«Какое может быть чудо, когда семьи больше нет?» Оксана потеряла в ДТП мужа и двух дочек
«Повернулась назад и поняла — моей девочки уже нет»
Восьмилетняя Кира, младшая дочь Оксаны, пообещала выбрать понравившуюся книжку и читать ее вслух всю неделю. В награду попросила конфеты «Скиттлз». Мама сказала, что купит к выходным, но в суматохе забыла: всей семьей они собирались на отдых. «Давай папа купит, и мы возьмем с собой в дорогу?» — предложила Оксана.
Февральским утром она, ее муж Евгений и две дочки, Полина и Кира, сели в Kia Ceed и выехали из Нягани в Екатеринбург.
— И вот мы едем, а Кира говорит: «Ну, можно уже “Скиттлз”-то есть?» — «Конечно, можно». Сзади была большая сумка с едой, она долго искала эти конфеты. Открыла, сама съела и нас угостила, — вспоминает мама девочки.
Шел сильный снег, дороги было почти не видно. Кира и Полина, ее десятилетняя сестра, дремали на заднем сидении. Оксана сказала мужу, что, если через час погода не улучшится, стоит вернуться домой. Но Евгений ничего не ответил. Всем очень хотелось поехать в этот неожиданный зимний отпуск.
На 116-м километре дороги Ивдель — ХМАО с машиной семьи столкнулся Land Cruiser.
Оксана потеряла сознание. Пришла в себя от страшной боли в груди — было трудно дышать. Она повернулась назад и увидела, что у Киры из ушей идет кровь. Муж висел на ремне, с его стороны не было двери. Верхнюю часть машины снесло.
От Евгения исходил невнятный протяжный стон. Оксана, хромая на левую ногу, выбралась из машины.
К кому поползла сначала, не помнит: то ли к мужу, то ли к Полине, то ли к Кире — чтобы сделать искусственное дыхание.
— Это настолько трудно… Я пыталась оказать какую-то первую помощь… Делать хоть что-то, но только не стоять на месте. Я понимала, что там нет жизни по внешним признакам, но не хотела верить в то, что вижу.
Руки окоченели до такой степени, что Оксана не могла взять сапог и надеть на ребенка. Она достала термос и вылила на ладони кипяток, а потом натянула перчатки. Позже, в больнице, долго не могла понять, почему с рук слезает кожа.
В этом ДТП Оксана потеряла всю свою семью.
«Что, даже номер мой не возьмешь?»
Оксана познакомилась с будущим мужем случайно — на Казанском вокзале в Москве. Она возвращалась домой в Ульяновск с Черного моря, а Евгений ехал в Мордовию на свадьбу к другу.
Плацкартный вагон, последнее купе возле туалета. У нее было нижнее место, у него — боковое.
Соседи постоянно выходили, и Евгений закрывал за ними дверь. Оксану это смешило. Она стеснялась своей улыбки, потому что носила брекеты.
— И вот на каком-то из этих моментов мы друг друга поймали. Женя понял, что я веселюсь, и тоже засмеялся. Потом мы просто стали болтать, разгадывать кроссворды.
Оказалось, молодой человек старше Оксаны на два года. Он был родом из Мордовии, но жил и работал в Москве. Когда собрался выходить из поезда, девушка спросила: «Что, даже номер мой не возьмешь?»
— Я ему потом это очень долго припоминала, — улыбается Оксана. — Он мне говорил, что сразу влюбился без памяти и просто забыл попросить телефон. Уверял, что все равно бы меня нашел. Такая вот красивая отговорка. Я понимала, что он уходит и мы больше не встретимся.
Начали переписываться, созваниваться. Евгений стал приезжать в Ульяновск на выходные, а к новому году переехал насовсем.
«Да в смысле вы не потянете вторую дочку?»
Свадьба была очень трогательная и скромная. Расписались, в ЗАГС взяли только папу Оксаны — он сделал несколько фотографий. На застолье позвали самых близких.
Вскоре Евгений и Оксана поняли, что хотят детей. Будущая мама была уверена, что у нее родится дочка, которую она в честь своей бабушки назовет Полиной — так мечтала еще со школы. Забеременев, часто разговаривала с животом.
