«Мне бы меньше кашлять и на ногах держаться»
Павлу исполнилось 80 лет. Он родом из Грузии, по образованию — строитель. Ликвидировал последствия аварии на Чернобыльской АЭС. Удостоверение участника ликвидации — его единственный документ на протяжении последних 25 лет.
В девяностых годах, с началом гражданской войны в Грузии, переехал в Москву. Работал, пока позволяли советские паспорт и водительское удостоверение. Потом скитался. Жил в пустующих домах, при храмах и на улице.
В приюте четыре месяца, скоро получит паспорт. Занимается в арт-терапевтической группе, много читает.
Павел:
— Я из Тбилиси, началась война — работа кончилась. Приехал в Россию, женился, прописался, работал водителем, машины ремонтировал.
Жена нашла молодого — я выписался и ушел. Без прописки водительские права не поменяешь, пришлось уйти с работы. Решил пожить в деревне: знакомая дом за просто так дала, родительский, старый, там все деревянное было, сухое. Полтора месяца возил дрова, подготовил себе комнату — думал, зиму прокукую.
А у этой знакомой был брат, заключенный. Пришел домой после шестого срока, поселился со мной. Курил через каждые три минуты. Я поехал в Дмитров на праздник, возвращаюсь — дом сгорел. Он сигарету уронил. Сам в этом пожаре и погиб. А у меня осталось только то, что было в куртке: чернобыльская бумажка. Паспорт, военный билет, оба пропуска — на Чернобыль и на Припять, значок мой — все сгорело.
Тогда я поехал жить в храм под Дмитровом. Большой, старинный, места вокруг красивые. Архимандрит меня приютил. Там я прожил шесть с половиной лет. За курами ходил, возил дрова, топил печь, чистил снег. У меня вещей было — на шестерых! Женщина приходит с сумкой: «Извините, муж умер, можно отдать вещи, будете носить?» Я ей: «Отчего не буду — буду, все мы умрем».
Батюшке было уже за девяносто, старенький, но крепкий еще и строгий. Если кто из наших спрячется за баню покурить, он стыдил.
Когда пришел молодой настоятель, ввел другие порядки. Я отправился странствовать.
Поселился у Успенского собора в Дмитрове. Там возле храма был старый дом, в нем жили только 18 кошек. Ну, я поселился с этими кошками. Рядом колонка, сад с огородом: огурцы, помидоры, люди ко мне приходили яблоки собирать.
Пять раз пацаны этот дом поджигали и все-таки сожгли. Я стал спать на скамейке у часовенки.
Люди мне продукты целыми пакетами носили, даже начальник полиции как-то раз денег дал. Потом меня одна девушка заметила, купила мне утепленный костюм, калоши и телефон.
Дальше живу, согреваюсь в часовенке. Я ведь не пью, не курю, пускали. Опять меня девушка-меценат увидела, вызвала такси прямо до Москвы, отправила на Иловайку [ЦСА имени Е. П. Глинки. — Примеч. ред.]. Пробыл там 17 дней и отправился пешком в Дмитров.
Когда меня девушка в третий раз встретила, забрала к себе домой, а потом нашла это место, где я сейчас. Буду тут жить, пока не умру. Если выгонят — пойду на лавку. Думаете, так уж плохо на лавке? Знаете, какой у меня был костюм! Я в нем под дождем мог спать. Один раз, правда, заснул и примерз. Кричу: «Молодые люди, помогите оторваться от скамейки!» Помогли.
Все дело в том, что я не искал выгоду. Если бы искал — были бы и «Жигули», и жена с домом. А что искал — не знаю. Как в сказке: пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что. Мог бы ведь к батюшке обратиться, чтобы подсказал мне, как восстановить паспорт. Сразу не восстановил, а потом думаю: зачем мне паспорт? В Дмитрове меня и так все знают. Это, конечно, нехорошо.
Но что уж теперь, лучше думать о новом. Вот новые зубы мне скоро вставят.
В новом году хочу меньше кашлять и на ногах держаться. Хочу, чтоб у людей была любовь друг к другу, сейчас так тяжело, столько умирают. Очень многие ведь заболели, и босяки, и хорошие люди. Да это и не важно, все хотят жить.
«Семья погибла под обстрелом, а дом разрушен»
Валентине скоро исполнится 32 года. Жила в Луганской области, получила высшее экономическое образование. Пять лет назад во время вооруженного конфликта был разрушен ее дом и погибли родные.
Выехала в Россию, выполняла низкоквалифицированную работу, жила в общежитиях, хостелах, спала в электричках. Смогла накопить деньги на покупку дома в деревне, прописалась.
Сейчас Валентина — администратор приюта. Хочет отучиться на курсах бухучета и работать по специальности.
Валентина:
— У меня была непростая беременность, врачи сказали, что выезжать нельзя. А уже начались бомбежки. Родила здорового ребенка, шесть дней побыла дома, потом легла в больницу снимать швы. Вечером перед выпиской видела, как в хирургию привозят раненых. Утром меня никто не забрал. И к обеду никто не забрал.
Взяла такси, поехала домой. А дома нет. Вообще улицы нет, потому что ночью обстреливали из «Градов».
Погибли папа, мама, младший брат, муж и ребенок. У меня был нервный срыв, жила на снотворных, психологи со мной говорили.
Из Луганска вывезли в Донецк, потом в Ростов, оттуда — в Москву. На два месяца сняли мне комнату. О работе никто не заикался. Хорошо, что одна бабушка мне предложила за деньги гулять с ее собачкой. Едва хватало на жизнь. Та же бабушка сказала, что ее племяннику в Брянске нужны комплектовщики на склад. Собралась и поехала.
