Как списать по Брайлю
Я из Череповца. У меня самая обычная семья: братьев и сестёр нет, есть мама и папа, они не живут вместе. Ещё я жила у бабушки, в деревне. У меня была замечательная бабушка, баба Рима… Я не очень люблю рассказывать о своей семье.
А потом я уехала в школу-интернат для слабовидящих и слепых детей. Город Грязовец — это четыре часа от Череповца. Мама возила меня на электричках. Мы ездили с пересадками: доезжали до Вологды, а потом еще до Грязовца. Домой оттуда меня забирали только на каникулы.
Это обычная общеобразовательная школа, там дают ту же самую программу, что и детям в массовой школе, но с учётом нашей специфики. Мы читаем, пишем по Брайлю, специальной азбуке. Ну, и, естественно, для занятий физкультурой создаются особые условия. И в классе было одиннадцать человек.
Как списывать по Брайлю? Элементарно! Когда человек пишет по Брайлю – нет почерка. И в принципе, какая разница, кто написал.
Мы делали проще. Я не понимала в математике совсем ничего, и у меня была подружка. Она два листочка вставляет… В специальный прибор можно вставить два листочка, и в принципе, печатается один и тот же текст. Даже тиражировать можно, до трёх-четырёх листов.
То есть можно списать и сдать учителю тетрадку так, что он даже не поймет, что это решал один и тот же человек, причем в одно и то же время. Так что списать незрячему – никаких проблем, даже проще, чем зрячему.
Единственное условие – если ты в коллективе слепых. А, если слепой в коллективе зрячих, то тебе не списать никак. Вот это, увы. В университете я поняла, что теперь мне придётся всё делать самой. А в школе я списывала, и у меня списывали: у меня было хорошо с русским и с литературой, и сочинения я за других писала. За меня, соответственно, решали задачи по физике, по геометрии.
Учитель без журнала
С выбором профессии я колебалась. Моей мечтой с детства всегда было петь. Когда-то, будучи маленькой девочкой, я мечтала даже выйти на сцену. Но как-то боялась связать свою жизнь с вокалом, потому что считалось: данных у меня особо нет.
Поэтому я стала выбирать, и выбрала филологию. Потому что учительница, которая нас очень любила, наш классный руководитель, вела русский язык и литературу, и у меня были мечты вернуться учителем в свой родной класс. Потом они не сбылись.
Так получается, что школа не только для незрячих. А я сама поняла, что со слабовидящими детьми работать не смогу. Да и не взяли меня на работу ни в одну школу; попытки устроиться были. Но, к сожалению, везде я получала отказ.
Во-первых, вакансий особо нет. Во-вторых, у меня специальность «русский язык и литература», но так как я всё-таки незрячая, то не могу проверять тетради у слабовидящих учеников — у тех, кто пользуется плоскопечатным шрифтом, а не азбукой Брайля. И журнал я не могу заполнять.
Сначала у меня была серьёзная депрессия по этому поводу, а потом сбылась моя мечта: получилось так, что я поступила в Институт современного искусства по классу эстрадный вокал.
В массажисты можно, в консерваторию – нельзя
Но сначала была история с МГУ. На самом деле, не с поступлением, а с переводом, потому что я поступала в Московский Педагогический Государственный Университет, а уже оттуда переводилась в МГУ.
В институты из нашего класса, на самом деле, народу поступило не так много. У меня есть подруга Даша. Сначала здесь она окончила училище при консерватории. А в приёме в консерваторию ей отказали из-за зрения, сказали: «Вы не сможете играть в оркестре». Она играла на улице, собрала денег и уехала учиться в Италию. Там окончила консерваторию, в Милане.
А с другими ребятами со всеми было по-разному. Одна девочка из моего класса даже товароведом работает, зрение позволяет. Другая — окончила юридический факультет, третья – математический. Но это слабовидящие люди, а незрячим, конечно, сложнее.
Незрячие, в основном, идут на массажистов, поступают в Ульяновский колледж. Либо сидят дома. Мало кто в вузы идёт.
Про учёбу
Учиться было очень сложно. Я не буду приукрашивать, преувеличивать, скажу, что моя учёба была кромешным адом. Я пожалела о своём поступлением практически сразу же. И, хотя старалась учиться, во-первых, мне это было не так интересно, как казалось со школьной скамьи. Во-вторых, я понимала, что, в принципе, не готова к другой работе, кроме работы учителем. Что я, например, не хочу быть ни редактором, ни корректором в специализированном издательстве, какой-то скучной работой не хочу заниматься. Не моё это призвание, я сразу поняла.