— Насколько я была окрыленная! Просто гуляла и была счастлива от осознания, что внутри растет маленький человек.
Врачи неправильно определили сроки: Оксана должна была родить в начале июля, а родила в ночь на 20-е.
— Было очень больно… — вспоминает она рождение Полины и улыбается сквозь слезы. — Но если моя мама родила четверых, наверное, одного ребенка могу родить, думала я. То есть это не смертельно. Потом, рассказывая своим подружкам, я понимала, что у меня вообще все прекрасно прошло. Хотя тогда казалось: «Ой… Я больше сюда не приду!»
Вторую дочку они с мужем не планировали. Оксана пошла на консультацию с мыслью, что, скорее всего, придется делать аборт. Все упиралось в деньги — было страшно, что еще одного ребенка семья не потянет.
— Я сильно испугалась тогда, но врач мне сказала: «Да в смысле вы не потянете? Муж работает, у тебя маленький уже есть — вдвоем-то они быстрее вырастут». Мы с ней поговорили, и вопрос отпал сам собой.
Кира родилась в Нягани, через два года и три месяца после старшей сестры — семья переехала туда из Ульяновска.
«Папа, раскрути меня так, чтобы прямо улетали ноги!»
Полина была очень веселая, энергичная, общительная, не стеснялась знакомиться. В три года ей подарили скейтборд, а в пять — боксерские перчатки. Любила ролики, шведскую стенку, велосипед, самокаты, ватрушки, снегоходы, горки, качели, веревочные городки и аквапарки. Ничего не боялась: «Папа, раскрути меня так, чтобы прямо улетали ноги!» — так обычно просила, садясь на карусель.
— Полина — она как пацанка. Постоянно бегала в шортах. Стоило постараться, чтобы нарядить ее в платье. Однажды сама себе отрезала челку, остался торчать один чуб, — смеется ее мама.
Когда дочка была маленькой, Оксана ей много читала: разные сказки, все тома «Волшебника Изумрудного города», «Денискины рассказы»…
Лет с шести девочка уже гуляла без присмотра во дворе. Освоив дорогу до школы, попросила: «Мам, все, не надо меня провожать».
Полина сама справлялась с уроками — девочке хотелось, чтобы мама просто сидела рядом.
Лучше всего воспринимала и запоминала на слух. Ей купили телефон, куда она записывала стихи и пересказы. Потом все это слушала и заучивала, пока рисовала, прыгала или играла.
В отличие от старшей сестры, Кира была «девочка-девочка». Могла пять раз за день переодеться, обожала позировать на фотографиях, подражая моделям, хотя никто ее этому не учил.
— Очень ласковая, любила всех обнимать, она была таким звонким веселым колокольчиком. Уроки давались труднее, поэтому мне приходилось с ней заниматься. Сейчас понимаю, что они были разные — и свою любовь к нам проявляли по-разному, — говорит Оксана.
«Еще чуть-чуть, и у нас была бы идеальная жизнь»
Муж Оксаны проводил на работе шесть дней в неделю, он был начальником в строительной компании. Мог на целый день уехать и вернуться домой в десять или одиннадцать вечера. Оксана переживала, что дочки почти не видятся с папой, а сама она зависла в «дне сурка»: дом, дети, быт.
Одного выходного Евгению не хватало, чтобы и отдохнуть, и побыть с семьей. Не было времени на спорт, общение с друзьями.
— Женя вообще трудоголик. Ему нужно было добиться результата в любой поставленной задаче. Это все, естественно, сказывалось на его состоянии, наступило нервное истощение. Примерно за год до аварии Женя постепенно понял, что нужно что-то менять.
Муж Оксаны хотел получить другую должность с более удобным графиком и убрать бумажную работу. Все получилось в конце осени. И хотя официально он пока числился на прежнем месте, ему на замену уже нашли другого человека, Евгений стал вводить его в курс своих дел.
Теперь старался раньше возвращаться домой, приходить на обед, встречать детей из школы. Начал ходить в тренажерный зал и заниматься дома, купил гантели, по вечерам стал больше гулять — иногда с детьми, а иногда с Оксаной или один.
