что диминутивами в этом кафе написано все меню – от и до.
Салат «Цезарь» у них называется «Цезаренком», деруны – дерунчиками, мохито – мохитиком, а само меню – менюшкой.
Каждый раз, приходя в это кафе, я испытываю противоречивые чувства: «менюшка» и ее содержимое отбивают аппетит, но на самом деле готовят там очень вкусно, так что не хочется отказывать себе в удовольствии из-за каких-то суффиксов.
А вот насколько справедливо отказывать себе в самих этих суффиксах? Должны ли мы, убегая от сюсюканья, сесть на пожизненную «диету», а детям каждый раз повторять: «Таких слов в русском языке нет!»
Конечно, они есть. И ими важно уметь пользоваться. Просто надо понимать волшебное слово «контекст» и задумываться о том, в какой контекст мы эти уменьшительные формы помещаем.
«Ах, ножки, ножки! где вы ныне?» И действительно, где?
