Марина Журинская: Без московской ругани

«Не бойтесь сокращать тексты», – сказал мне однажды Владимир Легойда, – «вот редактор “Альфы и Омеги” Марина Андреевна Журинская не боится, и чем больше она тексты редактирует, тем больше ее все уважают».

Журнал «Альфа и Омега» – одно из самых загадочных православных изданий. Он не массовый в общепринятом смысле, но в приходских библиотеках нарасхват, не сухо богословский – но там публикуются замечательные богословы, в нем нет гламурных звездных интервью с картинками, нет лозунгов, нет манифестов и открытых писем. Да и журналом «АиО» не назвать – сегодня можно взять первые номера издания и погрузиться в публикации вне суеты и давно забытых событий.

Марина Журинская

Марина Андреевна Журинская

Окончила филологический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова. Около 20 лет работала в Институте языкознания, в секторе общего языкознания. Специализация — общая типология, общая грамматика, грамматическая семантика. В течение 10 лет была главным менеджером группы «Языки мира», целью которой было создание общих теоретических принципов описания любого языка и выпуск энциклопедии «Языки мира». Кандидат филологических наук, имеет более 100 публикаций на лингвистические темы. Переводчик с немецкого (лингвистические работы, богословские тексты, а также Гадамер и Швейцер). С 1994 года издатель и редактор журнала «Альфа и Омега». Член редколлегии сборника «Богословские труды».

«Альфа и Омега» – 17 лет изданию, 60 толстых номеров – в квартире Журинской под журнал отведена целая полка. В открытое окно первого этажа шумит весенняя улица, на стенах картины Елены Черкасовой, на столике коллекционные кошки. Разговор начинается без предисловия и долгого подступа к теме.

Свидетельствовать

– Масс–медиа должно иметь одно свойство: оно должно быть средообразующим. Вокруг него должны собираться единомышленники.

Конечно, СМИ может добиться временного успеха, если будет искать себе аудиторию такую, чтобы ей потрафить, но это дело в перспективе обреченное, тем более когда мы говорим о христианской журналистике. Христианская журналистика – это не пропаганда, это – свидетельство.

Нам никто не сулил успеха, нам говорили: «в мире будете иметь скорбь». А дальше сказано, «но мужайтесь, Я победил мир». Не сказано: Я вам дам победу над миром, – нет. Я победил мир. Мы живем в спасенном мире.

Когда ещё не было политкорректности, в Америке в XIX веке, когда давали объявление о приеме на работу, оскорбительным образом писали «ирландцев просим не беспокоиться». Если абстрагироваться от политкорректности, то условных ирландцев просят не беспокоиться – спасать мир не надо, он спасен. А надо свидетельствовать, что он спасен.

Мы должны это сами почувствовать, должны испытывать радость о Господе и эту радость свидетельствовать. Это, конечно, очень трудно, но идеальное православное СМИ будет руководствоваться тезисом апостола Павла: «Непрестанно молитесь, всегда радуйтесь, за все благодарите». Вы это часто встречаете в православных СМИ? А «слава Богу за все» святителя Иоанна Златоуста — часто?

– Свидетельство – для журналистики необычное понятие. О религиозной журналистике говорят в самых разных словах – проповедь, пиар, аналитика….

– Нормальным православным издательством руководят, простите меня, миряне (при всем моем уважении к носителям священного сана, они обязательно должны в этом деле присутствовать, но работают миряне). Следовательно – это частный случай апостолата мирян.

А что такое апостолат мирян? Очень простая вещь. Мы должны свидетельствовать о Христе своей жизнью во Христе. Если мы своей жизнью не свидетельствуем, то Господь не даст никакого процветания – будь хоть средства, хоть административный ресурс, хоть что. Не даст и все. Потому что свидетельство о Христе исключает лжесвидетельство. А когда мы говорим одно, а делаем другое – это и есть лжесвидетельство.

Только так СМИ может стать средообразующим. Наше дело, чтобы свидетельство было максимально адекватным.

Туда, куда поведут 300 человек

– Если посмотреть на самые обсуждаемые в религиозной и околорелигиозной журналистике темы, то это будет доход священства, дресс–код…

– Тут в Интернете возник совершенно дивный анекдот, который я не могу не одобрить. Я большой любитель острословия. «Жила-была девушка, тем и виновата». Дело было не в дресс–коде, а в идее о том, что всякий человек может пожелать изнасиловать женщину, которая неправильно одета. Вот это вот было главное безобразие, а не дресс–код.

Мы должны свидетельствовать не недопустимость дамских штанов (Кстати, Святейший Патриарх Алексий как–то спросил на епархиальном собрании, когда один батюшка это дело обличал: «Ну, хорошо, а когда юбки совсем переведутся, что делать будете?»).