— Все почти устроилось так, как он хотел. Еще чуть-чуть, и у нас была бы идеальная жизнь. Но ее, к сожалению, не случилось…
«Казалось, что приедет скорая — и всех спасут»
В начале 2021 года Оксана с мужем собирались в отпуск в Екатеринбург. До этого она уже отдыхала там с сестрой и теперь хотела, чтобы с ней поехали муж и дети. Ей нравилось все: деревянный домик, бассейн, аэробика, питание.
— И я стала Женьке рассказывать, как там здорово, но он сначала отнекивался. Потом все-таки понял, что пора отдохнуть. Обычно, если в отпуске ты остаешься дома, тебя все равно дергают на работу. Поэтому надо просто физически взять и уехать.
Отправиться должны были раньше дней на десять, но на работе у Евгения заболел коллега, и отпуск пришлось отложить.
Наконец, забронировали отель и в воскресенье, 7 февраля, рано утром семья выехала из города. Было темно и очень снежно, дорогу замело.
…Когда после аварии Оксана очнулась и попыталась привести в чувства детей и мужа, она попробовала залезть в багажник, чтобы достать теплые вещи, но открыть его не хватило сил. Она подошла к водителю Land Cruiser — машина после столкновения оказалась на противоположной стороне дороги. Оксана не понимала, что произошло, ведь они только что разъехались с грузовиком. Водитель ответил, что в него врезался автомобиль семьи.
— Мне казалось, что это был один длинный разговор. А уже на суде я поняла, что таких разговоров было много. По показаниям свидетелей, он мне внушал, что в аварии виноваты мы.
В какой-то момент Оксана увидела перед собой руку незнакомца — ей протянули видеорегистратор: «Вот возьмите, вам пригодится». Оказалось, начали останавливаться машины, к ней подходили другие водители, давали теплые вещи, детей укрывали одеялами.
— Не помню, чтобы я там кричала. Мне кажется, я просто ходила с рукой около лица. Шок перекрывал всю боль. Я очень ждала скорую — как манну небесную. Думала, что они приедут — и всех спасут, как ангелы. А их не было и не было. Казалось, это длится бесконечно…
«Вторая дочка тоже скончалась»
Наконец приехала скорая, потом — МЧС. Чтобы достать Евгения, нужно было откопать сугроб и разрезать часть машины, так как его нога была сдавлена. Оксану посадили в чужую машину погреться, ей дали телефон, но она не могла попасть на кнопки и попросила позвонить водителя.
— Не знаю, как это выглядело со стороны. Я звонила папе. Еще утром он провожал нас. Папа живет через два подъезда, поэтому вышел прощаться прямо в тапках. Обнял, пожелал счастливой дороги. И вот через несколько часов я звоню и говорю что-то вроде: «Папа, спаси». Рассказала, что мы попали в аварию, что я не знаю, где мы находимся, и про Киру…
По впечатлениям Оксаны, врачи скорой помощи не знали, что делать, за кого взяться, и были в не меньшем шоке, чем она.
— Конечно, это всего лишь мое восприятие. Я ждала их, чтобы они спасли мою семью. И мое ощущение было, что они растерялись. Потом начали суетиться, сделали Полине укол в плечо. Жене, возможно, тоже, но насчет Жени я уже… не уверена.
Полину достали и положили на носилки. Киру вытащил незнакомый мужчина.
Говорил, что Кира живая, но Оксана знала — это не так. Она все равно боялась, что девочка упадет, и бросилась ее поддерживать.
— Они не проверили, есть у нее пульс или нет. Киру как будто в скорую положили, а потом ко мне подходит женщина-медик и говорит, что она уже умерла и мы должны оставить труп, так как машина скорой одна, то не хватит места для Жени и Полины.
Девочку положили на снег, накрыли. Оксана села в машину скорой помощи рядом с водителем.
