Кэтрин 10 лет отправляет платья дочери в российский детдом. Их разлучили из-за закона Димы Яковлева

«Она уже такая взрослая»

— 19 декабря Наташе исполнилось 16 лет. Она получила платье, которое я ей передала, подарки и игрушки для других детей в детском доме. Похоже, я снова купила платье, которое ей чуть велико. Видимо, она останавливается в росте, и это просто никак не укладывается у меня в голове. В следующем году куплю для нее на размер меньше.

Моя милая девочка, сколько радости для меня просыпаться и получать фотографии и видео, на которых она выглядит веселой и счастливой. Она уже такая взрослая. Я так хочу, чтобы она чувствовала себя любимой каждый день.

Волонтеры присылают мне фотографии и видео из детского дома вот уже девять лет подряд. Я получаю их три раза в год: на ее день рождения, Новый год и день ребенка.  

Наташа-Валерия с платьями, которые ей подарила Катрина Моррис. Фото: из личного архива Катрины Моррис

Я не могу общаться с ней. Это запрещено. Но смотреть на фотографии и видео можно. До сих пор я иногда ловлю себя на мысли о том, как весело и хорошо ей было бы в нашей семье. Мы куда-то идем с детьми, веселимся, и я вдруг замираю от мысли: Наташа могла быть здесь. Рядом со своими сестрами и братьями.

У меня трое сыновей и приемная дочь. И они все ждали Наташу и называли ее сестрой. Этот день рождения Наташи лишает меня надежды удочерить ее когда-нибудь — в США иностранное усыновление детей старше 16-ти запрещено. Но я всегда буду ее мамой. Независимо от согласия на это правительств Америки и России. 

«Мы искали и нашли Наташу»

Девочку на самом деле зовут Валерия. Мы хотели официально в документах назвать ее Наташа-Валерия, но сначала, естественно, предложить выбрать, какое имя ей нравится. Как она хочет, чтобы ее называли. Дети, которых забирают из детского дома в семью, часто хотят забыть прошлую жизнь, и новое имя им в этом помогает. Это как новое рождение. Начинается другая жизнь, рядом с теми, кто тебя любит. Я продолжаю называть Леру Наташей, но это не так важно. 

Наша семья долгое время была патронатной семьей. Дети из кризисных семей жили у нас, пока их родители проходили реабилитацию. Я работала сопровождающим для ребенка с синдромом Дауна в школе. У нас они учатся в обычной школе.

У меня есть друзья, которые усыновили детей из России с синдромом Дауна. Они рассказывали нам, что дети с такой особенностью там живут в детских домах инвалидов. Показывали фотографии. Дети там содержатся в плохих условиях.

И так как я работала с детьми с синдромом Дауна, решила, что мы можем усыновить такого ребенка.

Мы искали и нашли Наташу. Она милая, очаровательная девочка. Весь процесс удочерения был очень медленный. Мы начали его в июле 2011 года. Послали документы в Петербург в сентябре 2011-го (детский дом Наташи находится под Санкт-Петербургом в Петергофе). Ждали, когда нам назначат встречу с Наташей.

Я не помню, что произошло… что-то политическое… связанное с Хилари Клинтон… И поэтому нам все никак не могли назначить встречу. Сначала сказали, мы увидим Наташу в декабре 2011-го, потом в мае 2012-го. В итоге увиделись мы в июле 2012 года. 

«Она побежала прямо в мои объятия»

Мы три дня подряд приходили к Наташе в детский дом. Первая встреча была не совсем такой, как я себе представляла. Она играла на улице, и ее попросили вернуться в помещение. Она, конечно, рассердилась. Игрушки, которые мы ей привезли, бросила и выбежала из комнаты.

Когда она уронила игрушки, а я захотела их поднять, все остальные дети из группы подбежали к нам. Они прикасались к нашим лицам и говорили: «Мама, папа!» Я не могу это забыть.

Мы пошли с Наташей на детскую площадку. Мой муж Стивен надул большой мяч, и она подошла к нам.

К третьему дню у нас возникли некоторые сомнения, что мы подойдем Наташе. Мы решили просто понаблюдать за ней. Мы попросили не предупреждать Наташу, что пришли. Стояли немного поодаль. Но внезапно она увидела нас. Побежала с детской площадки прямо в мои объятия! Она обняла меня за шею и не хотела отпускать.