Мы исповедуем Христа Распятого. Для иудеев, как известно, соблазн, для эллинов – безумие. Потрафлять вкусам, идти за людьми нельзя, потому что тот же апостол Павел говорил: «Я в безумии своем…» о том, что и как следует утверждать: вопреки общепринятым заблуждениям и нашим собственным «слишком человеческим» опасениям.

Об успешности православного СМИ очень трудно говорить. Это Бог дает. А что Бог дает? — Спасение, но не обязательно успех; не будем придерживаться теологии процветания, это в конце концов неправославно. Кому Бог дает? Тем, кто Ему верен. Такие общепринятые вещи как массовость тиража и так далее – это не так важно.

– Но разве издатели православной литературы и СМИ не хотят донести Слово до максимально широкой аудитории?

– Есть такая поговорка: «Франция пойдет туда, куда её поведут 300 человек». Мир пошел туда, куда его повели 12 апостолов. Дело не в массовости, а в стоянии перед Христом. В свое время отец Глеб Каледа говорил: за что мы почитаем святых? Не за их учение (они ошибались, у них были богословские ошибки), не за их жизнь (все они были люди грешные, а некоторые грешили тяжко), а за их стояние перед Господом. За их позицию, которая была безупречно сформулирована в свое время Авраамом. Господь позвал Авраама, — «Вот я!», – сказал Авраам. Все. Это первичная форма веры, первая её позиция: «Вот я!». Вот я перед Тобой, Господь мой и Бог мой. От этого уже все идет.

– Получается, что нужно свести все к одной теме, к одному направлению?

– Мы знаем про соль земли, и мы помним продолжение, что если соль испортится, то с ней уже ничего не поделаешь, ее можно только выбросить. Но есть у соли земли и вторая сторона. Должно быть тесто, в которое сыплется соль; соль – это не еда, соль – это приправа. Никто не говорил, что все сделайте солью, и тогда все будет хорошо. Если все сделается солью, то хорошо не будет. Это жена Лота сделалась солью…

– Но многих ли людей может заинтересовать свидетельство? Ведь православные СМИ существуют не в вакууме, рядом с ними сотни намного более увлекательных изданий…

— Естественно, может заинтересовать, — ведь люди на самом деле любят недоступное, интересное, необычное. И вот это, что для иудеев соблазн, а для эллинов – безумие, надо подать необычно. Это действительно интересно. Как говорил в свое время С. С. Аверинцев: «Почему бы не призвать молодежь к блистательной, увлекательной авантюре целомудренной жизни». Это действительно блистательная и увлекательная авантюра. Почему бы это так не показать? Почему это обязательно должны быть какие–то серо-буро–малиновые юбки с висячими подолами?

– Это очень трудно понять и реализовать. Писать о жизни во Христе, но так, чтобы это цепляло читателя – это колоссально сложная, нереализуемая задача.. А ведь нам надо как–то МЕНЯТЬ общество…

— Православным СМИ формировать общественное мнение? Доформировались. Когда вышла моя книжка про кота Мишку, на одном кошачьем сайте появилось: и хотя книга христианская, читать можно. Понимаете, какую репутацию надо заслужить всеми этими дресс–кодами и прочим, чтобы люди так писали?

Вот я сейчас написала статью, которая пойдет в 60–й номер Альфы и Омеги. Её, кстати, крайне одобрил отец Алексей Уминский. Она называется «Поворот оверкиль». Это когда вверх дном корабль переворачивается, — это конец. Я пишу об историческом корабле и начинаю с того, что все мы любим говорить о том, что мир меняется к худшему, а когда доходит до дела, то единственное, о чем мы можем говорить, так это о том, что молодежь одевается безумно вызывающе. Но простите, это признак стабильности. Это было всегда. А признаки–то ухудшения другие. Нежелание жить, нежелание жить с Богом, нежелание вечности, пресыщенность, страх. Все живут в страхе. И лжесвидетельства и лжепроповедники, которые людей запугивают адскими муками.

Слава Богу, что мы не можем переменить общество!

Когда я вижу фотографии вот этих святотихоновских девиц, которые уже вошли в легенду, я вспоминаю один случай.

Когда только–только началась разрядка в обществе и зарубежные поездки, Ольга Сергеевна Ахманова^[1] с группой студентов и преподавателей поехала в Англию. Английский ее был блистательный, она была неслыханная красавица: высокая, стройная, длинноногая блондинка, с голубыми глазами и ямочками на щеках. В Англии она произвела фурор, о ней писали в светской хронике.

