Крестили меня в 1971 г., и крестной матерью моей стала Ольга Николаевна Вышеславцева.
Помню нашу первую встречу. Меня привели в ее квартиру в Кривоарбатском переулке Лида и Андрей Меньшутины, старинные друзья моего мужа. Привели и оставили с Ольгой Николаевной с глазу на глаз. Мне навстречу поднялась женщина среднего роста с прямой осанкой, вовсе не старушка, — хотя в это время ей было 73 года. Седые, слегка вьющиеся волосы, убранные назад, и большие очень светлые глаза на мраморно-бледном лице делали ее красивой.
Каким-то скорбно вдумчивым выражением лица она была схожа с моей мамой и многими другими интеллигентными женщинами, родившимися на рубеже веков, перенесшими и повидавшими так много — войны, революции, потери близких. Но было в ней нечто, выделяющее ее из всех, кого я тогда знала: живой интерес к людям, — ни себя, ни своего не жалеющий, — как я потом поняла, дар Божий, развитый и умноженный. С таким вот интересом, — чем бы мне помочь, — взглянула она на меня.
А помощь мне была очень нужна. Позади было 35 лет жизни, много всякой путаницы и греха, и в конце концов встал этот вечный, для всех неизбежный вопрос: зачем жить, какой смысл в моей жизни? И с разных сторон зазвучал ответ: “Тебе креститься надо!”
— Тебе креститься надо, — сказал мне муж.
Может быть, и вправду надо, а то заела тоска и все немило. Я услышала этот зов, но не сразу пошла на него. Решила еще раз прочесть Евангелие.
Блаженны нищие духом…
Блаженны кроткие…
Блаженны миротворцы…
Блаженны плачущие…
Я очень хорошо понимала, что это — не про меня. Тогда как же быть?
— Мы познакомим тебя с Ольгой Николаевной. Она тебе поможет, — решили наши друзья Лида и Андрей. Андрей был другом сына Ольги Николаевны, погибшего на фронте, а Лида долго жила в семье Ольги Николаевны еще при жизни ее мужа, художника Н. Н. Вышеславцева. Знал ее и мой муж Евгений еще по очень давним временам.
— А какая она, Ольга Николаевна?
— Ну, она очень православный человек и многим помогает, к ней полно народа ходит.
Ольга Николаевна согласилась со мной поговорить. И вот наша встреча состоялась. Я рассказала ей мою жизнь. Ольга Николаевна внимательно слушала, а потом совершенно неожиданно рассказала мне многое о себе: о том, как погиб на фронте ее сын; как тяжело болел и умирал муж, а перед смертью увидел Христа; о сестрах Нине и Александре. Во всем ее рассказе красной нитью проходила мысль: нас Господь ведет скорбями, но никогда не оставляет, это мы Его оставляем.
В общем, встреча состоялась. Передо мной был сильный, тонко организованный человек, с открытым сердцем и нравственным благородством, строящий себя по тем Евангельским заповедям, которые так меня смутили. После нашего длинного разговора Ольга Николаевна вдруг спросила:
— Катя, а зачем Вы креститься хотите?
— Тоска заела, сил нет.
— Но ведь в жизни может ничего не измениться. Только отношение ко всему должно стать другим. Вы “Символ веры” знаете?
— Ну так, приблизительно.
— А его нужно знать наизусть.
— Я выучу, это не проблема.
— Ну так Вы его принимаете?
— Да, вот Бог-Отец и Бог-Дух Святой — как-то понятно, а Христа я не чувствую пока.
— Но себя-то грешной осознаете?
— Это конечно.
— А ведь своими силами от тоски и греха не спасешься. Вы чувствуете нужду в Спасителе?
— Наверное.
— Так кто же Спаситель, кроме Иисуса Христа? Вы Евангелие читали?
— Читала. Я подумаю.
— Вот подумайте, попросите Матерь Божию, чтобы помогла и вразумила.
Ольга Николаевна подвела меня в иконе Казанской Божией Матери и прочла мне “Заступницу усердную”.
В другой раз я пришла уже к близкому человеку.
— Ольга Николаевна, я действительно ничего доброго сама не могу. Злость, досада и раздражение захлестывают меня.
— Ну как ничего не можете? Вы ведь кого-нибудь любите? Маму, мужа, дочку?
