Как память о том, что из жизни можно было бы убрать, а что-то — не просто оставить, но и умножать, прославляя Небесного Отца. И просить об этом Его как о даре, даре, который важно не просто сохранить, но и возрастить.
Священник Андрей Мизюк
Человек и Небо идут друг другу навстречу. И есть только одно препятствие — грех. Нет, он не уменьшит наш физический рост или вес. Возможно, он даже даст иллюзию прекрасной и счастливой жизни, в которой нет проблем и есть возможность устроить себе тихую гавань. Но это до первого настоящего шторма. К которому ты, как ни старайся, готов все равно не будешь. Потому что покой был фикцией, потому что обрел ты его не в Боге, а сделал из песка, не позаботившись о фундаменте. И Он хочет, чтобы мы росли. Чтобы шли, возвращались Домой, потому что никакой земной оазис не подарит того, что уготовано путнику в Доме его Отца. Потому что во времени и забвении нельзя обрести никакого счастья.
Но неизменно, год за годом, Страстная неделя выдергивает нас из наших будней. Так или иначе. Уже сейчас, вспоминая минувшие годы, я подумал о том, что на самом деле все эти дни — или приближения Страстной, или же самой Недели — были наполнены какими-то будоражащими событиями, какими-то трагедиями или потрясениями. И так было на протяжении многих лет.
Что это? Предупреждение или совпадение? Почему чувство тревоги так нарастало и держало в напряжении многие дни. И какая была надежда на эту Великую ночь, когда незримый камень с грохотом отвалится от Гроба и мир станет другим. Хоть немного, но лучшим. Неужели и это было иллюзией?
И эта Среда. Она всегда была для меня страшной. Не просто Страстной, но именно страшной. Даже страшнее Пятницы. Страшнее, потому что во всей глубине боли и своей собственной вины, памяти о грехах и ошибках, я понимал, что Господь страдает и умирает, чтобы дать мне шанс и надежду. Что Он, как и обещал, воскреснет и явится Своим ученикам, что радость не будет у них отнята.
А здесь… Здесь едким и незаживающим шрамом сочится страшная и горькая правда греха. Греха, который сделал бесславным и необратимым путь по своим путям для одной человеческой души. Как горьки и страшны эти слова о том, что лучше бы было и не родиться тому, кто предаст Сына Человеческого. Сколько было предупреждений и увещеваний, как явно Господь подавал руку и вразумлял. Но был сделан выбор. Выбор и поступок, который сам по себе еще ничего не определял, кроме, пожалуй, того, что Христу предстояло страдать. О муках, смерти, бесчестии и боли Господь говорил Своим ученикам намного раньше Гефсиманского пленения и даже Тайной вечери, но как это было понято, кем услышано.
Иуда был вором. Не правда ли, удивительно? Как среди ближайших друзей и учеников Спасителя, Воплощенного Богочеловека, оказался грешник и лжец, вор и предатель? А что, все остальные 11 учеников были стерильны и святы? Или Он избрал в служение Себе сверхчеловеков? Иоанн и Иаков, которые захотели быть первыми среди прочих, Петр, который едва ли не громким гласом обещал быть верным до смерти. Все они были обычными, слабыми людьми, людьми, которым Господь в определенное время явит их грех, даст им увидеть его в самом неприглядном виде. Людьми, которые оплачут этот грех, найдут в себе силы испросить исцеления от него.
И лишь один. Один из тех, кто был рядом с Ним, отдаст свою душу в исключительную власть греху.
И в этот самый момент отец лжи и греха, человекоубийца от начала, даст ясно понять, что ему нужно от человека, и то, как много тысяч лет он, некогда один из прекрасных ангелов, яростно ненавидит творение Бога. Ненавидит так, что и сам в этой ненависти горит и гибнет бесконечно, пытаясь ввергнуть в этот миг страшной и непрекращающейся агонии всех и вся. Ибо он неспособен, он запечатлен в нераскаянности, он словно бы отразил свое страшное бессмертие в мгновение смерти. И этим своим состоянием он желает инфицировать все живое. И человека, конечно же, в первую очередь.
Где, когда, в какой момент этот путь для Иуды стал необратимым? Только ли в момент получения этого страшного серебра? Разве грех только в том, что он обманывал своих братьев и лукавил? Эта Среда… словно середина, словно точка, за которой уже нет возврата, словно бы здесь и именно теперь можно еще что-то изменить, очнуться, закричать о помощи и положиться на Того, Кто готов быть рядом и простить, изменить невозможное, дать надежду и утешить.
Многие века и многие люди спорят о мотивах, о том, что двигало Иудой. Но, наверное, это не самое теперь важное, по сравнению с тем, что случилось в эти дни с его душой, почему путь от греха к Богу стал невозможным, даже несмотря на осознанный ужас этого поступка.
В этот день я стараюсь размышлять о точке невозврата. И уже не в связи с отпавшим учеником. Думаю о себе. О том, что мне даже физически важно не отдалять свою жизнь от Бога, о том, что я могу оказаться в ситуации и обстоятельствах, когда следующим шагом для меня может стать это запределье невозврата. И от этого становится очень страшно. И потому прошу не отступить, не оставить, вести хотя и за ворот, но не отпускать.
В молитве перед причастием мы вспоминаем о двух грешниках… «и не лобзание Тебе дам, как Иуда, но подобно разбойнику исповедаю: помяни меня, Господи, во Царствии Твоем…» Мы не из святых и достойных стремимся к Небу, мы выползаем из тьмы и бури жизни временной, где мним покой и нет радости без Бога. Но и там она еще не в полноте своей.
Мы проходим серьезное и тяжелое испытание.
И теперь, в связи с обстоятельствами, очень важно быть рядом с Богом, просить Его о сохранении нашей души от безумия и отчаяния.
От поступков, которые оставят нас наедине со смертельным дыханием бездны. От шагов, которые сделают движение ко греху и смерти необратимым. И важно помнить: тот, кто был рядом с Ним, слышал Его голос и видел Его, прикасался к Нему, он ничего себе этим не гарантировал. Не потому, что Бог не хотел его спасения. А потому, что он сам оттолкнул Его. И это одиночество стало катастрофой.
Художник Edward Okuń. «Иуда»