Естественно, когда она приехала назад, то попала на партбюро. Евдокия Михайловна Галкина–Федорук, которую можно было обвинить во всем, кроме красоты, сказала: «Ольга Сергеевна, как вы могли забыть, что советская женщина должна внушать капиталистам отвращение?!». В этом смысле она была стопроцентная советская женщина; правда, она не только капиталистам отвращение внушала.

Так вот, когда я смотрю на наших эталонно–православных девиц, я вспоминаю этот случай на партбюро. Православная девушка должна внушать отвращение всем, в том числе и своему мужу. Православный молодой человек – то же самое.

Когда в храме вы видите особо грязную и лохматую голову, вы должны сделать вывод, что её обладатель особенно набожен. Что за безобразие? Кого это может привлечь, кроме извращенцев?

Владыку Антония спросили, какой должна быть православная семья, он ответил одним словом: «Счастливой». А какое такое счастье написано на этих перекошенных от злобы физиономиях? И лицо наших СМИ по большей части такое же: убогое и перекошенное. А мы жалуемся, что не можем атмосферу в обществе изменить. Так и слава Богу, что мы не можем её вот таким вот образом переменить. Это же Господь бдит.

Обустроить Церковь?

– Сегодня вокруг Церкви вспыхивает медийный конфликт за медийным конфликтом. Многие из них разжигаем мы сами. Растут антиклерикальные настроения, и уж точно – не меньше становится старых упреков, тиражируемых новыми медиа…

– Недавно, отвечая на замечания «Русского репортера» о том, «как нам обустроить Церковь?», я вспомнила Вертинского «Будет это пророк или просто обманщик, но в какой только рай нас погонят тогда?». Мне такие вопросы очень напоминают проект соловьевского антихриста: у нас должны быть культурные православные, просвещенные мусульмане и так далее. После Вертинского высказался Галич: «Бойтесь единственно только того, кто скажет «Я знаю, как надо».

Нам говорят, как надо, а мы боимся и правильно делаем, что боимся. А закончила я цитатой из песни, которую поет Слава Бутусов; это триумф личного свидетельства: «может быть, я не прав, может быть, ты права, но я видел своими глазами, как тянется к небу трава».

Мы своими глазами видим, что Господь — в нашей Церкви, что Он нас не оставил. И о Нем мы свидетельствуем.

Мы не должны быть все пионерами и комсомольцами. Кто сказал, что все наши епископы должны быть кандидатами в патерик? Это при советской власти были кандидаты в ЦК. У нас кандидатов в святые нет. Господь выбирает святых среди грешных людей.

Вот что мы обязательно должны сказать – мы не претендуем на святость. Господь пришел не к праведникам, а к грешным. И Он остается в нашей Церкви. Мы это осознаем, и это сильно нас отличает от тех, которые не осознают себя грешниками. Нам лучше в этом смысле, потому что мы с Господом, Он с нами.

Есть совершенно замечательное стихотворение у Тимура Кибирова о том, как праведные граждане будут шокированы, если они попадут в рай. Кто там будет? — Мотя из налоговой полиции, Магда из массажного салона.

Как же было нам не обозлиться?!
Рядом с Ним расселись беспардонно
Мотя из налоговой полиции,
Магда из массажного салона!
Как же нам не предпочесть Денницу
Плотницкой компании хвалёной:
Мотьке из налоговой полиции,
Машке из массажного салона?!
Ведь и в этой чёртовой провинции
Мог бы выбрать Флавия, Филона,
Хоть Варавву – всё ж не из полиции
И не из массажного салона!..
Я воображаю наши лица
В судный день, когда, поправ законы,
Рыболов, и мытарь, и блудница
Воссияют у Господня трона.

А помните Гумилева?

Чтоб войти не во всем открытый,
Протестантский, прибранный рай,
А туда, где разбойник, мытарь
И блудница крикнут: вставай!

Мы верим в такого Бога, Который не ставит пятерки отличникам, а смывает грехи у тех, кто к Нему за этим обращается. Он настолько велик, могуч и добр, что стоит нам к Нему обратиться, и наши грехи исчезают.

– Да, но люди ждут от нас плодов веры, о них рассказать трудно. В результате многие сюжеты в СМИ связаны с неприглядным поведением верующих, что отталкивает людей от Православия. Как выбрать здесь и правильный стиль, да и свое отношение ко всему этому негативу?

– Однажды ко мне пришла пятидесятница и стала прохаживаться насчет личных грехов православного духовенства. И тут я разозлилась и сказала: «Вы не понимаете одну вещь. Даже если куда–то денется Русская Православная Церковь, — что невозможно, но даже если она куда–то денется и в ней останется один священник – горький пьяница и заведомый стукач – я останусь его последней прихожанкой и мы вместе будем оплакивать наши грехи». И больше она не появлялась.

