Отец Леонид широко известен своей научной и преподавательской деятельностью. В 2004 году он основал кафедру библеистики Московской духовной академии и семинарии. Эта кафедра выпустила сотни студентов, а ученики отца Леонида преподают библейские дисциплины в семинариях по всей России. Протоиерей Леонид Грилихес — специалист по языкам Ветхого Завета, древнееврейскому и арамейскому. Он автор учебников по этим языкам, а также многочисленных исследований, посвященных языку Иисуса Христа и семитской реконструкции Евангелий. Кроме того, отец Леонид пишет стихи, в частности, получили широкую известность его поэтические переводы псалмов.
Мы поговорили с отцом Леонидом о причинах, побудивших его подписать открытое письмо, и об общественной реакции, которую оно вызвало.
— Вы подписали письмо, каково ваше отношение к последовавшей реакции, сформулированной Вахтангом Кипшидзе?
— Я лично c ним не знаком, но, насколько я понимаю, это один из патриархийных служащих. И он должен делать свою работу. Он приходит утром в свой офис. Ба! Нарисовалась новая проблема! Малоприятная, конечно. Но что делать? Надо решать это дело… И он решил его, отдадим должное, очень человеколюбно, по-доброму, назвав подписантов «небезразличными священниками», «чувствующими запрос на справедливость». И все же, вот вам ярлычок «политическая декларация»! И не надо никого осуждать и обижаться: каждый делает свою работу.
— То есть вы не протестуете против подобной формулировки?
— Протестую и самым решительным образом. Я служу без малого 30 лет и за эти годы встречал самых различных священников. И по возрасту, и по образованию, и по темпераменту. Я видел очень разных отцов, но среди них я ни разу не видел священника с политическими амбициями, который стремился бы стать, к примеру, губернатором или партийным лидером.
Но я видел священников, которые любят людей. Священников, у которых действительно дар любви и редчайший дар сострадания. Я встречал батюшек, у которых на глазах наворачиваются слезы, когда они слышат про чужое горе. И если чиновник из патриархии не способен понять, что священник может принимать решение, исходя из жалости, значит он совсем мало знаком со священством своей же Церкви. Главное слово здесь — ЖАЛОСТЬ, и я протестую, чтобы нам навязывали чуждую нам лексику. Потому что «политическая декларация» это чиновничья (лет 30 назад я бы назвал ее комсомольской) лексика и абсолютно чуждое для священника понятие.
— А можно точнее, какое из этих двух слов вы считаете неприемлемым: «политическая», или «декларация»?
— «Политическая» — никак не годится. Меня учили (а мне повезло, действительно повезло в жизни: у меня были очень умные и мудрые наставники): никогда не суди о других по себе. Поэтому слово «политическая» я возвращаю тому, кто его запустил.
Ну, если нам так необходимо во что бы то ни стало сохранить слово «декларация», то я назвал бы это письмо «Декларацией милосердия». В данном случае группа священников декларирует (нет, не мое слово, но пусть), декларирует, что в Церкви сохраняется нерв, способный реагировать на неправду. И тут же поднимается чиновник, причем не из светских структур, а наш церковный, и торопится заявить: нет, дорогие «небезразличные» отцы, вы нас не проведете, мы же понимаем, что все ваши мотивации совершенно мирские, что вы идете на поводу своих политических амбиций. К тому же и денежку на адвоката не дали. Это на что намек?
Если отец плохо говорит о сыне, то он плохо говорит о себе. Когда муж ссорится с женой, то он ссорится с самим собой. Когда церковный аппарат плохо думает и тем более выражается о своих священниках, то он не думает, что говорит. Зачем так публично унижать свою же Церковь?
— Значит, вы считаете, что все дело в чиновниках?
— Во все времена и при всех режимах существовал аппарат служащих. Без этого невозможно государственное устройство. Единственная альтернатива – племенное первобытно общинное существование. Но мы уже давно выросли из этих штанов. И при Ветхом Завете и при Новом существовали чиновники. Чиновники царской администрации, чиновники, обслуживающие храмовые ведомства. В этом смысле ничего не меняется. И это особые и во многом удивительные люди. Они, как правило, получают небольшие зарплаты и при этом готовы трудиться не покладая рук. Надо отдать им должное. Если того потребуют обстоятельства, они останутся сверхурочно, это люди с повышенной ответственностью и чувством долга.