Наташа с игрушками, которые ей подарила мама. Фото: из личного архива Катрины Моррис

Мы вернулись в США. Нам нужно было ждать, когда назначат день суда, который должен был принять решение о ее удочерении. Но так как встречу с Наташей мы ждали слишком долго, выяснилось, что все наши документы, необходимые для удочерения, просрочены. Все надо было оформлять заново. Нам сказали, что нужны наши с мужем новые свидетельства о рождении и свидетельство о браке. Я и не представляла, что эти документы имеют срок годности. Как будто факт того, что я родилась, мог измениться. Но для России, оказывается, эти свидетельства просрочены. И я снова должна доказывать факт своего рождения и замужества новыми бумагами.

Это был очень и очень долгий процесс. И потом Россия внезапно изменила требования к тренингу приемных родителей. Сказали, что мы должны добрать часы подготовки. И снова это было очень долго. Мы заново проходили психологические тесты, медицинские освидетельствования. Мы все: я и мои дети. Мы понимали, что Россия заботится о безопасности ребенка, и делали все, что они просили. Мы ждали и ждали, когда же назначат день суда. Ведь Наташа нас ждала. Мы обещали за ней вернуться. Мы планировали, что 19 декабря 2012 года свой седьмой день рождения она встретит дома с семьей. Мы устроим большой праздник, такую классную вечеринку, которая компенсирует ей все дни рождения, что она провела без любящей семьи.

Но российские власти очень долго тянули с назначением даты суда. Ко дню ее рождения он еще не состоялся. И 19 декабря, когда Наташе исполнилось семь лет, законопроект Димы Яковлева («О мерах воздействия на лиц, причастных к нарушениям основополагающих прав и свобод человека, прав и свобод граждан Российской Федерации», принят 28 декабря 2012 года. — Прим. ред.) был внесен в Госдуму. Это была просто чудовищная новость.  

«Усыновите кого-то еще, выберите другую страну»

Мы все равно думали, что нам будет позволено удочерить Наташу. Я просто не могла представить, что с детьми и родителями так можно. Дети же нас ждали. Сначала нам сказали, что смогут забрать детей те, кто уже в процессе усыновления, а потом сказали, что смогут только те, у кого уже прошел суд по усыновлению. 

Всего в США 300 семей, которые встречались с детьми в России и обещали им, что заберут их. Мы все объединились и добились встречи с нашим правительством. С нами разговаривал представитель президента Обамы в Вашингтоне. Мы просили, чтобы тех, кто уже встречался с детьми, рассматривали отдельно от тех, кто их еще не видел и не обещал им ничего.

Но нам ответили, что для всех все будет одинаково. По мнению американского правительства, те, кто встречались с детьми, ничем не выделялись. В итоге представитель президента сказала нам: «Мы не можем вам ничем помочь — усыновите кого-то еще. Выберите другую страну». Мы ей ответили: «Но мы уже встречались с нашими детьми, играли с ними, обнимали. Мы им сказали, что будем их родителями и вернемся за ними. Мы даже не можем им объяснить, почему мы не вернулись. Пожалуйста, неужели нельзя решить этот вопрос с Россией?» И она ответила: «Нет! Идите и усыновите кого-нибудь еще».

Следующие четыре года я несколько раз в год летала в Вашингтон, чтобы встретиться с чиновниками. Я просила их хоть что-то сделать. Я написала российским НКО с просьбой помочь найти Наташе родителей в России. Я хотела, чтобы она была в семье, чтобы ее любили. Для меня невыносима мысль, что она в детском доме. Это хороший детский дом, не такой, как большинство в России. Но ребенок не должен расти без родителей.

Валерия-Наташа в 2021 году. Фото: архив Катрины Моррис

Я летала в январе 2014 года в Россию, через год после принятия закона. Ходила в американское посольство. Пыталась встретиться с российскими чиновниками, писала президенту Путину. Но мне все отказали. Тогда детским омбудсменом был Павел Астахов. Он отказался встретиться со мной.

Но встретился с журналистами, которые делали документальный фильм об этой ситуации. В видеоинтервью на вопрос о Наташе он отвечает журналисту: «Вы должны смотреть на проблему шире. Вы просто не хотите делать свою работу. Вы плохо работаете. Вы не можете найти ребенку родителей в России. Идите и найдите».

Я смотрела это интервью много раз. И каждый раз я хотела ударить его по лицу. Он поразительно бесчувственный человек. 

Когда появился Трамп, мы думали, может быть, он поможет. Я написала ему письмо перед тем, как он должен был встречаться с Путиным. Я хотела, чтобы он поговорил с ним о наших детях. Но он никогда с нами не встречался и не говорил с Путиным о наших детях.