И ведь православные тоже считают, что все наши батюшки должны быть юными пионерами, все епископы Серафимами Саровскими. Причем на самом деле ни о жизни батюшек, ни о жизни епископов никто ничего не знает. Вернее, все знают, что весь епископат в золоте, а какие диагнозы у них – никто не знает. Помните чеховский рассказ «Архиерей», о том, что Владыка не дожил до Пасхи, умер от кровотечения, от брюшного тифа. И тогда выяснилось, что он служил с брюшным тифом. Чехов был врач и знал, что с брюшным тифом быть на ногах невозможно. Но в его рассказе Владыка с брюшным тифом был на ногах и служил, и свалился буквально за сутки до смерти. Вот таких вещей никто не знает, потому что они это скрывают.

Какие скорби несут наши батюшки. Себя мы–то знаем, знаем, что мы не сокровища. А всю эту свою несокровищность мы же сваливаем на наших священников, поедом их едим.

Отец Глеб Каледа очень тяжело умирал. И он, умирая, говорил «Иначе нельзя, я убийц исповедовал». Про это же никто не думает, и мы их рассматриваем потребительски: мы там что–нибудь вякнем, батюшка махнёт епитрахилью и у меня будет право причаститься, чтобы не болеть. Вместо того чтобы сказать: «Я, батюшка, окаянная такая–то и сякая–то», начинается «Да, понимаете, но вы меня поймите, тут такая сложилась ситуация, ведь я так, а мне так… я вся такая нервная, такая тонкая…».

Так что на Христа и на свое стояние перед Христом должна ориентироваться православная журналистика и на то, что врать нельзя. Вот это главное.

Альфа и Омега

Журнал «АЛЬФА И ОМЕГА» был основан весной 1994 года. 400–страничный журнал–ежеквартальник, издающийся тиражом 2500 экз. и распространяющийся на территории всех стран СНГ. Его читателями стали священники и активные миряне, работающие ради формирования подлинно церковного сознания у того поколения российских христиан, которое пришло в Церковь в последние десятилетия.

– Марина Андреевна, расскажите, как создавалась «Альфа и Омега»? Это было такое интересное время синхронного всплеска – одновременно возникло сразу несколько православных изданий – «Фома», «Встреча»…

— У меня было желание издавать православный журнал. Я посмотрела, что тогда стал делать «Вестник РХДД». Он ударился в ностальгию по России, а я видела потребность удариться в ностальгию именно по диаспоре. В начале мы очень много публиковали Шмемана, Мейендорфа, Флоровского – хотели донести до читателя России, который ничего этого не знал, подвиг православной диаспоры.

Это были великие люди, они были велики именно в своем стоянии. Свет миру. Они при этом были лишены родины, им было горько от этого всегда, но на их стоянии это никак не отражалось. Совершенно чудом я получила какие–то глупые деньги, я не понимаю, как их на что–то хватило, но вот стала я издавать и все.

– У вас большой редсовет, но великая ли сама редакция?

— Было нас двое: я и моя крестница. И до сих пор две хворые старухи этим занимаются.

– Как собирали авторов?

– Кто приходил, кого приглашали. Вот, например, я как–то «положила глаз» на совсем молодого, но умного, мыслящего и красивого отца Алексея Уминского и сказала, что сам Бог ему велел что–то писать про воспитание. Он очень взволновался и сказал: «Марина Андреевна, я должен вас предупредить, я не профессиональный педагог». На что я ему ответила, что это очень хорошо, что профессионального педагога я бы и не пригласила.

Совсем умирающему отцу Глебу Каледе я как–то предложила сделать обобщающую. Он благословил нас сделать суммирующий текст, лежа в больнице, где его и дорабатывал. Он умирал, номер ещё не вышел, и мы просили в типографии, чтобы нам сделали отдельные оттиски, и батюшка их подписывал: «детям», «друзьям». Потом эта статья вышла невероятным совокупным тиражом (отдельными изданиями, републикациями), кажется, около 200 000 экз. А потом мы стали всего отца Глеба печатать – главы «Домашней церкви», проповеди и прочее. И подготовили к печати все его труды.

Ещё с владыкой Антонием получилось – как–то мы столкнулись с Еленой Львовной Майданович, и она нас полюбила. С тех пор у нас нет ни одного номера, в котором не было бы владыки Антония.

До дыр

– Помните первый номер?

— Первый номер… Первый номер надо ещё увидеть. Он был тоненький, нелепо сверстанный, в какой–то дурацкой бумажной обложке. Это же постепенно у нас обложка стала не совсем бумажная, а потом мы завели на ней какую–то красоту, потом она стала цветная. За эту красоту нас дико ругали, шли шепоты, что журнал не православный, потому что изображена Троица в четырех лицах. А там изображена всемирно известная миниатюра «Епифаний Премудрый с братией пишет житие преподобного Сергия». Вот такая православная просвещенность.