Я знаком со многими чиновниками. Брюссель — город чиновников, здесь как нигде сосредоточено большое число самых различных общественных международных организаций. Многие из служащих приходят в Храм-Памятник, со многими я общаюсь во время исповеди, принимаю их дома, и я не сомневаюсь, что в своей массе они очень искренние и добрые люди, которые «из кожи лезут вон», чтобы на своем месте делать все возможное для того, чтобы помочь и нести пользу. К своему огромному огорчению я видел людей, которых работа доводила до полного изнеможения, срыва, потери сил и работоспособности. Говорю об этом с болью, потому, что я знаю не понаслышке: я видел людей, которых «съела» работа. Это великие и во многом бескорыстные труженики. Честь им и хвала!
Но, правда еще и в том, что их голос не слышан, или почти не слышан в Священном Писании. Зато очень громко со страниц Библии разносится голос пророков. И мы понимаем, что далеко не всё и не всегда было в полном порядке. Что существовало унизительное притеснение бедных, вдов и сирот, что существовали взятничество, лживые судьи, неверные весы и «липовые» гири и т.п. И пророки не просто заявляют, или выступают с декларациями, они вопят и кричат во все горло об этих неправдах.
— То есть вы считаете, что нашему времени нужны новые пророки?
— Я представляю, что теперь скажут: вот, он сравнивает себя с пророком. Вовсе нет. И то письмо, которое составлено, я бы сказал, в духе гражданского примирения, не имеет и малой толики того пророческого накала, с которым обрушиваются люди с «открытым оком» на социальную несправедливость. Каждый может раскрыть и прочитать. Они не стеснялись в выражениях (а в оригинале это звучит еще сочнее, переводчик всегда немного лакировщик), и я даже не берусь повторить их слова.
Но, правда еще и в том, что они были убиты. И Сам Господь, желая почтить их память, составил удивительную и необыкновенно трогательную элегию. «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз я хотел собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели!» (Мф 23:37).
Христианину, чтобы заступиться за невинно осужденных, не надо далеко идти за примером. Мы поклоняемся Христу, Который был схвачен в саду во время молитвы, подвергнут неправому суду и отдан на казнь.
И правда в том, что вина за это преступление лежит на представителях первосвященнического клана, возглавляемого Анной бен Сет и его зятем Каиафой. Это они припугнули Пилата, что его лишат привилегии именоваться «другом кесаря». Это они организовали так, чтобы народ кричал «Распни!» Это они навешали на Иисуса ярлыки бунтаря и смутьяна.
— Ну теперь уж точно скажут, что вы сравниваете себя не только с пророками, но и со Христом!
— А с кем, простите, христианин должен себя сравнивать? Неужто с соседом? Вот у меня газон подстрижен, все как положено, а он свой уже третью неделю не стрижет. Чтобы увидеть себя, если хотите, в правильном свете, просто в свете, увидеть себя «как он есть» человек должен сравнивать себя со Христом. Чем чаще он будет это делать, тем лучше он поймет себя.
Что такое наша любовь в сравнении с любовью Божией? Что такое наша мудрость в сравнении с премудростью Божией? Что такое наша жертва в сравнении с жертвой Христа? По сути, в этом сравнении нам открываются две вещи: полная несостоятельность, ограниченность, мелочность, суетность, греховность и т.д. и т.п. нашей собственной персоны (в сравнении с бесконечностью любая величина сводится к нулю); и, второе, что, несмотря на все это и даже вопреки всему этому к нам приклонилась вся бездна любви Божией. Я плох, но Бог хорош. Вывод: забуду про себя, зачем думать о плохом, буду помышлять лишь о Боге, который всегда благ и только любовь. Человек вбивает в Него гвозди, а Он продолжает любить и молиться о человеке. Ничто и никто не способен уничтожить любовь Христову. И напротив любовь Божия уничтожает страх.