— Конечно, люблю, и еще очень многих… Впрочем, и за тех, кого люблю, в вечном страхе живу, — вдруг потеряю или что-нибудь случится.
— Почему же в страхе? Вы Богу доверяете? Он их больше, чем Вы, любит. И Вас Бог любит. Вот Он теперь стучится к Вам.
Я посмотрела на Ольгу Николаевну, и мне стало страшно и до боли ясно, что именно она поможет мне открыть дверь, в которую стучится Бог.
— И ничего без воли Божией с нами не случается. Ведь как в молитве Отче наш мы читаем: Да будет воля Твоя. Только грех мы творим сами, потому что воли Божией не принимаем.
Она помолчала, потом изменившимся голосом произнесла:
— После гибели сына Вадима я долго мучалась, пока сказала: “На все святая воля Твоя, Господи. Значит, так для него лучше…”. И теперь я это знаю.
Мы проговорили допоздна. Я ехала домой в пустом вагоне метро, потом шла пустынной улицей, оскальзываясь на мерзлом тротуаре, и была счастлива. Я чувствовала, что все теперь в моей жизни изменится. Таких вечеров и бесед было много. Ольга Николаевна не жалела своего времени и сил. Наконец, в канун Рождества, точнее, 2 января 1971 года, решено было мне креститься. Ольга Николаевна согласилась быть крестной.
Встал вопрос о духовнике. Я просила только, чтобы батюшка был постарше, Ольга Николаевна рекомендовала отца Николая Ведерникова, которого она давно знала, любила и многих уже привела к нему. Я его никогда до этого не видела.
— А он старенький?
На этот вопрос она прямо не ответила, только сказала, что у него уже внук есть.
Я в подробностях помню этот день. Мы поехали к отцу Николаю домой, на Юго-Запад, втроем, с моим мужем Евгением.
Дверь открыла красивая приветливая женщина. “Наверное, дочь батюшки”, — подумала я. Но оказалось, что это вовсе не дочь, а матушка Нина, бабушка грудного внука. Таким же красивым и уж никак не старым оказался отец Николай. Я сжимала в руке блокнот с исповедью за всю жизнь, который писала накануне ночью, и с ужасом смотрела на Ольгу Николаевну.
— Ничего, ничего… Вы, надеюсь, не передумали креститься? — ободрила она меня.
Я не передумала. После бессонной ночи, проведенной в размышлениях о своем прошлом и настоящем, я чувствовала себя самым грешным человеком на свете. Все это мне предстояло рассказать незнакомому священнику. Он долго слушал меня, наклонив голову и прикрыв глаза, а потом спросил, верю ли я во Святую Троицу. Я что-то сбивчиво начала объяснять, опять же ссылаясь на Ольгу Николаевну.
— Ну, такая крестная! — сказал он. — Бог привел. Давайте креститься.
Во время таинства я видела, как Ольга Николаевна молится за меня сосредоточенно и серьезно. После крестин мы пили чай на кухне у Ведерниковых и как-то сразу подружились с ними, а потом и полюбили их, так что ближе и родней никого в нашей жизни не стало.
Но все же по дороге домой я заметила:
— А отец Николай вовсе не старый.
— Знаете ли, мудрость и старость — не всегда одно и то же. Вам теперь вместе жить и расти вместе, — ответила Ольга Николаевна, весело посмотрев на нас с мужем.
— Ольга Николаевна, мы теперь с Вами родственники.
— Правильно, я член вашей семьи.
“Ваш член семьи” — так она и в письмах подписывалась. И она действительно им стала.
Первые два года мы встречались очень часто, много разговаривали. Ольга Николаевна давала книги, помогала их приобретать. Она останавливала меня, если вдруг меня “заносило” вправо или влево, помогала найти свою дорогу.
В 72-м году она очень долго болела. В надежде поправить здоровье уехала на дачу в Малаховку, но лучше не стало. Она писала мне оттуда:
“Я еще не могу читать, и мне трудно писать, я только хочу сдержать слово… У Вас есть хорошие книги, вспоминайте меня, учитесь уходить внутрь себя, не терзаясь мрачными предчувствиями, радуйтесь тому, что есть жизнь сокровенная, что все окружающее Вас не есть случайность, и на всем и на всех есть печать… Вот только надо научиться ее различать. Это придет со временем, и не надо спешить ставить перед собой непосильные задачи. Во всем должна быть мера, иначе не будет гармонии”.