У нас никогда не было большого тиража, но я знаю, что каждый экземпляр зачитывают до дыр. В библиотеке Троице–Сергиевой Академии и семинарии у нас просили два экземпляра вместо одного, потому что один моментально занашивают и на него очередь.

Однажды ко мне приехал один наш немосковский автор, стал рассказывать о каких–то нестроениях епархиальных, а потом как–то замолчал, смотря на полку, где была вся «Альфа и Омега», и сказал: вот. Через 200 лет это и останется. Все забудут про наши дрязги.

Тем и живем.

– Было желание все бросить и жить спокойно?

— Многократно. Много лет назад у меня был разговор с отцом Алексием Уминским. Я подошла издалека, говорю: отец Алексий, а ведь это правда, что для священника превыше всего спасение человеческих душ? Правда, – говорит отец Алексий. Я говорю: отец Алексий, благословите бросить всю эту чрезвычайно душевредную тягомотину и заняться спасением души. «Ещё чего!» – сказал отец Алексий, вот именно этими самыми словами. А еще интеллигентный человек, горько подумала я… и продолжала свою деятельность.

Я смирилась с тем, что редактирование – это крайне душевредная работа. Правда, хуже всего – это редактирование перевода. Потому что редактор между двумя языковыми системами и между двумя сознаниями: автора и переводчика. Такая чудовищная нагрузка, что как–то с ней справиться можно, только раскалившись до состояния берсерка. Рубить направо и налево. А это состояние душевредное.

Без московской ругани

– А самые памятные истории из жизни журнала расскажете?

— Журнал ведь и стал средообразующим. Пришли люди, постепенно выяснилось, что нам не так уже нужно публиковать диаспору, у нас уже свои есть.

После того, как вышел первый номер, раздался звонок в дверь и на пороге возник один из моих студентов, ему было тогда лет 18. А ко мне не приходили без предварительного звонка. Мальчик пришел, прислонился к притолоке, потому что на ногах стоял плохо, и сказал: «Марина Андреевна, я вчера вот купил «Альфу и Омегу», читал до 4 часов утра, а потом я вышел и пошел, пришел к вам». Я жила в самом центре, а он на далёком юго–западе. Вот, понимаете, он с 4 часов утра много часов шел по Москве, обуреваемый чувствами и мыслями, чтобы сказать, что это его журнал. Сейчас он иеромонах.

А один раз ко мне приехал совершенно фантастический человек, батюшка из восточной Сибири. Чудом добрался до Москвы, потому что это же дико дорого. Такой громадный богатырь, с невероятной копной русых волос, с невероятно чистыми серыми русскими глазами, очень серьёзный. Он решил, что раз он приедет в Москву, то купит как можно больше литературы, чтобы везти на себе, а не платить за пересылку, потому что пересылка в восточную Сибирь – это нечто. Так он и ко мне попал, решив, что лучше добраться до редакции, чтобы купить журнал без всяких наценок. Он мне сказал фразу, которую помирать буду – буду вспоминать с благодарностью. «Мне почему ваш журнал нравится? Потому что в нем очень много полезного и нет никакой этой вашей московской ругани».

Если бы знали борцы за чистоту Православия, что Сибирь это все считает московской руганью!

– И как удается избежать всех этих острых тем, «ругани»?

– У нас нет московской ругани, потому что мы про Христа. С самого начала журнал был христоцентричен и экклезиоцентричен, поскольку главное из того, что есть в мире – это Церковь, которая пребудет и плавно въедет в вечность. А Церковь существует, поскольку она христоцентрична. Вот и все, вот вам альфа и омега, начало и конец.

Однажды сын моей крестницы, когда ему было лет 12, в храме ко мне подходит и говорит: «Марина, там продается книга про антихриста». Я ему говорю: «Алёша, никогда не читай про антихриста, всегда читай про Христа». Запомнил на всю жизнь.

Говорили бы больше про Христа. Была бы сначала совершенно жуткая реакция, которую надо просто преодолевать.

– Есть ли темы, которые вы принципиально не поднимаете?

– То, что ничего не может дать для спасения души – ту самую московскую ругань. То, что может что–то дать – достойно рассмотрения. То есть вот тут вот к этим двум моментам (экклезиоцентричность и христоцентричность) добавляется ещё и антропоцентричность. Точнее, психоцентричность. То, что для души полезно. А для души полезны Христос и церковь Его. Вот так вот оно и смыкается.

– Проблема поиска авторов и выпрашивания текстов знакома?