Тебя подвергают нападкам, осуждают, гонят, но именно в это момент приходит Христос и говорит: блаженны вы, когда вас поносят и злословят. На тебя пытаются навесить ярлыки, запугать, а к тебе приходит Христос и говорит: радуйтесь и веселитесь, вы не первые такие. Такова логика Царства Небесного: первые – последние; те, кто погубили душу свою – те сберегли; тебя поносят – радуйся и веселись; тебя хвалят – есть над чем призадуматься!
— Но хотелось бы вернуться к письму. Почему вы подписали это письмо священников?
— Я очень далек от политики, в том числе и от церковной политики. Просто мне это не интересно. Есть люди, которым это интересно. Мне нет. Если хотите, мысленно мечтаю о первобытно-общинном строе (смеется). Но когда я своими глазами увидел видеозапись, как молодого человека, который перемещался по площади, берут под руки и тащат, при том, что он не оказывает даже сопротивление, в машину, а потом говоря: мы вычитаем из твой жизни 4 года и 6 месяцев, мне показалось это полным беспределом.
— То есть вы не согласны с решением судьи?
— Я уже сказал, что я далек от политики, но плюс к этому у меня нет никакого юридического образования. Но есть такая вещь, как очевидность.
У нас в доме текла вода по стене подвала. К нам целый год ходил слесарь месье Жансон. Давайте подождем, может быть это грунтовые воды. Ждем. Давайте подождем, может быть это конденсат. Ждем. Давайте подождем… Один вечер к нам пришла одна семья: она – наша прихожанка, он – ее муж, между прочим, граф из Вандеи. Разговор заходит о месье Жансоне. Наш гость, граф, поднимается, минут семь исследует дом, возвращается и рассказывает про все наши сантехнические проблемы. Я говорю: Анри (Царство ему Небесное), вы же не слесарь, откуда вы все знаете. Он смеется. Я – говорит – в юности работал механиком на корабле, а там нельзя, чтобы текло, если чуть-чуть потечет, то весь корабль потонет.
Я не судья, но я понимаю, что в данном случае судебный корабль дал брешь. То, что я вижу в записи, и то, что я слышу в зале суда, не соотносится одно с другим. И если судья отказывается приобщить видеозапись к делу, то как это понимать? Это вопиющая наглость, и это то, что меня возмущает до глубины! Пусть суд примет запись! Пусть суд докажет, что это фальшивка! Но нет, нам закон не писан, будем творить, что хотим! Т.е. в данном случае совершенно очевидно, что:
Суд отступил назад, и правда стала вдали, ибо истина споткнулась на площади, и правда не может войти.
И далее Исайя говорит:
И Господь увидел это, и противно было очам Его, что нет суда. И видел, что нет человека, и дивился, что нет заступника…
Мне кажется, что слово «противно» лучше всего передает то, что испытывает не только Господь,
но и любой нормальный человек, когда видит лживый суд.
И тогда Он (Сам Господь) возложил на себя правду как броню… И облекся в ризу мщения (Ис 59:14-17)
Зачем Он поднялся? Чтобы выступить с политической декларацией?
Но в ответе говорится, что ваше «печалование» носит избирательный характер, тогда как имеются многочисленные судебные нарушения.
Что я могу сказать? На приходе мы ежемесячно собираем деньги, которые позволяют православному священнику на Гаити кормить 200 детей. Ко мне приходит господин и говорит:
— Скольких вы кормите?
— 200.
— Но на земле есть еще 820 миллионов голодающих (это официальная статистика!).
Честно говоря, мне нечего ответить. Но логика: если не можешь накормить всех, не корми никого, мне тоже кажется не очень убедительной.
Кроме того, как понимать это заявление? Когда мне говорят: ты помогаешь одному, но есть и другие, то я это воспринимаю, как приглашение включиться более активно в более масштабную работу. Но Вахтанг Владимирович имел в виду, кажется, прямо обратное.
Мне резануло глаз очевидное несоответствие одного судебного дела. Вахтанг Владимирович заявляет, что таких много. Я не сомневаюсь, что он осведомлен в этих делах намного лучше меня. Вероятно, у него есть серьезные основания для подобного утверждения. Тогда у меня возникает вопрос к нему: почему он как сотрудник, представляющий Церковь перед общественностью, не возвысит свой легитимно уполномоченный голос в защиту всех «несправедливо осужденных».