Нам не удалось найти ни одного политика, которого бы действительно волновал этот вопрос — дети встретили своих родителей, они ждут их, но за ними не приезжают. И как им объяснить почему?

Мой самый большой страх, который сбылся — люди забудут об этих сиротах. Сейчас праздники: Рождество, Новый год. Это время семьи и счастья. Играть в снегу, встречать Санту. Но каждый год в это время, время дня рождения Наташи, я даю интервью и рассказываю о ней. Я не хочу, чтобы о ней забыли. Эта ситуация не должна быть забыта. Это варварский закон. 

Каждый раз, когда я встречалась с политиками в Америке, они говорили: «Это все Россия виновата, мы ничего не можем сделать». Но хотя бы попытайтесь! Они же даже не пытались.

«Почему ты не переедешь в Россию?»

Я посылаю подарки Наташе каждый год на Рождество и на день рождения. Наташа прекрасная девочка, но она очень такая… энергичная, любит толкаться, может злиться. Ей нужна семья, которая будет все это понимать, принимать и относиться с любовью.

Наташа не умеет читать и писать. У нас бы она ходила в обычную школу. Могла бы научиться читать. Я знаю несколько семей, которые усыновили детей с синдромом Дауна из России, и они могут писать и читать. 

Я очень много думаю о тех детях, что остались в детских домах. Часть забрали в российские семьи, но до сих пор, спустя девять лет, 26 детей остается в детских домах. Они уже подростки сейчас. 

Есть два типа людей, которые хотят взять чужого ребенка в семью. Первые — это те, кто не могут иметь детей. Но хотят и усыновляют маленьких.

Но есть другие. Такие как я. У нас есть свои дети, но мы хотим помочь другим детям. И вот такие, как я, больше не пытались усыновить детей, когда Россия им отказала. Я не могу просто. Я не хочу другого ребенка. Я чувствую, что Наташа — мой ребенок. Она моя дочь. Больше никто не беспокоится о ней и не считает ее своей дочерью. Наташа моя дочь, и мне неважно, согласно ли правительство России со мной или нет. Я стараюсь следить за тем, чтобы ей было хорошо, оставаясь от нее в тысяче километров. И я просто не могу отдать эту любовь никому другому. 

Семья Моррис. Фото из личного архива

Люди говорят: если ты так ее любишь, почему ты не приедешь в Россию и не получишь гражданство, чтобы быть рядом с ней? Я знаю только 25 слов по-русски. У моего мужа здесь очень хорошая работа — он инженер. Как мы будем выживать в России? Приедут ли ко мне туда мои дети? Я не могу разрушить мою семью. Это невозможно. Сколько лет нужно, чтобы получить российское гражданство?

Когда Наташе будет 18, ее должны перевести в психоневрологический интернат. Если люди лишены дееспособности, они не принадлежат себе, они принадлежат государству, даже после 18-летия. Я слышала от волонтера, я не знаю, точно это или нет, — директор детского дома сказал, что, возможно, Наташу оставят после 18-ти в этом же детском доме. И если она останется там, если ее не лишат дееспособности, я не знаю… Может быть, я смогу приехать к ней. Я не знаю, но я надеюсь. 

До Луны и обратно

Я не знаю, помнит ли она обо мне. Я написала книгу, она называется «Наташа и Рождественская мечта». Она о Наташе, о том, как я люблю ее и хочу, чтобы она была счастлива. Когда волонтеры читали ей книгу и она увидела там фотографию, где мы с ней вместе, она сказала: «Мама». Возможно, она знает: у нее есть мама. 

Наташа показывает иллюстрацию в книге, где она с мамой. Фото: из личного архива Катрины Моррис

Многих из ее детского дома берут домой их родители на выходные. Там в детском доме у многих есть родители, просто, так как это особенные дети, не все могут заботиться о них. И я думаю, она знает, что хотя ее не забирают на выходные, есть мама, которая думает о ней и любит ее. Шлет ей платья.

Фотография Наташи у меня над камином, там, где фотографии всех моих детей. Над камином висят рождественские носочки, и Наташин там есть. Моя приемная дочь Невея очень ждала Наташу и спрашивала: «Почему судья не пустил ее домой?»

Мой муж всегда мне помогает. Однажды, когда мне было очень грустно, он сказал: «Ты понимаешь, что она и моя дочь тоже?»

Я до сих пор не могу это принять — два правительства держат детей в заложниках из-за своих политических амбиций. Это же не вопрос политики, это вопрос человечности.