– Да, приходится вынимать из автора уже обещанную статью. Вот тут все средства хороши. Понимаете, в американском судопроизводстве, как известно, суммируются сроки. И там поэтому спокойно могут приговорить человека к двум векам тюремного заключения. А я как–то стала суммировать время, которое у меня при подготовке номера уходит на разговоры с авторами. 48 месяцев, если все суммировать.

Не все же авторы такие, как Василий Глебович Каледа, который сам может быть для измученного редактора психотерапевтом. Я рецензировала его выступление на Правмире. Он тогда очень был рад. Прошу отметить, что для такого журнала не совсем тривиальная форма: рецензия на интернет–публикацию.

– Ваши любимые современные публицисты?

– Очень люблю печатать Володю Легойду. Вот это очень странно, но его колонки в Фоме люди не разглядывают, а в Альфе и Омеге разглядывают. Вот что это такое? Так получается.

Назову отца Алексия Уминского, я считаю, что он замечательный автор. Но у нас есть ещё один замечательный автор – игумен Савва из Белоруссии. Его публикации всегда вызывают глубокий отклик. Он пишет прекрасно и как–то задевает людей за самое живое. У нас была его статья о девстве, её вот читают и балдеют. Другого слова просто нет. И я очень люблю его проповеди. Он молодой, образованный, настоящий тихий монах, тихо сидящий в маленьком монастыре. Ещё и регент к тому же.

Отец Илья Шапиро оказался потрясающим знатоком и любителем богослужения – очень тонко его чувствует. В текущем номере у нас его статья про царские часы – согласитесь, что про это никто не пишет.

Жаль, очень мало пишет владыка Лонгин, потому что он весь на разрыв. Кстати, у него вышла очень хорошая книга, и особенно надо отметить, что очень большую ее часть занимают вопросы–ответы в интернете. И ни разу во всех его ответах не употребляется слово «а вы смиряйтесь». Согласитесь, ценно.

Еще из любимых авторов — Сергей Худиев, которого иначе как блестящим апологетом не назовешь, и Андрей Десницкий, очень глубоко образованный и мыслящий библеист и абсолютно разумный человек при этом. А это не так уж часто сочетается, как хотелось бы. Прочих можно найти на страницах журнала.

– Нет ли проблемы «перерасхода» себя? Когда кажется, что все уже сказал, исчерпал себя до крайности, и надо срочно восполнять, возобновлять исчерпанные ресурсы?

— Я этого не знаю, для меня это совершенно не проблема. Во–первых, я совершенно не могу читать и слушать больше, чем читаю и слушаю. Я говорю, что чукча не писатель, да и не читатель. Чукча редактор. Это совершенно другое. Но когда хочется — читаю, и когда хочется — пишу. У меня почему–то нет никакой необходимости компенсировать. Может быть потому, что у меня вообще жизнь очень интересная. Мне дай Бог успеть бы все написать… и еще много чего (и кого) прочитать. Я вот в последней статье сделала совершенно хамское примечание для своего возраста, что увлекательнейшую тему радости у апостола Павла оставляю за собой на потом. И действительно оставляю.

Вот, работа у меня такая: я человек совершенно свободный и поэтому на 70–м году жизни обратилась к теме рок–культуры, написала громадную статью о Цое на два с половиной печатных листа. Из неё, может быть, будет делаться книга. Эту статью прочел Бутусов, и она ему понравилась, а мне это тоже понравилось. Тем более что я редактирую очередную его книгу прозы. И он меня позвал на свой концерт, я впервые в жизни была на рок–концерте.

Причем мы долго беседовали в артистической, а потом он совершил невероятное, сказал, что для меня и сопровождающих какие–то места хорошие оставил и хочет меня проводить. Охрана абсолютно окаменела. Дошли туда, там еще посидели, поболтали — и только через 20 минут люди стали соображать, что среди них живой Бутусов. Тут он раздал какое–то количество автографов и стремительно убежал, потому что пора было на сцену.

А вы говорите — компенсация. А у меня вот такая работа. И чего мне еще компенсировать, спрашивается? Конечно, не на таком экстравагантном уровне, но для меня каждая встреча с автором — праздник, поскольку все уже давно поняли, что скандалить со мной просто не из-за чего.

И читателей я тоже люблю, не часто, но иногда они ко мне добираются, бывает, что и зарубежные. Это ценно не потому, что они заграничные люди, а потому что взяли на себя труд.

Какие издания убьет Интернет

— Сегодня все и всё уходит в Интернет…

— Я терпеть не могу  рассуждения, что все изобретения двадцатого, а тем более двадцать первого века, несут нам смерть и гибель духовную. Потому что ровно то же самое можно было в свое время сказать про бумагу. А уж про печатный станок!