Здесь во всем чувствуется какая-то невнятность. А причина очень простая. Чиновники в большинстве своем добрые люди, но в определенных ситуациях они должны наступить себе на горло и действовать по инструкции (впрочем, кто без греха). И в итоге получается большая путаница и отсутствие ясной логики.
Представляю, вы будете удивлены, но мне это нравится. Именно это мне нравится. Во всей этой непоследовательности есть что-то человеческое. Меня страшат машины. А человек с его обескураживающим замешательством — это всегда симпатично, в этом чувствуется что-то живое. Это то, что оставляет место для надежды. Ведь мир машин — это мир без надежды. С машиной нельзя разговаривать, она не слышит. А здесь еще много жизни. Здесь еще виден человек.
— Скажите, а к вам обращались другие священники после публикации?
— Нет, никто, но надо сказать, что я интернет-пассивен. Я никогда не пользовался (и даже не знаю, как они устроены) ни Фейсбуком, ни Твиттером. Довольствуюсь стареньким “Сименсом”. И интернет-переписыванию предпочитаю перелистывание книжных страниц. Но у меня был один батюшка из России, просто приехал посмотреть храм. И он сказал мне: я видел, что там стоит ваша подпись, а я не знаю, что мне делать. Дети говорят: подпиши, подпиши, а жена говорит: не подписывай! Что мне делать?
Он сам ко мне пришел. Я не заводил разговор с ним на эту тему. Он сам рассказал про детей и жену. И я ответил ему: об Иоанне Предтече сказано, что он обратит сердца отцов к детям. Если сегодня мы не прислушаемся к нашим детям, то они перестанут слушать нас, и не обратят к нам свои сердца. И мы потеряем их доверие. А это самое дорогое, что у нас есть — доверие наших детей и чад.
— У вас выходил целый ряд книг, многие годы вы занимались библеистикой. Продолжаете ли Вы заниматься наукой после того, как стали настоятелем Храма-Памятника в Брюсселе?
— И нет, и да. Нет, потому что я не являюсь настоятелем этого храма (настоятелем является наш архиерей). Да, потому что в настоящий момент я готовлю книгу, в которой я хотел бы поделиться своими наблюдениями над семитской реконструкцией евангельских притч.
— Расскажите, пожалуйста, о вашей последней книге.
— Последнюю книгу я издал, уже находясь в Брюсселе, и это поэтический сборник, который я озаглавил «Только Ты». Эту книгу подготовила наша очень хорошая бельгийская знакомая, профессор русского языка, православная с сорокалетним стажем Француаза Лоэст, которая не только собрала мои стихи, но и перевела их на французский язык. Поэтому это скорее ее заслуга.
— А есть ли у Вас еще не опубликованные стихотворения, которыми мы могли бы поделиться с вашими читателями?
— Вот, например, два последних.
На 4 Цар. 18:17–37
Где боги Еммафа?
Где боги Арпада?
Сепарваима?
Ены и Иввы?
Спасли ли они от руки Ассирии
Укрытья и крепости Самарии?
Неужто ваш Яхве спасет от руки
Царя моего господина
Иуды град, Иерусалим?
Ответом – молчанье…
И шли Елиаким
Хелкиинов сын
Начальник дворца
И Сева писец,
Иоах сын Асафов
Хронист к Езекии
В разодранных платьях
И с плачем Рабсака
Слова передали
Царю, ожидавшему
В царских палатах.
На Ин. 4:5–42
Неточное слово и точка…
Спина повернулась к спине,
Но не обрушится строчка,
И не заключиться воде.
Ты правду сказала, соглавши:
Он тоже тебе не супруг…
И та, что, таясь, пробиралась
К колодцу, оставила вдруг
И стыд, и сосуд – пусть судачат…
Смотрите, не Он ли Христос!
Он мне рассказал все, как было,
Шестому несла водонос,
Но…
только Седьмого любила…
Не Он ли, смотрите, Христос!