К сожалению, по Брайлю у нас издано очень мало литературы, я в основном читала аудиокниги или пользовалась электронными. Я владею компьютером, так что если совсем ничего не было, то брала книги обычные, сканировала, переводила в WORD. А дальше их можно прослушать уже с помощью синтезатора речи.
Но всё это я вспоминаю с грустью, тяжело было учиться на филфаке. Люди вокруг были хорошие, а учиться было тяжело.
О трёх степенях защиты и чужом мнении
В то время у меня не было собаки, но в студгородке ориентироваться я умела. Дело в том, что кроме Дианы у меня ещё есть помощник iPhone, я могу ориентироваться даже в незнакомом месте с помощью GPS-навигатора.
У меня вообще комплексная защита: в руке белая трость, Диана, которая помогает остановиться около лестниц, обойдет машины, деревья, любые препятствия так, чтобы я в них не врезалась. А GPS-навигатор показывает направление, говорит о том, где я нахожусь, какая улица, какие объекты прохожу.
Я бы не сказала, что много незрячих освоили все эти способы передвижения, но такие люди, слава Богу, есть. Человеку, который этого всего не умеет, сложнее; он практически не выходит из дома.
Чтобы научиться, надо побороть в себе страх, надо понять, что ты вообще хочешь от этой жизни: хочешь ли ты просто сидеть дома? К сожалению, многим проще зависеть от кого-то. Мне, слава Богу, зависеть было не от кого.
Конечно, мама мой отъезд в Москву переживала, но, в принципе, она привыкла, что я далеко. Я с семи лет живу вдали от дома, да, в общем, и раньше жила, сначала у бабушки в деревне долгое время. Потом я уехала в интернат, а после него – в Москву.
Понимаете, я человек настойчивый, и когда я что-то решила, любое чужое мнение, очень мало меня интересует. Я для себя решила, что еду в Москву. Тем более, я была не одна: годом раньше уехала Даша. Я ехала к подруге.
Наши слепые на каблуках не ходят!
В России для слепых нет удобных городов, у нас везде сложно. Но, как показал мой опыт общения, российские незрячие всё-таки более реабилитированы. Они уже живут в более экстремальных условиях, чем незрячие Европы.
Вот у нас тут кругом заборы, но это же ориентир! То есть я иду от Сбербанка, перехожу дорогу и сразу тычусь в свой родной забор, иду палкой по нему и определяю, где мой подъезд: считаю по этому заборчику, сколько до подъезда.
Даже сугробы зимой – это ориентиры. Бордюр – тоже прекрасный ориентир для нас, но его, к сожалению, убрали, потому что неудобно колясочникам. Но вот плитка – это ужасно, скажу вам честно; у слепых явно не спросили, когда её делали.
Да, конечно, нужно что-то, чтобы указать, где переход дороги, но, во-первых, это всё так ужасно положено, что на этой плитке можно споткнуться. А зимой — так это вообще «социальный каток».
У меня подруга смеётся: «Мы же с тобой слепые, мы же не можем пойти на обычный каток. И вот распорядились, сделали специально для нас. Мы не можем с тобой встать на коньки, ну и покатаемся здесь». Так что мы тоже с юмором относимся, плитку воспринимаем, как некоторое развлечение – прокатиться зимой.
Конечно, в общем-то, её надо делать, но, во-первых, не так. Я видела, вернее, щупала своими ногами, как это всё делается в Италии и в Германии. Там она тоненькая прорезиненная, и выложена, направляющая, которая, действительно помогает. А не смущает, во-первых, всех граждан зрячих, которые ходят тут и думают: зачем это? Во-вторых, не раздражает незрячих, которые тоже могут и на каблуках идти. Я, например, не раз спотыкалась об эту плитку.
Я тоже на каблуках хожу, бывает такое. Одна стараюсь не ходить, но, если иду куда-то на выступление, то, конечно, на каблуках. А у нас как-то не вяжется, что незрячий может пройти в чём-то, кроме калош.
О новой профессии
Я смогла поступить туда, где мне действительно интересно, действительно хорошо. Учиться сложно, но это другие сложности, понимаете?..