— Когда Полину клали в скорую и когда мы уже ехали, я думала: ну пускай хотя бы она останется жить. У нее было внутреннее кровотечение. Сейчас понимаю, что врачи уже ничем помочь не могли, внутрь вылилось около литра крови. Я периодически оборачивалась — что-то делали с Полиной, что-то делали с Женей. И в какой-то момент увидела, что Полину накрыли простыней…
Потом, уже в больнице Югорска, доктор со скорой сказала, что вторая дочка тоже скончалась.
«Дочек я хоронила, сидя на коляске»
Оксана долго сидела в приемном покое на лавке. Мужа раздели и сразу увезли в операционную. К ней подошла психолог медицины катастроф Юлия (фамилии Оксана не знает, но имя помнит и до сих пор благодарна за ту помощь): стала разговаривать, взяла за руку, пытаясь вывести из отрешенного состояния. Оксана звонила в отель, говорила, что они не приедут: думала, что скоро похороны и ей нужно вернуть потраченные деньги.
— Не знаю вообще, каким это образом мне в голову пришло. И Юля поддерживала меня: «Да-да, вы все правильно делаете». Как будто в этом есть адекватность. Хотя какая там адекватность… Видимо, надо было цепляться хоть за что-то, что ты еще можешь контролировать.
Потом Оксану посадили на каталку. Что с ней делали, она уже плохо помнит. В больнице Югорска пролежала три дня. Как узнала потом, ей давали обезболивающие. О своих травмах она еще ничего не знала — просто хромала и ощущала, что не может выпрямиться.
У Оксаны был закрытый перелом грудины, компрессионный перелом пяти тел позвонков в грудном отделе, многочисленные ушибы, гематома, сотрясение мозга, закрытая черепно-мозговая травма, все мягкие ткани на левой руке и на левой ноге были черные.
В лежачем положении на спецтранспорте ее перевезли из Югорска в Нягань. Сидеть разрешали полчаса в день, нужно было носить жесткий корсет. В больнице Оксана читала молитвы об усопших, Псалтирь, мысленно разговаривала с дочками.
Через шесть дней после аварии хоронили Полину и Киру. До этого тела девочек нужно было забрать из разных городов.
— Брат и папа везли их на своей машине в черных полиэтиленовых мешках. Я этого не видела. Потом слышала, как рассказывал брат. Дочек я хоронила, сидя на коляске, — говорит Оксана.
15 февраля были поминки девочек — девять дней, но Оксана не ходила, лечилась в больнице. Ночью ей позвонили из Югорска и сказали, что скончался муж. Она сразу позвонила сестре, и ближе к полуночи та пришла в больницу.
— Хотелось просто выйти к Кате [сестре], поплакать и вернуться. Ты не знаешь, что делать, лежишь в палате и рыдаешь, потому что все надежды рухнули. Но из-за коронавируса так просто было нельзя. Поэтому на меня надевали защиту, с этим были связаны определенные трудности…
«Как это страшно — сказать человеку: “Покорми меня”»
Евгения похоронили 20 февраля. В этот же день Оксана выписалась из больницы. Когда вернулась домой, хотела закрыться, чтобы никого не видеть и не слышать. Первым делом достала пылесос:
— Я поняла, что у меня дома грязно. Но пылесосить ковры сил не было, а вот пол я могла пропылесосить вполне. Хотелось что-то делать, потому что просто лежать нельзя…
Как-то ночью пошла в туалет и упала в обморок. Левая часть лица и так была в синяках, а Оксана этой же стороной ударилась о дверь. С того момента родные провожали ее от кровати до туалета и обратно, до кухни и на прогулки тоже выходила с поддержкой.
Сестра днями работала, свекровь заболела. После обморока Оксана лежала и не могла сама приготовить себе еду. Психолог посоветовал обратиться к друзьям: «Они хотят помочь, только не знают, как». Но позвонить и попросить, чтобы кто-то принес еды, было стыдно:
— В смысле? Я что, без рук и без ног? И как это страшно — просто сказать человеку: «Принеси мне покушать, покорми меня». Как будто ты признаешься себе в собственной беспомощности. А ты же не хочешь быть такой… Я с такими страхами боролась, чтобы открыть рот… Действительно, это ужасно страшно, когда ты пробуешь и понимаешь, что человек может отказать, но ведь может и согласиться. Но обычно про последний вариант как-то забываешь.
