Все «в терапии», а вокруг сплошная эмпатия
Проведите эксперимент: попробуйте набрать слово «токсичный» в Гугле и нажать на вкладку «Новости». Практически все ссылки, которые вы увидите, будут о людях, а не о веществах: токсичный Путин, токсичный советник, токсичный мужик (собирательный образ), московский мэр Собянин как «токсичный бренд».
За последние несколько лет с этим прилагательным произошли стремительные изменения, которые еще не успели зафиксировать толковые словари — они по-прежнему трактуют слово «токсичный» как «способный вызвать отравление». Но в обычной речи это слово гораздо чаще звучит не в прямом, а в переносном значении. Токсичными называют людей, отношения, телевизионные программы, даже особенности политики.
Максим Кронгауз
На эту особенность обратил внимание лингвист Максим Кронгауз. Он отметил, что слово «токсичный» стало употребляться чаще и иначе, чем раньше, и потому вызывать некоторое раздражение. Кронгауз называет его одним из ключевых слов сегодня. «Что, откуда, почему? — спрашивает он и напоминает: — Сьюзен Форвард написала книгу «Toxic parents» в 1989 году. Забавно, что книгу перевели на русский в 2015 году (казалось бы, вот оно) как «Вредные родители». Где же тот триггер, который приводит к локальному языковому взрыву и популярности слова именно сейчас?»
С Максимом Кронгаузом соглашается лингвист-эксперт Михаил Осадчий. По его словам, в англоязычном мире метафора «toxic», скорее всего, появилась благодаря психологическому дискурсу вообще и книге Форвард в частности. Сама она объясняла выбор прилагательного так (перевод Михаила Осадчего): «Когда я искала слово, чтобы описать то общее, что объединяет этих вредоносных родителей, слово, которое продолжало крутиться у меня в голове, было «токсичный». Как и химический токсин, эмоциональная боль, причиненная этими родителями, сказывается на всем существе ребенка, и по мере того, как ребенок растет, растет и боль. Какое же слово может послужить лучше, чем «токсичный», для описания тех родителей, которые травмируют своих детей, жестоко с ними обращаются и оскорбляют их, и в большинстве случаев продолжают делать это даже после того, как их дети выросли?»
Михаил Осадчий
Однако психологический дискурс не единственный источник этой метафоры. Михаил Осадчий напоминает о мировом финансовом кризисе 2008 года — именно тогда прилагательное «токсичный» как способ описания происходящего пережило всплеск популярности. Хотя всплеск — в этом случае очень слабое слово. Метафора «токсичный» заполнила собой все пространство, в буквальном смысле отравляя людей негативными новостями об экономике. Ученые из университета Амстердама даже посвятили этому отдельное исследование, показав, как развивалась в медиа «семья токсичных метафор».
Ну а в русскую среду слово «токсичный» попало двумя путями: через финансы и через психологию.
Задавая риторический вопрос «Где же тот триггер?», Максим Кронгауз использует еще одно слово, которое стало популярным благодаря психологии.
Популяризация психологии и психотерапевтических практик привела к тому, что в нашей обычной, не профессиональной речи «поселилось» множество слов из этой сферы.
Пресловутому «когнитивному диссонансу», которым еще недавно бросались направо и налево и который даже попал в «Словарь модных слов», пришлось потесниться: популярными и в каком-то смысле модными стали «травма», «осознанность», «границы», «триггер» и другие психологические термины. «Кого ни послушаешь — сейчас все “в терапии”», — шутит один комментатор на странице Максима Кронгауза, а второй добавляет: — «А вокруг сплошная эмпатия!»
Обозвать газлайтером и закрыть гештальтик
Алена Прихидько
Популяризация психологии и проникновение психологических терминов в повседневную речь — явление на самом деле не новое, говорит психотерапевт Алена Прихидько: «Вспомните хотя бы «оговорки по Фрейду»!» Но в последнее время, соглашается она, психологической лексики в обычной речи стало действительно намного больше. Особенно это заметно в сетевой среде, в фейсбуке. Благодаря этим обсуждениям, отмечает Алена Прихидько, люди узнали, например, о таких явлениях, как газлайтинг (форма психологического насилия, главная задача которого — заставить человека сомневаться в адекватности своего восприятия окружающей действительности) и виктимблейминг (обвинение жертвы).
Последний термин помогли растиражировать флешмобы #янебоюсьсказать и #metoo. Тема насилия стала обсуждаться открыто, люди узнали о явлениях, о которых не задумывались раньше, и популяризация терминов в этом случае — скорее позитивное явление, говорят психологи.
Однако некоторые психологические термины от частого использования стали обесцениваться или вовсе употребляться неверно.
Ася Долина
Судьба того же газлайтинга волнует журналиста, популярного блогера Асю Долину, которая часто пишет именно на психологические темы (в частности, о токсичных отношениях): «Лично я переживаю за термин “газлайтинг”, постепенно перемещающийся в язык повседневности из психологии. Слово, пришедшее из голливудской классики 1940 года, фильма “Газовый свет” с Ингрид Бергман в главной роли, обозначает жестокую форму эмоционального насилия, когда партнер системно заставляет жертву сомневаться в собственной адекватности. Но сейчас этот термин часто используется в обесценивающих издевательских холиварах в соцсетях: “И еще она сказала, что я газлайтер”».
Но если с газлайтингом, по ее словам, эти изменения только начали происходить, то, например, знакомый всем гештальт постигла более печальная участь: «Уж какие только мелкие бытовые процессы не называются теперь некими «закрытыми гештальтами», даже смешно. Подарить цветы бывшей на 8 марта — «закрыть гештальтик». Хотя на самом деле термин «гештальт» введен как попытка описать сложнейшее — систему восприятия человеком реальности».
Ты крикнул на ребенка, а у него травма
Жертвой популяризации стало и слово травма, говорят психологи. Люди стали разбрасываться этим термином направо и налево, а это может быть даже опасно.
«Человеку наступили на ногу, а он говорит, что он травмирован, — говорит Алена Прихидько. — Это слово очень растиражировано, особенно оно популярно у мам, которые боятся травмировать своих детей каким-то грубым словом. А на самом деле понятие травмы изначально связано с ситуацией, которая для человека непереносима, начинается с сильного шока и связана с какой-то серьезной потерей, острым горем. Нельзя говорить, что ты крикнул на ребенка, а у него травма».
По ее словам, получается замкнутый круг: люди употребляют слово неправильно, сами себя пугают и могут загнать себя в такую тревогу, которая действительно может стать травмирующей.
Обесценивание терминов из-за того, что они попадают в повседневную речь, — не только российское явление. Психотерапевт Мария Булгакова, которая работает в Великобритании, говорит, что популяризация психологии привела к тому, что люди стали «бросаться» диагнозами: «Все стали диагностировать друг у друга нарциссизм, почитав интернет. А это расстройство личности не так уж часто встречается. Нарциссизм — это психиатрия, а не наличие 100 селфи в инстаграме. И если человек ведет себя эгоистично, это тоже не нарциссизм, но многие люди сразу же лепят лейбл. То же самое и со многими другими диагнозами».
В то же время психологи признают: популярность этих слов в повседневной речи — это все-таки скорее хорошо, чем плохо. Даже если смысл слов порой искажается, если люди все больше узнают о психологических процессах — это признак развития цивилизации.
Ведь мы представляем, как бьется сердце и как циркулирует кровь, почему бы не узнать лучше о том, как устроены наши чувства?
