Моему папе 89 лет. Для своего возраста он крепок и бодр, живет самостоятельно. Все последние дни у нас происходит примерно такой диалог:
– Пап, сиди дома, еду я тебе привезу.
– Ну не могу же я совсем никуда не выходить.
– Можешь. Вирус опасен. Он бьет по старикам.
– Надо же отчего-то умирать. Мои проблемы.
– Нет! Мои тоже!
– Так ты за себя или за меня волнуешься?
– За всех!
– Не переживай, опасность сильно преувеличена.
– Ты хочешь это на себе проверить?!
И так до бесконечности. У меня, у моих друзей, у моих коллег – везде один и тот же разговор. Мы можем закупиться под завязку символической гречкой, засесть на удаленку, переписываться в социальных сетях, наклеить на аватарку надпись «Stay home», читать статьи про вирус и обсуждать, обсуждать, обсуждать.
Но как объяснить родителям, что им не надо выходить из дома? Они такие смелые, наши старики. Такие фаталисты. Они видали в своей жизни вещи и пострашнее.
У французского писателя Луи Селина есть образ бесстрашного генерала, который шагает под пулями, не склоняя головы. А все потому, говорит Селин (цитирую по памяти), что храбрость – это недостаток воображения. Человек не может представить себе в красках свою собственную смерть.
А как ее представишь? Мы представляем себе только то, с чем уже когда-то сталкивались, что для нас релевантно, что коррелирует с нашим опытом. Но ковида-19 в нашей жизни еще не случалось. Не было пандемии, гробы из Бергамо не вывозили по ночам военными грузовиками, в Италии не были переполнены больницы, а что такое ИВЛ и ЭКМО знали лишь специалисты. Теперь знают все. Но беда в том, что большинство наших мам, пап и бабушек не сидят в соцсетях, не смотрят ютуб-каналы, не болтают с виртуальными знакомыми в чатах. У них есть только мы, их глупые взрослые дети. «Что вы там опять в своем интернете вычитали?» — покровительственно спрашивают они.
Кстати, мой папа – скорее исключение. Он старается держаться на плаву, смотрит Юрия Дудя, слушает эфиры Егора Жукова на «Эхе Москвы» и знает, кто такие Little Big. Но убедить его, что коронавирус — это не «пиар», а опасность, которая может грозить лично ему, все равно невозможно. Это находится где-то за рамкой его картины мира. «Что, многие у нас заболели, умерли? Ага, вот я и говорю. А ты хочешь меня в четырех стенах запереть. Мне жить-то осталось. Не хочу раньше смерти в гроб ложиться».
И я его понимаю. Невозможно лишиться в старости привычного уклада, отказаться в славный весенний день от поездки на троллейбусе в Серебряный бор, от похода в гости к последним друзьям, от утренней вылазки в «Пятерочку», и вообще от возможности свободного выбора. Жизнь и так сжимается с каждым годом, а потом с каждым месяцем, а потом с каждым днем, как шагреневая кожа. Запрешься дома – и вообще ничего не останется.
Понимаю, но махнуть рукой не могу. Бросаю дела, когда получается – отвожу на машине, придумываю все новые аргументы.
Это страшная смерть, особенно для тебя, астматика, которому и так-то бывает трудно дышать.
Все заболеют одновременно, и систем жизнеобеспечения может не хватить.
Если аппарат получишь ты, то, возможно, его не получит кто-то другой.
И не думай, пожалуйста, что я навещу тебя в больнице с мандаринами. Меня к твоей инфекционке не подпустят даже близко.
Но все эти доводы я не могу произнести вслух. Не имею права. Что же делать? Мне кажется, есть только один выход. По телевизору и по радио день-деньской должна идти социальная реклама для стариков. Уважаемые «медийные», как нынче говорят, пожилые люди – от Андрея Смирнова до Владимира Познера, от Людмилы Улицкой до Александра Проханова – должны снова и снова, спокойно и с юмором, уговаривать своих ровесников сидеть дома. Может быть, хоть им поверят.
Фото: unsplash.com
