Началось все с платьев и маминых туфель. Вера и Надя переодевались и переобувались, выглядели – как бы это сказать? – экстравагантно. И явно получали от своей экстравагантности удовольствие.
– Папа, посмотри! – кричала Вера, вламываясь на кухню или ко мне в кабинет завернутая в штору.
– Папа, посмотри! – вторила Надя, прибегая следом в платье, которое сняла Вера, чтобы завернуться в штору.
Им важно было не просто переодеться. Им важно было показать мне, как они переодеваются.
Потом в ход пошли всякие экстравагантные предметы. Вера приходила ко мне в трусах и в лыжах на босу ногу. Надя приходила с миской на голове (она ведь не читала «Дон Кихота», не может же ничего знать про бритвенный тазик). Вера приходила в велосипедном шлеме. Надя приходила одетая в продуктовый пакет. Весь этот маскарад устраивался для меня. Если бы у маскарада не было зрителей, было бы неинтересно.
Еще однажды Вере и Наде подарили два украинских венка с лентами. Погодки настояли на том, что в этих венках надо обязательно пойти в детский сад. Потому что у маскарада должны быть зрители. Без зрителей – скукота даже эти прекрасные венки.
Потом девочкам моим надоело меняться только внешне и они принялись меняться сущностно.
Вера, давно намекавшая на то, что она не Вера никакая, а единорог Звездочка, заставила взрослых изготовить ей рог из листа бумаги и ходила повсюду с этим рогом на лбу.
Пыталась даже пойти с рогом на лбу на спортивные занятия, но я отговорил ее. Сказал, что рог для единорога – это оружие, что единоборство, которым Вера занимается – это бразильское джиу-джитсу, что джиу-джитсу оружия не предполагает, следовательно рог – против правил. Вера обиделась, но согласилась.
А Надя долго не могла решить, кто она. Концепции менялись и иногда даже наслаивались одна на другую. Вот, например, мама кормила Надю кашей, а Надя вдруг останавливала ложку и говорила:
– Я собачка-лошадка.
Ну, чтобы мама не думала, будто кормит кашей девочку, а отдавала себе отчет, что кормит собачку-лошадку. Дальше кормление возобновлялось как ни в чем не бывало. Оказывается, девочек и собачек-лошадок кашей кормят совершенно одинаково.
Наконец, Надя определилась: она теперь котик. Это ничего не меняет практически. Котиков кормят кашей, одевают, водят на прогулку и моют в ванне точно так же, как девочек или собачек-лошадок. Надо просто отдавать себе отчет в том, что именно котика ведешь за руку в детский сад, котика целуешь и даже если журишь за баловство, то котика.
То же самое с единорогом. Вот мы идем с Верой в спортивный клуб, Вера еле волочит ноги, и я говорю:
– Веруш, давай поскорее. Опоздаем же.
Вера (ноги совсем заплетаются) отвечает:
– Я не Вела, я единолог Звездочка.
– Хорошо, единорог Звездочка, не можешь ли ты побыстрее шевелить копытами, потому что иначе тренер Алексей расстроится, что его самый любимый в группе единорог опаздывает на разминку.
И это работает. В качестве единорога Вера шевелит копытами, бежит к спортивному клубу вприпрыжку.
А я иду следом и не могу вспомнить: как это, зачем это? Зачем-то же и я в детстве играл в котиков, песиков и крошечных енотов. Зачем-то и я терпеливо разъяснял маме, какой именно я теперь персонаж. Я точно помню, что эта игра предназначалась именно маме.
Я много раз обращал внимание на то, что в котика и единорога Вера и Надя играют всегда только для родителей и никогда не играют между собой.
Теперь довольно часто бывает, что они играют в комнате вдвоем, подолгу. Я несколько раз подкрадывался и слушал их разговоры. Наедине друг с другом они никогда не называют друг друга единорогом и котиком. Только Вера и Надя.
Эти метаморфозы, эта игра в зверей придумывается для взрослых, для нас с мамой. Это мне послание какое-то, а единорог и котик – почтальоны. А я вот иду дурак дураком вслед за бегущим единорогом к спортивному клубу и не понимаю – какова моя роль в этой игре, придуманной для меня.
Фото: Ольга Лавренкова
