«Если мир станет безопаснее для девочек, он станет безопаснее для всех». Елена Альшанская — о новой этике
Мне кажется, главное, что происходит — у нас явно расширились личные границы и стало сложнее молча терпеть их нарушение. Конечно, и раньше было понимание личных границ, но больше казалось позволительным нарушать их, и говорить об этом было не принято. Во многом именно поэтому только теперь женщины, которые росли в условиях насилия, могут заявить об этом вслух.
Лично я довольно рано поняла, что женщины находятся в уязвимом положении, и для меня это было шокирующим откровением. Вдруг оказалось, что нужно постоянно держать в голове какую-то скрытую реальность.
Если я разговариваю с мальчиком, стоит подумать о том, что мой внешний вид может быть истолкован каким-то определенным образом. В детстве мы все вместе играли во дворе, а лет с 11–12 с тобой вдруг перестают общаться как с нормальным человеком. В любом разговоре появляются странные двусмысленности. Ты не можешь напрямую о чем-то попросить, нужно использовать какие-то специальные ужимки. Ты понимаешь, что к тебе относятся как к объекту.
В моей школе начиная с восьмого класса мальчики и девочки вообще не общались, был только какой-то странный, нарочитый флирт. Любой разговор воспринимался как приглашение к отношениям.
Я смотрю на класс, в котором учится моя дочь, и вижу, что у них все по-другому. Мальчик может проводить девочку домой и поговорить с ней, просто потому что ему интересно с ней общаться. Человек противоположного пола больше не рассматривается автоматически как сексуальный объект.
Но ощущение небезопасности все-таки осталось. Я видела, как женщины в фейсбуке обсуждают, что они делают, когда идут домой поздно вечером: кто-то вызывает такси, кто-то просит, чтобы их встретили, кто-то зажимает в кулаке ключи для самообороны.
И все-таки, если мы говорим про отношения на работе или в кругу знакомых, ситуация меняется.
Чем больше становится гендерного равноправия, тем более неуместными становятся домогательства и злоупотребление властью.
Я не считаю, что любой флирт с коллегой или даже подчиненной — это всегда харассмент. Человек может искренне влюбиться. Но когда нет нормального способа это обсудить, ситуация становится неоднозначной. Не всегда понятно, шантажирует тебя начальник или проявляет искренний интерес, можешь ли ты отказать ему или тебя уволят.
Сейчас появляется новый язык. Теперь можно произнести словами: «Ты мне нравишься, это не повлияет на наши рабочие отношения», — конечно, это если речь о взаимной симпатии, а не о злоупотреблениях.
Что касается насилия, то мне кажется, что многие лукавят, когда говорят: «20 лет назад это считалось нормальным». Например, делать что-либо с пьяным человеком без его согласия нормальным не считалось. Шлепнуть по заднице — тоже. В некоторых коллективах такое поведение одобрялось, про него не принято было говорить. Но в целом у всех было ощущение, что это не норма.
Этика не так уж сильно изменилась, просто мы стали чаще говорить вслух о том, о чем долго молчали.
Многие не понимают, почему люди обсуждают ситуации из прошлого. Спрашивают: «Что же они раньше молчали, раз это уже тогда не было нормой?» Но ситуация, в которой ты чувствуешь себя жертвой, — унизительная и неприятная, про нее сложно и страшно говорить. Особенно когда про это не говорит никто вокруг. Нужно время, чтобы пережить ситуацию, отстраниться от нее. Только тогда можно рассказать о ней свободно и спокойно.
Но если человек рассказывает о ситуации, которая произошла 10 лет назад, только сейчас — это не значит, что 10 лет назад она была приемлемой. Все понимали, что насилие — это не норма. Очень хорошо, что сейчас об этом говорят.
Если мир станет безопаснее для девочек, он станет безопаснее для всех.