Одно дело, когда тебе сложно учиться и еще ты понимаешь, что любовь к филологии в душе потихоньку умирает, с каждым днем. А здесь, даже если мне сложно, в этом институте я всё равно буду бороться до конца и биться со всеми, обходить все преграды. Потому что я действительно хочу научиться владеть своим голосом.
Сразу поступать на вокальное я боялась, и решилась только после того, как абсолютно незнакомые люди подошли на улице и пригласили меня принять участие в фестивале памяти Анны Герман. Только тогда я задумалась о вокале, как о профессии о том, что нужно всё-таки свой уровень повышать.
Раз я работаю на улице – это моя работа. Я не собираю милостыню и не попрошайничаю — это именно работа. А если я работаю, извините, я должна думать о своих слушателях, которые платят мне вообще-то немаленькие деньги. Которые позволяют мне и платить за жилье, и одеваться, и неплохо жить: ездить отдыхать, путешествовать куда-то. Значит, я должна об их ушах тоже подумать, и сделать так, чтобы моё исполнение со временем становилось более профессиональным.
Публика везде – публика
Идея петь на улице возникла от того, что, во-первых, это древняя профессия незрячих – петь. Во-вторых, от невозможности найти другую работу. То есть, работа, конечно, есть, но почему-то всегда считается: если ты незрячий, то должен любой работе быть рад, должен смиряться.
Я вообще-то человек, который смиряться не умеет ни с чем, как бы плохо это ни звучало. Я не могу смириться с тем, что я слепая и поэтому должна работать на предприятии за семь тысяч рублей, каждый день сортировать гвозди. Я пыталась работать на предприятии для слепых, отработала месяц и поняла, что я не могу смириться с таким положением.
Потом открылся колл-центр, где незрячие сидят на телефонах, проводят какой-то соцопрос, работают на холодных продажах. Я тоже так работала: ты звонишь и втюхиваешь кому-нибудь продукцию, люди злятся, шлют тебя последними словами. Поработав месяц, я поняла, что, к сожалению, так тоже не готова.
Учителем я была бы готова — очень люблю работать с детьми, но меня не берут. Петь я люблю. Я и подумала: а какая разница, какая сцена, везде люди. И пошла на улицу. Это стало приносить мне хороший доход, уважение публики, потом пришло решение учиться профессионально петь, я даже съездила в Варшаву благодаря этому.
Про мафию, доброжелателей и МакДональдсы
В самый первый раз я пела на улице очень давно, еще школьные времена. Мы еще по череповецким электричкам ходили, в Грязовце, в школе. Знаете, детям не страшно, детям интересно. В первый раз, честно говоря, любопытство погнало на это дело.
У нас были слабовидящие одноклассники, мы просто пели песни, гитара была. Минусовки уже позже появились, а так пели и a capella, и на два голоса пели ходили. Может кого-то в электричках и ловят, но как вы думаете, меня можно в мафию затащить? Или вообще человека, который сопротивляется, и с моим характером, с моим упорством? Мне кажется, это совершенно нереально.
Чтобы побить или деньги отобрать – такого тоже не было. На самом деле уличных музыкантов, как бы там ни было, даже смотрящие районов уважают. Я сама была знакома с некоторыми смотрящими, они защищали меня от бомжей. Только ко мне подходили, я сразу говорила: «Сейчас я Стасу позвоню», или «Володе как сейчас звякну», — и они сразу рассасывались. Так что, нет, ко мне почему-то относились доброжелательно.
У меня хватает недоброжелателей на улице, которые говорят: «Вы — попрошайка, Вы побираетесь, Вы используете собаку», — но у кого нет недоброжелателей. Мы недавно смеялись над тем, что у всех артистов, какого бы ранга они ни были, есть недоброжелатели. Я думаю, Алле Борисовне Пугачевой приходится терпеть больше, чем мне.
Когда я подумала об Алле Борисовне, как же мне стало проще читать то, что пишется обо мне в интернете! Что я бью собаку, издеваюсь над ней. Простите, но вот, например, вы воспитываете детей. Положа руку на сердце вы что, ни разу не шлепнули своего ребенка или не обругали?
А Диана тоже по-разному себя ведёт, и в нашем общении не всегда возможен пряник, иногда и кнута приходится давать. Может, и заупрямиться, и заиграться на маршруте. Естественно палочкой получает. А люди в интернете раздули.