Оксане легче было начать просить у более дальних друзей и знакомых.
Она очень удивилась, что так много людей были готовы ей помогать: приносили еду (кто-то даже специально приготовил холодец), водили на прогулки.
— Я надевала пуховик, валенки, закутывалась, и мы просто шли, о чем-то говорили. Друзья стабильно приходили каждый день. Не было такого, чтобы я целый день лежала одна и умирала. И если бы такой день был, он бы меня убил.
Рядом с Оксаной подруги сдерживали себя, чтобы не плакать. А одна подруга приехала, когда девочкам было сорок дней, и с порога начала рыдать.
— Она раньше никогда у нас не была, специально взяла отпуск на работе и просто со мной плакала. Ведь в горе нам часто говорят: «Не плачь». Но как «не плачь», если слезы льются, что с ними делать? А потом — что? И моя подруга как будто дала мне волю быть собой.
Все пять месяцев, пока Оксана приходила в себя, ей звонили следователь и адвокат — через полгода после аварии ее ждал суд.
«Я не могла на него злиться, потому что для этого нужны силы»
Водителем Land Cruiser, с которым столкнулась машина семьи, был житель Североуральска Александр Соболь. Оксана не собиралась предъявлять претензии, но ее поставили перед фактом: суд необходим, чтобы Соболь не обвинил ее мужа в ДТП и чтобы ей не пришлось выплачивать штраф за разбитую машину — такой вариант был тоже возможен.
К суду Оксана решила подготовиться морально и два раза сходила на чужие судебные заседания у себя в Нягани.
— Я ведь даже не понимала, как это происходит. Хотела сначала прийти и посмотреть на что-то, что вообще меня не касается. И это мне дало уверенность, было уже не так страшно.
Заседание проходило в Ивделе. За это время Оксана устала от постоянных звонков и бумажной волокиты. Хотела только одного — поскорее все закончить, чтобы одной побыть в своем горе:
— Если бы этот водитель просто позвонил и по-человечески со мной поговорил, у меня бы не возникало лишних проблем, переживаний и нервотрепок, на которые у меня и так не было сил — ни моральных, ни физических…
В суде удалось доказать, что Соболь пошел на обгон и после не вернулся полностью на свою полосу движения. Помогли показания свидетелей и запись видеорегистратора. Водитель до последнего отказывался свидетельствовать против себя, но в итоге признал вину. Его приговорили к лишению свободы на шесть лет с отбыванием в колонии-поселении.
После апелляции срок уменьшили до пяти лет и одиннадцати месяцев, Соболя обязали выплатить Оксане пять миллионов рублей за моральный вред.
— Я не могла на него злиться, потому что для этого нужны силы. У меня их не было. Но было такое разочарование после суда… Я все понять не могла: «Ну а чего же я хотела?» Он ведь не целенаправленно ехал, чтобы врезаться в нашу машину, мы вообще не знали друг друга… Я хотела, чтобы моя семья была жива. И никакое наказание — хоть смертная казнь через повешение — не уравновесило бы чашу весов, потому что мужа и дочек не вернуть. Мне только моя семья нужна, и какая мне разница, что будет с Соболем.
«Какое может быть чудо, когда моей семьи больше нет?»
Потеряв семью, Оксана долго не понимала, что делать дальше:
— Потому что все бессмысленно. Ты смотришь на фото и вспоминаешь, что у тебя никого нет. Для чего жить вообще? Уже пора что-то делать, определяться, идти на работу. А зачем? Зачем? Никакого смысла нет. И когда три четверти семьи потеряно, ты как будто ничего не весишь.
На консультациях у психолога она говорила о своем чувстве вины. Переживала, что не спасла семью — не остановила мужа и не уговорила его повернуть домой. Любые мысли на эту тему старалась сразу пресекать и спрашивала себя не о том, кто виноват, а о том, зачем осталась жива и что делать дальше.