Это доверие к тому, что предлагает жизнь в данный момент, неслучайность всего происходящего, было главной ее мыслью.
Она никогда не теряла времени даром и своим примером учила других. Она пользовалась малейшей передышкой, чтобы написать письмо, ободрить человека, передать то, что уже пережила и постигла сама.
“Дорогая Катюша, не думайте, что я забыла Вас, Вы всегда в моей памяти и заботе, — писала мне Ольга Николаевна, — но я просто не могу ручаться ни за один час и не знаю, что принесет следующий. Слава Богу, я могу написать хоть немного, так как второй день я на ногах… К своему состоянию я отношусь спокойно, и если Вы хотите помочь мне, будьте и Вы спокойны и не рисуйте мрачных картин. Все идет своим чередом, и только доверчивое отношение к тому, что дается (посылается) во всех положениях, дает внутреннюю радость и покой. Очень прошу Вас, продумайте это”.
Она учила меня истинному смирению, которое она понимала как принятие воли Божией о себе, которому она и сама училась всю жизнь.
Мужество в принятии воли Божией сочеталось в Ольге Николаевне с горячим любящим сердцем и очень живым темпераментом. Бывало, что она и сердилась, и обижалась на людей, но равнодушной не была никогда.
“Катя, пишу Вам вслед, мне показалось, что Вы ушли от меня обиженной и расстроенной. Простите меня за резкость, но некоторые вещи мне очень трудно переживать спокойно…”, — писала она мне после нашей размолвки.
Я бежала на другой день к ней, уверяя, что не обиделась и что сама во всем виновата. Она смотрела на меня, улыбаясь. Мир был восстановлен, и было в этом во всем нечто личное, только к нам двоим относящееся. Именно об этой тайне двоих больше всего тоскует теперь моя душа.
Скольких людей вмещало ее сердце! Она была остро заинтересована в их успехах, здоровье, а главное — в духовном росте. За скольких людей она молилась!
Наши встречи с ней со временем стали реже, но никогда не прекращались совсем. Она не выпускала меня из своего поля зрения, сама звонила, если я долго не появлялась, интересовалась всем и всеми.
— Что Вы не приведете ко мне маленького Федю (это о нашем сыне)? Я хочу на него посмотреть.
— Как мама? Катя, очень трудно жить в старости, не забывайте об этом.
— Как Женя? Берегите мужа, у него слабое здоровье, а он Ваша опора.
Ольга Николаевна помнила всех друзей и знакомых, за которых когда-либо просили молиться, интересовалась их дальнейшей судьбой и жизнью.
Попросишь ее помолиться о человеке, находящемся в тяжелых обстоятельствах; в болезни, в депрессии, в горе, — проходит время, все меняется к лучшему. И вдруг звонок:
— Катя, как Ваша больная?
А я уже забыла, что просила молиться.
— Лучше, Ольга Николаевна, лучше.
— Слава Богу! А что же Вы не позвоните? А как у Вас дела? Как Ваша работа? Не забывайте, что у Вас семья, и Вы прежде всего жена и мать.
Так было сотни раз. Уже совсем больная, ослепшая, Ольга Николаевна видела все внутренним взором и помогала людям не меньше, чем раньше, и радовалась нашим радостям, сочувствовала нашим бедам. А беды сыпались на всех обильно.
— Люди приходят с такими скорбями. Лукавый не дремлет, сеет плевелы всюду. Берегите души детей, время сейчас страшное.
Последний раз я видела Ольгу Николаевну в канун Вознесения, за две недели до ее смерти. Она недавно вышла из больницы, чувствовала себя очень плохо. Она рассказала мне о том, как полюбили и зауважали ее все в больнице, встретив “личность”, и как бы в доказательство этого раздался телефонный звонок от одной из больных, лежавших с ней. Та просила ее совета.
— Нива большая, а делателей мало, — сказала Ольга Николаевна после разговора по телефону.
…Хоронили ее шесть священников (в том числе и наш отец Николай Ведерников) и все мы, сразу осиротевшие, потерявшие так много, чего еще не успели осознать.
Но я верю, что приобрели мы молитвенницу на том свете, и не оставит она нас без помощи.
— Крестная мать моя Ольга, инокиня Мария, моли Бога обо мне.