Но самое нелепое: в интернете было написано, что я работаю с сутенером. Якобы, стоит написавшему со мной заговорить, ко мне тут же подходит одна и та же женщина. А на самом деле всё, конечно, не так.
Да, он подходит поговорить о собаке, и каждый раз подходит одна и та же женщина. Просто я обычно стою на одних и тех же местах. Естественно, там торгуют бабушки, стоят промоутеры, распространяют что-то; естественно все они знают меня в лицо и ко мне хорошо относятся. Естественно у нас с этими женщинами хорошие отношения, потому что они меня слушают, я тоже иногда, бывает, пользуюсь тем, что они предлагают. И если они видят каких-то подозрительных личностей, которые начинают кормить мою собаку сэндвичами из Макдональдса, то, конечно, подойдут. Причем здесь сутенер?
Диане нельзя сэндвичи из Макдональдса, людям-то такое есть нельзя, не то, что лабрадору. И вот на Третьяковской была женщина, которая постоянно защищала мою собаку от кормивших её доброжелателей.
Просьба мэру про уличных музыкантов
Да, ещё на улице бывает холодно, но у меня собака, я тоже не дура, чтобы в каждую погоду выходить на улицу. Во-вторых, если я вышла на улицу, то работаю с перерывами. Но вообще, если есть такая возможность, я хотела бы обратиться к нашему мэру: позаботьтесь, пожалуйста, об уличных музыкантах. Я слышала, что Сергей Семенович вроде бы собирался создавать специальные площадки для наших выступления. Для меня это было бы радостной новостью.
Конечно, после этой истории с кражей я буду собирать уличных музыкантов, особенно незрячих, и уже на уровне власти говорить: позаботьтесь, защитите, нам трудно, действительно, почему собака на бетоне?
Конечно, когда пою, я беру с собой коврик, но нельзя ли сделать для уличных музыкантов, как в Европе, специальные площадки, куда незрячий может прийти со своим поводырём, посадить его и уже работать. Получить лицензию, поставить спокойно свою аппаратуру в парках, еще где-то. Это было бы вообще прекрасно.
Правда у меня есть свидетельство индивидуального предпринимателя, но если бы была специальная лицензия уличного музыканта, если бы это прекратили считать попрошайничеством, я была бы самым счастливым человеком. Возможно, сделали бы какую-то комиссию, чтобы отбирать людей, которые будут петь на улице, предлагать им какие-то площадки.
В общем, я не вижу ничего плохого в своей работе, просто хотелось бы государственной защиты моего труда – ведь это тоже труд. Хотелось бы почувствовать себя человеком, и свою деятельность работой, а не попрошайничеством.
Вообще в Москве много уличных музыкантов – и профессионалов, и талантливых, намного талантливее, чем я. Это люди с образованием, это студенты, они тоже стоят со своими скрипками, инструментами и поют в ужасных условиях. Хотелось бы обратиться, чтобы помогли нам, улучшили условия нашего труда.
Иногда бывает, я иду по улице, играет скрипач. Я думаю: «О, коллега!» — подхожу, кладу денежку. На Фрунзенской молодой человек постоянно поёт рок под гитару. Тоже талантливый парень, всегда здороваемся.
На самом деле проблемы возникают как раз с людьми, которые просто просят милостыню. С ними да, они подходят и говорят: «Это наше место!» А у музыкантов есть какая-то этика, взаимоуважение, даже если они не знают друг друга.
Я прихожу, например, на Фрунзенскую. Естественно, если слышу, что там кто-то уже играет, даже будучи незрячей развернусь и пойду искать себе другое место, потому что я понимаю, какой это труд.
Пока мы просто ищем там, где людно. Но если будут площадки, это будет удобнее для ориентирования, собака уже будет знать маршруты.
О выходе на большую сцену
В детстве я пыталась участвовать в фестивалях, в конкурсах. Но что значит официально, пробиться на большую сцену? Я иногда задумываюсь, нужно ли это. Потому что в пении уличного музыканта есть некая свобода. Я не завишу от дяди-продюсера, который мне скажет: «Пой вот это», — будет диктовать, как жить, как выходить, имидж.
То есть, если работать с продюсером, то это должен быть человек, уважающий меня. И я должна уважать человека, я так просто не продамся. Хотя, с другой стороны, я не пробовала, мне это не по карману.