— Если я хоть на секунду начну винить себя в их гибели, то настолько себя сгрызу за это, что не смогу жить. Психолог сказал: «Оксана, не ты даешь жизнь и не ты ее забираешь». Только вот такие моменты и помогают посмотреть на все иначе. Увидев недавно фото автомобиля после аварии, я еще раз осознала: единственное, что я могла сделать, — это просто выжить.
Вызвать чувство вины могла любая мелочь. Однажды Оксане сказали, что она осталась жива из-за того, что у нее фамилия — Ваганова, а у мужа и детей — Паршины. Каждая такая зацепка вела к психологу: «А может, и правда так?»
— Ты либо с ума сходишь, либо хотя бы с кем-то постоянно говоришь и делишься тем, что происходит в твоей голове. А там иногда происходит полнейший бред. Как-то позвонила Лене [психологу] и говорю: «Лен, знаешь, зачем я тебе звоню? Просто услышать, что я нормальная. Ведь я нормальная?»
Оксана думала о том, почему она не умерла вместе с родными, и не воспринимала свое спасение как чудо. «Какое тут может быть чудо, когда моей семьи больше нет?»
Но однажды дома к ней подошел папа, обнял и сказал: «Дочь, как хорошо, что ты осталась жива».
— Только в тот момент, наверное, я как-то осознала, что мои родители могли потерять и меня тоже. И когда он сказал так, я наконец-то поняла, что для них-то я такая же дочь, как мои дети для меня. И как ни была тяжела для них потеря, они действительно рады, что я жива.
Когда Оксану впервые после аварии позвали на день рождения, она долго сомневалась, потому что не понимала, как может разрешить себе веселиться. Перед тем, как пойти, предупредила, что, скорее всего, будет плакать.
— Откуда ты знаешь, будешь ты там плакать или нет? — спросила подруга.
— Ну, да… А можно я скажу там, что если я буду плакать, то меня не трогайте, для меня это нормально пока?
Было страшно, потому что на вечеринку придут те же люди, с которыми дружила вся ее семья. А теперь Оксана была одна. Боялась, что ее не примут такую — со слезами. И наоборот — что не примут без слез.
Но на празднике гости не делали вид, что ее не замечают, и Оксана могла веселиться вместе со всеми. К тому же пришло много других людей, которых она не знала.
Так как еще носила корсет, на вечеринке Оксана поднималась на второй этаж и лежала, чтобы отдохнуть физически. Было много музыки и танцев, Оксана сама пела — и ни разу не заплакала. Ушла домой в четыре утра.
— Намного позднее я почувствовала, насколько этот день был важен — чтобы принять себя и свои страхи. А еще это была удивительная возможность сбросить накопившееся в теле напряжение через танцы и песни.
«Я поняла, что внутри произошел атомный взрыв»
— В какой-то момент я поняла, что внутри меня случился атомный взрыв. Я разлетелась на бесчисленное количество мелких кусочков и сейчас их заново собираю, — продолжает Оксана рассказывать о том, как пыталась принять гибель родных, и ненадолго задумывается.
В Нягани она долго восстанавливалась физически, почти каждый день нахаживала по десять тысяч шагов, посещала ЛФК, ездила на реабилитацию, общалась с друзьями. А потом поняла, что больше не может быть там, где все напоминает о дочках и муже, — и уехала в путешествие к Черному морю.
Разговаривая со мной, Оксана сидит у открытого окна у себя на съемной квартире. Легкая домашняя одежда, короткие каштановые волосы убраны в хвост. Говорит, с собой взяла только то, что поместилось в один рюкзак.
На безымянном пальце правой руки — кольцо с камнем. Раньше Оксана всегда носила два кольца, теперь обручальное сняла.
Рядом на столе — только телефон и стакан воды. Кажется, Оксана старается не загружать себя впечатлениями и общением с посторонними людьми, а пространство — лишними предметами.
С обеда комнату заливает свет, постепенно становится серо. Наше интервью длится уже больше четырех часов, но Оксана этого не замечает. Ей просто хочется говорить, не стесняясь ни плакать, ни улыбаться. А еще — чувствовать, что ее действительно слушают.
