— 21 сентября — это продолжение 24 февраля или совершенно новый этап?
— Поиск водораздела между «было» и «стало» — не более чем интеллектуальная забава. Все равно что спрашивать, как это Столетняя война могла длиться 116 лет. Шла она каждый день или с перерывами? Почему тогда столетняя? Мы понимаем, что она не закончилась, пока цели, поставленные одной из сторон, не были реализованы.
Или вот была ли Первая мировая самостоятельной войной? А Вторая мировая — она сама по себе или продолжение Первой? Это все второстепенные вопросы.
Важно то, что мы внутри катастрофы, и эта катастрофа как плохо замерзший лед в полынье.
Ты провалился и пытаешься ухватиться за кромку льда, а он трещит и ломается под руками.
— Как выбраться из этой ледяной полыньи, как не утонуть?
— Сегодня мы все чаще вспоминаем Виктора Франкла, который работал с заключенными в концлагерях. Он говорил, что первыми погибали те, кто верил, что скоро все закончится. За ними шли те, кто не верил, что это вообще когда-нибудь закончится. Выжили те, кто сосредоточился на своих действиях здесь и сейчас, без ожиданий того, что может произойти или чего может не случиться.
То есть первыми погибли те, кто испытывал надежду, вторыми — те, кто отчаивался. И лишь люди, принимавшие жизнь в самые терпимые и в самые чудовищные ее моменты, смогли спастись и выжить.
— Какой культурный и литературный опыт помогает в нынешней ситуации?
— Литературный опыт помогает, когда мы готовимся к ситуации. Жизнь — через литературу — нас к ней готовит. Но он не может заменить собою действие. Если ты оказался внутри событий, то сама по себе литература вряд ли может что-то облегчить. Она отвечала за другое — готов ли ты был к таким потрясениям. В этом смысле могла помочь великая русская антивоенная литература. Ну например, «Хаджи-Мурат» и поздний Толстой, которого презрительно называют ересиархом. Уж в этом пункте он глубокий христианин. Просто несовпадающий с привычными представлениями о должном.
Есть опыт Ганди, который показал, что ненасильственная политика тоже возможна. Литература может облегчить существование в тюрьме, когда человек предоставлен сам себе и он через литературу разговаривает с близкими и с самим собой. Но, пока мы не в тюрьме, пока мы на свободе, в гуще событий, события разговаривают с нами.
— А дело помогает? Или все дела бесполезны?
— А вот дело помогает. Когда происходит внезапное расчеловечивание истории, только дела могут помочь тебе справиться с самим собой, остаться человеком, остаться — вопреки всему — верным христианскому призванию, если ты христианин, иудейскому, если ты иудей, мусульманскому, если ты мусульманин. Гуманистическому, если ты гуманист.
Подняться над собой, над ограниченностью своего существования, над ужасом, в который тебя искусственно погружают, — мне кажется, эта задача метафизически важная сама по себе.
И помочь другому человеку. Да, только это и спасает.
Если преподаватель преподает, помогает студенту стать образованным человеком, не нуждающимся в преподавателе. Если волонтер помогает беженцу найти кров и жилье, то он возвышается над своим материальным интересом. Иначе как остаться человеком?
— Что, если между людьми есть конкуренция за спасение? Пропустишь вперед другого — не спасешься сам.
— Это выбор, которого никому не пожелаешь. Матери в блокаду выбирали, кого из детей спасти, потому что всех не спасешь.
Что касается себя самого, мне кажется, что в определенном возрасте проще, чем в юности или даже в относительной зрелости. Но, когда встает речь о том, спасаешь ли ты в первую очередь своего близкого или чужого, я думаю, надо действовать инстинктивно, по обстоятельствам. Искусственно пропускать чужого, чтобы погиб свой, не надо.
А если обстоятельства сложились так, что ты не можешь помочь своему, но можешь помочь другому, помоги другому.
— Есть ли какая-то личная стратегия выживания в данной ситуации?
— У каждого она своя и определяется множеством обстоятельств. Ну например, если у тебя старший или, наоборот, младший брат не может уехать. Ну куда ты поедешь? Или если ты видишь, что твои личные действия способны хоть как-то удержать на этой земле людей, готовых погибнуть от отчаяния, то подумай, стоит ли тебе уезжать.
Я никого ни к чему не призываю. И никого ничему не учу. Я лишь думаю, что, прежде чем что-то сделать, необходимо посмотреть на ситуацию с разных сторон. Со стороны эгоистической. Это тоже очень важно. Мы часто повторяем, что надо возлюбить ближнего как самого себя. Но, если ты самого себя не любишь, как ты поможешь ближнему?
Поэтому прагматические, даже эгоистические соображения тоже должны присутствовать. Недаром в самолетах говорят: наденьте сначала маску на себя, потом на ребенка. Если ты будешь действовать чисто альтруистически, ты можешь погубить и себя, и его.
Подумай, что тебе на роду написано. Вот тебе лично. Что ты можешь? Можешь ли ты бросить старика ради того, чтобы спасти свою жизнь? Не знаю.
— Очень часто сегодня приходится слышать: «А о чем вы думали раньше? Почему не уехали, почему не остались?» Что тут отвечать?
— Это напоминает мне примитивную житейскую ситуацию, когда тот, кто занял в очереди последнее место, радостно сообщает тому, кто подошел за ним: «За мной не занимать!» Только что сам просился в эту очередь, его пустили, и вот он такой: «Чур, я последний».
Не думать, забанить, забыть о тех, кто спрашивает, почему это ты так припозднился. Просто не тратить время на таких людей.
У каждого человека своя степень хрупкости, своя степень стойкости.
Мы не обещали быть героями. Мы обещали быть порядочными, открытыми, сердечными, сочувствующими людьми.
За то, что мы не оказались героями на высоте кого-то там, с нас вряд ли спросят на Страшном суде. А если мы не протянули руку тому, кому могли бы, — боюсь, что ответ будет не очень приятным.
— А себе-то как ответить на вопрос, зачем и почему нам это выпало?
— Я бы не спрашивал почему. С этим будем разбираться потом, если выживем. А «зачем» — это вопрос, имеющий какой-то смысл. Что история, если человек не верующий, — или Провидение, если верующий, — хочет этим сказать? Что от нас хотят услышать в ответ? Какой поступок мы можем совершить, который не совершили бы в другое время? Вроде бы ответ простой: будь благотворителем, будь помощником, будь сердечным участником чужой жизни. Может быть, и твоя жизнь облегчит тогда свой тяжелый командорский ход.
Я бы сказал так: если можно жить без страданий, то лучше без них. Но если без них нельзя, то лучше жить со страданием, чем не жить вовсе.
Фото: Анна Данилова