Вообще проводится много кастингов, но я не рвусь на большую сцену и на них не хожу. Я знаю, что есть люди талантливее и моложе меня, которые могут этим заниматься. Ведь не каждый зрячий выйдет на улицу, молодая красивая девушка с голосом лучше меня не может выйти на улицу и запеть — для неё это стыдно. Так зачем я буду другим перебивать дорогу?
Мне хочется дать дорогу другим. Во-первых, тем, кто, имея талант, не может выйти на улицу — им, конечно, важнее работать на большой сцене. Всё-таки уровень притязания разный, их гордость не позволит выйти им на улицу, пусть они идут на кастинги. А я пойду, только если меня кто-то заметит и пригласит. А так мне лишь бы петь, а где петь, — не важно. Когда пою, я даже забываю, о том, где нахожусь, и что там у меня: деньги не деньги. Я просто пою.
О друзьях, мечтах и реальных проблемах
На самом деле я тоже человек достаточно стеснительный и замкнутый. Первой я разговор не заведу, но когда со мной заговорят, то готова говорить на любую тему, кроме совсем личных вопросов.
Друзей у меня не так и много, но это, в общем-то, и понятно, потому что друзей в принципе много не бывает. Друг один, с другом жизнь пройдена. У меня есть один человек, о котором я могу сказать «подруга». Это Даша, мы с ней прожили вместе детство. Я не говорю это кому-то в обиду, но реально как сестра – это для меня Дарья.
Остальные тоже друзья, но это другое, это жизнь свела, а есть человек, который с детства рядом и кашу ели вместе, последним куском делились. В Москве Даша была, снимала здесь квартиру, пела и играла на улице (она трубачка), и потом уехала в Италию учиться в консерватории.
Она рассказывала: отношение там немножко другое, там проще достать литературу. Что мне не нравится в России – здесь нет частных издательств, таких, которые работали бы с индивидуальными заказами. У меня и у нескольких друзей, которых я знаю, есть мечты создать такое издательство, но нет возможности, нет денег. Думаю, какая-то ситуация нам поможет.
Потому что Даша, например, имела возможность позвонить: «Мне нужен такой-то справочник», — заплатить деньги и ей печатают. У нас такого нет. У нас издания для слепых только тиражируются. Да, это бесплатно, но иногда мне проще заплатить деньги, и иметь нужную литературу в индивидуальном порядке. Но у нас так не делают, и это большая проблема для студентов. Не знаю, удастся ли мне когда-то воплотить в жизнь мою мечту об издательстве, коммерческом, которое работало бы исключительно с частными заказами.
Ещё я бы сейчас поехала куда-нибудь за границу, с удовольствием, хоть в джунгли; это интересно. Но проблема в том, что турфирмы тоже не очень хотят возиться с незрячими. По правилам нужен сопровождающий, а ехать не с кем. Мне же всё интересно, мне вообще интересен мир.
Но вообще мне сложно мечтать, я не мечтатель, я решаю проблемы по мере их поступления. Сейчас вот котят надо пристроить. Ищу добрых людей, кто готов. Ещё проблема в том, что мне кажется, Диана подкашливает. У меня она не кашляла, даже после работы на улице. Но её нашли, как я поняла, на участке в вольере, значит, надо сходить к ветеринару. И киску надо проверить, что-то она беспокойно себя ведет, может, после родов.
О любимых песнях и исполнителях
Люди просто услышали меня на улице, и пригласили поучаствовать в фестивале памяти Анны Герман. У фестиваля было два тура. Один был в Москве, второй — в Варшаве. Но тогда всем участникам оплатили дорогу.
Это был просто конкурс певцов, которые любят творчество Анны Герман, её памяти. Правда, со стороны Польши были и незрячие участники, несколько человек. Там было не важно: инвалид — не инвалид, мог участвовать абсолютно любой, кто ценит и помнит Анну Герман. А я люблю ее творчество с детства.
Алла Борисовна мне тоже нравится, и как певица, и как личность. Потому что ранняя Пугачёва – это прекрасно. И ещё потому, что ей, скажем так, по барабану, что о ней говорят. Надо жить, действительно, как она поет: “Живи спокойно, страна.”
А вообще у меня чаще не любимые исполнители, а любимые песни. Герман – я люблю голос ее, просто ее голос. А так я очень люблю Диану Арбенину, Светлану Сурганову. Ещё рок-исполнителей, конечно: Гребенщикова, когда-то “Арию” очень любила, Кипелова, Rammstein. Даже в школе, в девятом классе, нас можно было увидеть совершенно другими: мы ходили в банданах, в напульсниках.