Все, что есть в жизни людей, имеет обоюдное измерение: нет в падшем мире такой вещи, которой нельзя было бы злоупотребить.

Что всякие изобретения — на благо и на пользу — я в этом более чем  уверена. Опиаты – это великое средство уменьшения человеческих страданий  и страшное оружие гибели человеческой. В основе наркомании — лекарственные препараты! То же самое и со всеми человеческими изобретениями, в том числе и с интернетом. Не надо мне говорить про порносайты по простой причине – существует большое количество порнолитературы, я ее не читаю. То же самое с порносайтами:  они меня не волнуют, потому что я совершенно не знаю, что это такое. И знать не хочу. Это факт биографии не интернета, это факт биографии меня.

Я терпеть не могу, когда студенты скачивают из интернета рефераты. А познается это на пальцах – нет выходных данных. И когда я юному существу говорю – откуда, а существо отвечает: «Не знаю, брал из интернета», – он у меня вылетает со скоростью поросячьего визга, как говорил О’Генри.

Но в то же время интернетом можно виртуозно пользоваться для получения и проверки информации – я, конечно, могу встать из-за стола, взять энциклопедию и в нее заткнуться, но проще это сделать при наличии трех кнопок. Для чистой информации интернету нет цены. Говорю это как человек слегка пишущий.

Электронные библиотеки могут заменить бумажные. Ридер – электронная книжка – удобная система – можешь себе что-то скачать и уйти гулять с маленькой книжкой. Но ничто не заменит удовольствия быть с книгой бумажной. Я недавно послала одному знакомому текст в электронном виде, а потом сказала: «Скорее бы вышла книга, потому что мне хочется подарить вам этот текст в виде книги. Чтобы вы ее где-то потеряли!»

— Чтобы потеряли?!

—  Это ж такое удовольствие! Это часть нашей жизни – мы всегда где-то теряли книжки. Иногда это было невосстановимо, и это было не удовольствие, а трагедия, но это же все равно адреналин.

Интернету нет цены, когда мы можем переписываться. Есть граждане, как правило, молодого возраста, которые сделали себе наркотическую привычку – сидят часами в аське и обмениваются абсолютно бессмысленными репликами. И получают удовольствие… Я очень люблю писать письма. Письма я как писала содержательные, так и пишу, получаю содержательные ответы. Особо выдающиеся письма я распечатываю. У меня целые папки переписки с разными людьми – я храню письма, которые имеют ценность – дружественную, душевную, интеллектуальную. Благодаря электронной почте я могу освободить себя от того, чтобы покупать конверты, марки, отправлять на почту, ждать — дойдет – не дойдет – читаешь в романах  XIX века: сутки шло письмо из Москвы в Петербург и обратно, а у нас – две недели! А в интернете все доходит.

Терпеть не могу в интернете обсуждения – они бессмысленны. Я их редко читаю, но каждый раз, когда читаю, думаю: слава цензуре! Слава этому громоздкому механизму редактуры! Свободный обмен мнениями – просто бессодержательный. Обсуждения на форуме через три шага уходят в сторону. Вместо того, чтобы обсуждать по существу,  кто-то прицепился к слову, кто-то прицепился к тому, что прицепился к слову – в результате получается бессмысленная ругань, которая не имеет никакого отношения к теме.  Для меня идеально, если я вижу, что кто-то написал что-то интересное, я пойду и позвоню! Вырвавшись из паутины!

— Убьет интернет печатные издания?

— Какие убьет – тем туда и дорога. Если вы хотите существовать в бумажном виде – выпускай так, чтобы люди хотели это хранить. Вот «Альфу и Омегу» люди хранят – все спокойно в этом отношении.

На голубом глазу

– Вы всю жизнь работали в науке, закончили филологический факультет МГУ…

— Кафедра была немецкая, а диплом у меня был по хеттологии. Потом я попала в Институт языкознания стажером, меня бросили на лингвистическую типологию, что было полным кошмаром.

– Почему?!

– Потому что обычно типологией занимаются за выслугой лет, а я была девчонкой. И так получилось, что тогда издавался трехтомник по общему языкознанию, глава «Типология» была моя. Вообще меня никто не жалел. Например, как–то позвали в ИНЯЗ прочесть лекцию аспирантам, 19 девчонок. Прихожу, а мне говорят, вот в эту аудиторию (громадная аудитория, со сценой, с кафедрой), и сидят тётки – в английских костюмах, в джерси, с прическами. Я спрашиваю, что это такое? А мне говорят, что заодно пригласили и ФПК. Двести заведующих кафедрами иностранных языков со всего Советского Союза. А я два года как университет окончила. И они–то все в английских костюмах, а на мне такое продвинутое платье с единым рисунком на все платье, в стиле Хокусая, и индейские косы в качестве прически – прямой пробор и два длинных хвоста над ушами. Я воздвиглась на кафедру на совершенно ватных ногах.

