Соблюдая Великий пост в этом году, обнаруживаешь мир в беспрецедентном глобальном карантине. Конечно, это совпадение, но, возможно, значимое, как часто бывают значимыми совпадения для тех, кто их наблюдает.
Архимандрит Джон Пантелеймон Мануссакис
Мы считаем карантин ограничением в пространстве и обозначением помещения или здания, в котором происходит такое ограничение. Однако карантин — это обозначение продолжительности, количества дней. Слово происходит от итальянского выражения quaranta giorni — то есть периода в 40 дней, в течение которого любой корабль, идущий в Венецию, должен был быть пришвартован в стороне от городского порта в качестве меры предосторожности против чумы. Следовательно, карантин, прежде всего, является временной категорией, обозначением времени, и только во вторую очередь обозначением пространства.
На самом деле венецианские quaranta giorni (здесь вспоминается и более поздний карантин в Венеции, о котором рассказал Томас Манн в новелле «Смерть в Венеции») заимствуют свое название и значение от сорока дней поста (Четыредесятницы). Великий пост на итальянском и французском языках по-прежнему обозначает сорок дней (la Quaresima и le Carême, соответственно).
Каждый Великий пост — это карантин. Ибо практики, соблюдаемые во время Великого поста, предназначались для того, чтобы временно отстраниться от мира и приостановить наше ежедневное взаимодействие с ним и с другими людьми. Мы называем эту приостановку постом.
Поститься означает воздержание в первую очередь от пищи, поскольку пищеварение является нашей главной связью с миром и образцом всех способов нашей связи с миром и другими – и, следовательно, воздержание от любой другой привычки, привязывающей нас к миру.
Отстраняя нас от мира, буквально ли, или символически, пост позволяет нам смотреть на мир и размышлять о нем.
Отстраненность является необходимым условием для такого размышления. Ибо, пока мы привязаны к миру, мы остаемся связанными с ним двойной связью: чем больше мы заняты миром и озабочены нашими мирскими делами, тем труднее нам становится понимать, что значит жить в мире. Пост вводит дистанцию между нами и миром – ту самую дистанцию, которая позволяет нам смотреть и размышлять о мире и нашем мирском существовании.
Дистанция для всех
Карантин пандемии коронавируса навязал эту дистанцию всем нам. Впервые Великий пост «соблюдается» всем миром. Пандемически соблюдаемый Великий пост предлагает несколько иную и неортодоксальную оценку новой реальности, возникшей на всей планете.
Я не утверждаю, что мы должны возрадоваться какой-то смутной «духовной» пользе на фоне постоянно растущего числа инфекций и смертельных случаев. Напротив. Я скорее предполагаю, что может быть несколько способов контекстуализировать и понять страдания, являющиеся результатом этого продолжающегося кризиса.
Прочитать карантин в контексте Великого поста — чтение, к которому предрасполагает сам факт совпадения их названия — значит использовать более богатый словарный запас, основанный на определенных библейских повествованиях (например, 40 лет скитания Израиля по пустыне; 40 дней поста Моисея и Илии), и, таким образом, связать наши сегодняшние карантинные жизни с прошлым, вписать их в традицию, короче говоря, дать им язык.
Было, конечно, множество разговоров о коронавирусе, обилие графиков и статистики, а также ежедневная доза репортажей о зараженных сообществах. Тем не менее, все это пока остается опытом без языка. Биологическая и эпидемиологическая терминологии — какими бы необходимыми они ни были — неэффективны в придании смысла нашему опыту этой пандемии — оттого, что язык науки абстрактен, тогда как мой опыт уничтожения мира, каким я его знал — конкретен. Ведь эпическим историям и притчам Гомера удалось лучше наделить смыслом нашу реальность и передать его, чем абстрактным определениям и формулам.
Духовное восхождение
Сорок дней Великого поста происходят от сорока дней, часто упоминаемых в Писании как время подготовки к встрече с абсолютным (и святым) Другим: «И пробыл там Моисей у Господа сорок дней и сорок ночей, хлеба не ел и воды не пил; и написал на скрижалях слова завета, десятословие» (Исход 34:28). «И встал он [Илия], поел и напился, и, подкрепившись тою пищею, шел сорок дней и сорок ночей до горы Божией Хорива» (3 Царств, 19:8).
В то время как Моисей и Илия постятся, готовясь к этим теофаниям, Христос делает это сразу после Богоявления, происшедшего при Его Крещении в Иордане, готовясь к Своему общественному служению.