Помню, нас как-то раз привели в церковь от школы. А так как я человек вообще не воцерковленный, то даже не знала, что нужно брать с собой платок, зато бандана была на мне. Воспитатели говорят: «Ты хоть бандану переверни». В общем, Rammstein был перевернут.
Об отношениях с Богом
По жизни я вне религии, потому как росла в атмосфере можно сказать, неких религиозных противоречий. С одной стороны — православная бабушка, с другой стороны — мама — свидетель Иеговы. Мусульман в детстве я тоже видела, буддизмом и чем-то таким постоянно увлекалась моя двоюродная старшая сестра
И помню, в пяти-шестилетнем возрасте у меня было представление, что небо поделено на квадратики, и в одном сидит Аллах, в другом – ещё какой-то бог. А потом я поняла, что Бог один – это люди напридумывали религий. Но с выбором религии я не определилась и не намерена, потому что в каждой вижу неприятные для меня вещи.
А молилась я всегда, и, да, у меня хорошие отношения с Богом. Он меня защищает, мне помогает, я его чувствую, с ним общаюсь, но без посредства церкви. Просто я другой человек. Для меня Бог — у источников воды, я прихожу к источникам и общаюсь с ним там. И меня никто не будет ругать, если собака при этом из родника полакает.
Мне это не важно, но у меня есть православные друзья, которым действительно неудобно то, что с собакой-проводником в храм не пускают. Хотя я знаю, что незрячие католики в Европе с собаками в костёлы ходят свободно. Может быть, можно принять какой-то документ, и решить это проблему?
О том, как искали Диану
Сначала друзья поместили объявления о пропаже Дианы в интернете. На эти записи стали очень активно откликаться люди, журналисты, и без них ничего бы не было. Без них вряд ли активизировалась бы полиция, подключился Следственный комитет, Маркин не узнал бы о моей проблеме. Я благодарна всем, нет человека, которому я не была бы благодарна. Я благодарна даже похитителям.
Похитители Дианы оказались глупее, чем могли бы быть. Они позвонили мне, даже с нормальных, зарегистрированных сим-карт, не думая о том, что есть сотовая компания, которая предоставит полиции их данные. Естественно, как только стали известны личности звонивших, туда сразу выехал наряд. Приехали, а там пять лабрадоров сидит. Теперь следствие будет разбираться, кому они принадлежат — личные, краденые, это всё в суде будет выясняться.
А звонили явно поиздеваться. “Девушка, здравствуйте, мы нашли ошейничек с вашим номером, около станции метро Профсоюзная”. Как выяснилось, звонили из Домодедово, и собака находилась рядом. А я сразу это почувствовала, и именно поэтому передала номера, звонивших в правоохранительные органы.
Поэтому я благодарна звонившей Татьяне за то, что она мне помогла найти мою собаку. Просто по-глупому поступила: не спряталась, а позвонила со своего личного номера. Потом, когда выяснилось, что я нахожусь в полиции, что это не просто собака, а собака-проводник, женщина испугалась: «Что вы меня втягиваете?» — и отключила все свои телефоны. И тут, естественно все сразу всё поняли.
Славы мне не надо. Я, конечно, всем благодарна за то, что мне помогли, но было бы намного спокойней, если бы Диана не исчезала, и никакой славы не было. И эта радость, что нас где-то заметили, нас все знают, не перечеркнет мне ту боль, которую я пережила за ту неделю.
Когда Диана пропала, я ничем не могла заниматься, кроме ее поисков. Я подняла на уши всех, кто смог подняться. Я ночевала в полицейском участке, чтобы добиться того, что со мной работали, потому что полицию у нас, конечно, очень сложно раскачать. Если бы не общественный резонанс, собаку бы не нашли, даже искать бы не стали.
Заявление взяли, конечно, но и только. Я пришла на следующий день, участковый сидит, при мне ознакомился с заявлением. Тогда я села у них пикетировать: «Давайте, занимайтесь моим делом», — ночевала в участке. Потом, уже утром, приехали журналисты, встали около участка дружной ордой — и НТВ, и Первый. В общем, тогда уже полиция поняла, что надо работать.
Фото Анны Гальпериной
Читайте также:
- Один день с собакой и белой тростью
- «Кэти, веди меня к исповеди!»: Пустят ли собаку-поводыря в храм?