И тут все эти тетки достают тетрадки и смотрят на меня. Я подавила в себе вопль «Подождите записывать, может я все ещё навру». И тут я увидела путь к спасению – особняком сидят два человека мужского рода, относительно молодых и узбеки. Поэтому я быстренько пробарабанила вступление и сказала, что мы начнем с агглютинативных языков. Написала узбекский пример из Поливанова. Правильно? – спрашиваю я узбеков. Они просияли, закивали головой, потому что правильно, действительно по–узбекски.

– Все прошло в результате благополучно?

– Эти узбеки меня сразу окружили таким почитанием на расстоянии. А тетки — народ трусливый, если они видят, что имеет место лекторша, странная, конечно, но вот сидят двое мужчин и уважают, значит надо уважать.

– Долго вы работали в Институте языкознания?

– Без малого 20 лет, занималась уже какими–то общими семантико-грамматическими делами.

Я перестала вести список своих научных трудов, когда он перешагнул за сто, потому что стало скучно. А потом меня взяли и бросили на «Языки мира». А потом, несколько лет назад звонит мне мой любимый Легойда и говорит: «Марина Андреевна, у вас есть двойная тезка. В журнале «Итоги» статья, посвященная 20–летию проекта «Языки мира», а там сказано, что Марина Журинская сломала советскую академическую бюрократическую систему».

– Как сломали?

– А не знаю. На голубом глазу. Я просто сказала, что мне нужен Витя Порхомовский (совершенно замечательный африканист), Витя Виноградов (он сейчас директор института), Андрей Королёв (выдающийся кельтолог) и две недели. И мы сидели у меня и писали исходную программу этих языков мира. И написали. Я их делала очень долго, эти языки мира. И довольно много сделала.

А потом у меня очень болела мама… И я как-то услышала мимоходом: «Представляете, мы приходим из театра, а мама лежит в коридоре». И тут я поняла, что я не допущу такого. Я ушла с работы и стала ухаживать за мамой. 4 года я с ней сидела. Все. Там мне светила какая–то карьера, но ничего, ушла. Но мама у меня умерла, как человек. Христианская кончина…

– Вот так вот отказались от всей научной работы и карьеры… А как вы пришли в Церковь?

— Я в 1975 году крестилась.

Первый раз с церковью была встреча, когда я была совсем маленькая, в Москве жила папина сестра, у которой был рак, и её пытались лечить. Мы гуляли. Вот догуляли как–то до ворот Высокопетровского монастыря, и я её спросила: а что это за дом? Она сказала – это церковь.

– А кто здесь живет?

– Здесь живет Бог.

– А кто это такой?

Она мне рассказала, как могла. Тогда я сказала, что же это такое, я так и буду жить некрещёная? Тетя прибежала домой и сказала, что дите выражает желание креститься. Родители это дело встретили совершенно кислыми мордами и больше не пускали её со мной гулять. Ничего, мама у меня крестилась в довольно–таки зрелом возрасте, мягко говоря. Не помню, сколько ей было, 75, по–моему. Так что я отплатила добром за зло. А потом в этот самый странный дом, где живет Бог, какое–то время мы ходили молиться; там был отец Глеб Каледа, который умер в 1994 г. Потом я стала невыходная, тут уже батюшки ездили ко мне домой, пока не утвердился один. Причем не по принципу сановитости и знаменитости, а просто однажды я ему про некоторое свое состояние сказала: «А я не знаю, грех это или не грех». А батюшка сказал: «А надо подумать». Вот так вот. Так с тех пор и живем. В задумчивости и в размышлениях.

На самом деле жить просто и радостно, — и издавая православные СМИ, и занимаясь общим языкознанием. Если хочешь быть счастливым – будь им. Что ни говори, а идеальное состояние человека было идеально выражено апостолом Петром: «Господи, хорошо нам здесь быть».

Блиц-опрос

Какие шаги и вехи религиозной журналистики можно выделить:

— Ответ довольно прост: от энтузиазма к умению, от умения к профессионализму, от профессионализма к глубине и т. д.

Имена и тексты, за которые не стыдно:

— Множество имен назвала, если какие-то опустила, то прошу прощения.

Самый большой провал в православных СМИ?

— Их много.

Как искать, о чем и как писать?

— Как Господь повелит.

Каких жанров не хватает, каких слишком много?

— Не хватает личного свидетельства. Слишком много интервью. Это плохо, потому что интервьюер моделирует опрашиваемого по своему образу и подобию. Не всякий может устоять.

Читайте также: