Но, какое бы решение ни принял суд, остается проблема, о которой надо говорить. Участковые педиатры обслуживают вызовы, большинство из которых делать было необязательно. Это мешает им сосредоточиться на действительно серьезных случаях.
Когда дети были маленькие и болели ОРВИ, часам к 9 утра к нам приходила по вызову Людмила Ивановна, участковый врач из районной поликлиники: маленькая, худенькая и очень нервная молодая женщина на высоченных шпильках — как только ухитрялась передвигаться на них в гололед и слякоть?
Мы не любили Людмилу Ивановну. Она раздражалась, требовала убрать собаку, хотя не было добрее существа, чем наша такса. Затем формально дотрагивалась до ребенка стетоскопом, прописывала теплое питье, арбидол и аквамарис, бросала через плечо «если температура не упадет, звоните» и убегала, не попрощавшись. Потом я отпрашивалась с работы, и мы подолгу ждали ее у кабинета, чтобы получить вожделенную справку, ради которой все и затевалось, и полезное наставление типа «дети у вас балованные, надо с ними построже». Уф. Ну все, завтра в школу.
Я пыталась перевестись на другой участок, жаловалась заведующей, а потом и вовсе на долгие годы ушла из районной поликлиники.
Но участковые врачи из моей жизни не исчезли. Помню, например, фантастически красивого сирийского армянина, бежавшего из Дамаска. Он когда-то учился в России и говорил с симпатичным иностранным акцентом.
Сириец тоже прописывал арбидол.
А однажды ко мне пришел пожилой и угрюмый доктор, который, даже не взглянув на больного, словно его и не было, сразу сел за стол заполнять бумажки. Я брякнула что-то типа «зачем вообще такие люди детскими врачами работают». Он ответил резкостью, мы повздорили, а потом он вдруг сказал:
— У меня неделю назад умер сын. Молодой совсем, 25 лет. Тоже врач.
Об этом эпизоде я вспоминаю со стыдом и болью. Мне до слез жалко того врача, и не только его.
Мне жалко усталую и задерганную Людмилу Ивановну (она, кстати, оказалась прекрасной, отзывчивой женщиной и писала мне в вотсап «приводите скорее Тихона, у нас есть ультрикс»).
Я сочувствую всем так называемым «участковым», которые вынуждены в жару и в холод, в дождь и в слякоть таскаться по квартирам и спасать наших детей от страшной температуры 38,5.
Наверное, прозрев и поняв наконец, что легкую вирусную инфекцию лечить незачем и нечем, я бы не дергала людей понапрасну. Но кто же избавит меня от необходимости тащить в школу справку? Три дня можно пропустить «без уважительной причины», а вот пять — уже нет. Причем если вы хотите, чтобы ребенок просидел дома не больше недели, вам надо вызвать доктора в первый же день, при самых ничтожных признаках простуды, потому что раньше, чем через пять дней от момента вызова, вам все равно не назначат идти в поликлинику. Сколько раз я умоляла: «А давайте мы придем за справкой уже завтра? Болеем-то с воскресенья».
Но эта система неумолима: от простуды — арбидол, к врачу — через неделю, нет справки — не пустят в школу.
Когда солнце светило ярче, трава была зеленее, а я еще ничегошеньки не знала про доказательную медицину, до меня доходили страшные слухи. О том, например, что в Англии врач придет на дом, только если речь идет о жизни и смерти. У ребенка высокая температура? Так сходите к доктору сами. Выезд участкового? Нет, не слышали.
— Как это странно у вас, у русских, — говорят мне мои французские друзья, — вы постоянно болеете то насморком, то кашлем, сидите дома и что-то капаете в нос.
Раньше эти иностранцы мне казались просто дикарями, а теперь я понимаю, что дикарь — это я. Это я, по меткому выражению П.А. Вяземского, не прощаю Богу ни единого насморка, а к врачу отношусь как к прислуге, которая должна явиться ко мне по первому зову. Правда, и мне потом придется брать отгул и тащиться в поликлинику. Долг платежом красен.
Я не знаю, с чего начать, чтобы как-то изменился этот бессмысленный порядок. Со школьной отчетности, с реформы амбулаторной системы, с общественного просвещения? Мне странно, что человек учился 6–7 лет в вузе и в ординатуре лишь для того, чтобы потом годами носиться по вызовам и прописывать аквамарис.
И страшно оттого, что — выгоревший и усталый — он пропустит у моего ребенка начало действительно серьезной болезни.