Самое трудное, по ее признанию, — все отпустить. В памяти постоянно всплывают яркие моменты семейной жизни. Сложно признать, что человека нет, а связанные с ним эмоции остались. Непросто думать о том, что возможна еще одна семья:
— Ты понимаешь, что можешь в один день умереть, а можешь сколько-то прожить — и тоже всех потерять. Я жила с мужем почти пятнадцать лет, а все закончилось в одну секунду. И до сих пор я не ушла от страха, что такое может повториться, — делится Оксана, сделав глоток воды.
После потери близких очень жестко ощущается нехватка телесного контакта. Когда обнимали трое любимых людей, это давало много сил и эмоций, которые воспринимались как норма. Но когда Оксана этого лишилась, она сходила с ума, не зная, как все восполнить, чем и кем заменить. Поэтому первое время была готова обнимать вообще всех, кто соглашался обниматься с ней.
— Благо друзья давали мне эти обнимашки с лихвой. У деток — одноклассников Полины — я обычно спрашивала, можно ли их обнять. Почувствовать себя живой и способной осознавать прикосновения к телу мне помогает массаж. Сейчас я просто говорю человеку: «Могу я тебя обнять?» Потому что мне это жизненно необходимо.
Оксана стала встречать людей, которые помогают идти дальше, и собирает эти встречи, «как драгоценные жемчужины в шкатулку». Такие знакомства дают поддержку и ощущение безоговорочного принятия. Иногда она пьет чай и думает: «Год назад я бы даже не могла представить, что окажусь здесь!»
Многие люди говорили, что Оксана может им просто звонить. Но из-за переживаний она часто забывала о такой возможности — это нужно было взращивать в себе, как привычку. И теперь, когда становится плохо, она первым делом думает, чей номер набрать.
— Как-то я шла по улице и рыдала. Позвонила девочкам, но из тех, кого вспомнила, никто не брал трубку. Тогда позвонила другу: «Паш, послушай меня, просто побудь со мной на телефоне, сколько можешь». И я плакала ему в трубку. Все, большего и не надо, по сути.
Это настолько много в тот момент для меня, что я снова могу выбраться из своей пропасти. Сейчас у меня иногда получается выбираться без посторонней помощи.
Однажды осознала, что в день аварии хотела упасть на колени перед разбитой машиной и не просто кричать, а выть и орать.
Психолог советовала не сдерживать в себе эти эмоции и не бояться, что ее кто-то услышит. Но страх по-прежнему все перекрывал. Оксана специально уезжала далеко за город, останавливалась на трассе, но не смогла прокричаться даже там. Она стала заниматься вокалом — это помогает снять напряжение и выпустить боль через песни.
— Теперь я пою и танцую везде. Не потому, что я такой гениальный певец или танцор, а потому, что так я выплескиваю то, что накопилось. Как-то на прогулке включила в наушниках музыку и просто танцевала на берегу моря. И я была такая счастливая… Есть море, солнце. Пока мне больше вообще ничего не нужно.
Оксана постоянно пробует что-то новое — примеряет, подходит или нет. Кроме вокала нравится психология, чувствовать себя лучше физически помогает йога, открытием стал флоатинг — после аварии хотелось расслабиться и ощутить себя в невесомости.
«Кто знает, что будет дальше», — рассуждает она и признается, что не понимала, как после аварии разрешить себе просто жить, общаться, радоваться, веселиться. Как будто окружающие люди за это осудят: «В смысле? Прошло только пять месяцев, а ты будешь радоваться этой жизни, как другие люди?» Но однажды поняла, что только она одна знает, как лучше для нее, и все будет решать сама.
— Я не нашла ответ на вопрос, как принять то, что случилось со мной и моей семьей. И до сих пор кажется, что в жизни нет цели. Какая может быть цель, когда все бессмысленно? Но представь горы в тумане. Ты ведь не увидишь вершину, правда? Поэтому надо просто идти: сегодня один шаг, завтра один шаг. И я буду идти. Потом туман рассеется. Я очень надеюсь. Может, тогда и замаячит какая-то цель.
Фото: Игорь Белояров
Материал был впервые опубликован 24 декабря 2021 г.