«Тогда Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от диавола, и, постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал» (От Матфея, 4:1-2).
В сохранении поста в сорок дней Господь показывает единство и преемственность между двумя Заветами, Ветхим и Новым. Однако, изменив порядок и поместив Свои сорок дней поста не до, а после Богоявления, произошедшего при Его Крещении, Он показывает, что, в отличие от Моисея и Илии, Он не был просто одним из Пророков, нуждающихся в подготовке и очищении для встречи с Богом.
Таким образом, Его пост наступает после откровения на берегах Иордана как подготовка, которая также приведет Его к горе — святые горы всегда служат границами в духовной географии. Однако Его восхождение на Голгофу имеет совершенно другую цель: не встретиться с Богом, а, скорее, быть оставленным Богом. И все же, как и у Моисея и Илии, хоть и иначе, страсти Христа на Голгофе являются моментом Его славы.
С помощью этой краткой библейской ретроспективы мы можем прийти к пониманию поста как символического и духовного восхождения на «гору Божию» (Синай, Хорив, Голгофа), на которой мы надеемся, как Моисей и Илия, встретиться с Богом, в то же время памятуя, что такое восхождение может стать крестным — то есть может принять форму Крестного пути. В этом смысле вся жизнь христианина может быть понята как Великий пост, а наш сегодняшний Великий пост обретает значение «удлинения» своих усилий, в результате чего дни становятся «длинными» («Великий пост» (Lent) в английском языке происходит от немецкого глагола «удлинять» (to lengthen).
В ожидании Пасхи
И все же дни Великого поста сочтены. Число дней открывает нам и другое значение: мы можем считать их потому, что можем начать их обратный отсчет. «Сорок дней» означает «сорок дней до»: элемент ожидания и предвосхищения уже вписан в численность дней. Дней — сорок и не более: в этом стоит услышать и почувствовать некоторое утешение, потому что уже с самого начала можно увидеть их окончание. Ибо у них есть итог в обоих смыслах: у них есть конец, то есть точка, в которой они закончатся, и у них есть цель в том смысле, что они служат средством для достижения этой цели. Итак, в обоих смыслах итог Великого поста — это Пасха.
Сорок дней перед Пасхой (или, лучше, сорок дней в ожидании Пасхи) подобны сорока дням после Пасхи: они принадлежат Пасхе. Для церковного календаря Пасха — действительно большой праздник, ибо он не только непрерывно празднуется в течение года каждое воскресенье, но и само его празднование также становится началом координат между длительным предпразднством и столь же длительным попразднством, в целом составляющими почти треть года.
Важность, придаваемая Пасхе, может быть объяснена, помимо прочего, тем, что она служит нашим Востоком. Пасха – это наш восток в том смысле, что она помогает нам сориентироваться во времени, так же как географический восток обеспечивает нашу ориентацию в пространстве. Без такой ориентации время становится плоским. Тогда человек не совсем осознает, в каком моменте года находится. Неразличимое время становится невыносимым и непригодным для жизни: не только потому, что оно становится ужасно однообразным, но и потому, что без ориентации времени не хватает направленности, а без направленности невозможно предпринять никакие действия. Временная дезориентация парализует человека.
Именно потому, что Великий пост — есть обратный отсчет до Пасхи, он неизбежно является периодом бдительности.
Приход Жениха неизбежен; а значит, мы больше не можем проводить наши дни в забвении посреди мира. Пост — и это его исключительное свойство — служит практикой напоминания, приходящего в форме непрерывного оставления мира. Если во время еды мы интегрируем мир в себя, то пост выводит нас из мира, что открывает пространство, дистанцию между нами и миром, при которой возможно ожидание Жениха.
Это временное отстранение от мира не мотивируется ненавистью к мирскому и светскому, напротив, оно не обесценивает мир; если в период Великого поста я приостановлю свои мирские привязанности к миру, то не для того, чтобы избежать какого-либо морального загрязнения от него, а скорее для того, чтобы вернуть, вновь возрадоваться той изначальной радостью, которую мне суждено было испытать, когда я впервые открыл мир.
Если Пасха несет обетование всем, если все народы призваны вкусить победу жизни над смертью, то, возможно, нам всем следовало бы отправиться в покаянный путь Великого поста этого года.
Перевод Анастасии Зиневич
Фото: Sergey Pyatakov/Sputnik