В Брянске я отработала четыре года. За квартиру платила всего 5 тысяч плюс коммуналку 2,5 тысячи. А зарплата была 18 тысяч, да еще подмены, я всегда за всех выходила. В итоге получалось 25 тысяч. Потихоньку откладывала и параллельно делала вид на жительство.
Полгода копила деньги — поехала в Москву, наконец-то получила вид на жительство, подала на гражданство. Умудрилась сэкономить 120 тысяч и купила развалюху в деревне. Вместо печки — дыра, электричества нет. Жить нельзя, но прописаться можно.
Потом меня отправили в командировку в Мытищи, а через три месяца мое место в Брянске было уже занято, взяли своего человека. Устроилась в Химках на овощебазу секретарем. Работа простая, но жить до первой зарплаты мне было не на что и негде. На пару дней сняла койку в хостеле, поспрашивала там: куда еще можно податься подработать и поесть? Так узнала про «Ангар спасения». Отработала несколько дней на раздаче еды, продлила свой хостел. Потом появился Артур.
Он как раз вышел из наркологии. «Ангар спасения» — дневная служба. Ночью куда? Артур мне показал, где они спят. У него инвалидность по астме, он может брать бесплатные билеты на пригородные поезда: хоть два, хоть три в разных кассах. Берут на последнюю электричку с Курского вокзала на Крутое.
Я когда в первый раз это увидела — обалдела. Домашние люди едут с работы, а эти уже штабелями лежат. Электричка доходит до Крутого и стоит там до утра, никто никого не будит, полиция привыкла. По головам посчитают: ага, все на месте. Утром на той же электричке — в Москву.
Когда мне дали комнату в общаге, я все равно иногда каталась с Артуром. К себе его на ночь мне было не взять, к тому же хотелось понять его логику. А логика очень даже интересная. Для таких людей ходить на кормежки и носить подержанную одежду — свобода. Я говорю: но ведь это не та еда, какую ты хочешь, не тот свитер, не те джинсы, не те ботинки. Да какая, мол, разница, зато не корячишься на кого-то, чтобы заработать деньги, которые тут же потратишь.
Попробовала вытащить Артура с улицы. Нашла этот приют. Но я не вижу улучшений. Те же пьянки, больницы. Наверное, я хотела помочь, потому что мне тоже помогали. Я и могла бы помочь. Только он этого не хочет.
Раньше я вообще ничего не знала про бездомных. Не понимала даже, бездомный человек или нет. Думала, ну, плохо выглядит, может, с работы едет или с дачи. Сейчас я сразу понимаю: этот — бездомный. Знаете, как определить? У бездомного боязливый взгляд. Он заходит в магазин, даже с деньгами, даже не за алкоголем, а в глазах все равно страх. Боится, что его прогонят, потому что он не такой, как все.
Папа говорил, что у человека должен быть хребет. Хорошо бы, чтобы у каждого был.
«Сдам плазму — переболел ковидом, пока жил на улице»
Ильшату 36 лет. Жил в Татарстане, после школы работал сантехником. Женился, родилось трое детей.
Пять лет назад уехал в Москву на заработки, жена попросила не возвращаться. Пил, жил в бытовках, общежитиях, хостелах, трудовых домах, на улице.
Сейчас пробует работать администратором приюта, пока получается не очень хорошо: постояльцы жалуются на грубость. Считает себя позитивным человеком.
Ильшат:
— Я из Нижнекамска, четыре года проработал в ЖЭКе, получил разряд. Женился, родились дети — три дочки. Выпивал, конечно, но не сильно. Бутылочку-две пива и то не каждый день.
Когда родилась третья дочка, денег стало не хватать, я поехал вахтой в Москву на стройку. Через какое-то время жена мне звонит: «Не приезжай, мы без тебя привыкли». Первый порыв был — вернуться домой. Но я понимал, чем это может кончиться. Поэтому дома я больше не был.
Мы с ней прожили пять лет. Зачем рожать третьего ребенка, чтобы через месяц подать на развод? Сейчас они все вместе живут с моей мамой. Ну и пусть живут. Мама — пенсионерка, ей с ними не так одиноко. Только деньгами я им помогать не буду. Я жене сразу сказал: ни копейки принципиально не дам.
Когда она мне позвонила, я сразу ушел в алкоголь. Со стройки выгнали, разгружал вагоны, пил, спал на скамейке. Когда приходил в себя — заселялся в общагу, жил в рабочем доме. Потом опять запой.
Недавно лежал в наркологии, психологи мне предлагали поехать в реабилитационный центр. Спасибо, говорю, мне этого не нужно. Я хоть и запойный, мозги пока на месте. Если сам не захочу, никто меня не отвадит. Мне надо жить и работать. Я когда не пью, всегда работаю. Просто бывают моменты, что-то такое вспомнишь, что-то начнет грызть изнутри. Надо, наверное, больше работать.
Сейчас мне дали шанс стать администратором. Сложно с таким контингентом: взрослые люди ведут себя хуже детей, приходится ругаться. Если получится, останусь тут два через два и еще куда-нибудь устроюсь.
Скоро пойду плазму сдам за деньги, ну и чтобы людям помочь. Пришла эсэмэска: «Вы можете помочь людям». Отчего не помочь?
Когда началась пандемия, я жил на улице, весна была теплая, лето тоже. Увидел Москву без людей: хорошо! Правда, заразился ковидом.
Вернее, мне об этом даже не сказали. Положили в больницу с пневмонией. А когда в наркологию лег — взяли анализ на антитела, и оказалось, что переболел.
Это меня «Дом друзей» в наркологию устроил. И вообще мне тут очень помогли. У меня летом отекли ноги, я испугался, пошел на Курский вокзал за помощью, попал в приют. Вылечили ноги, восстановили паспорт, дали вот работу.
Я работаю не ради денег, миллионером все равно не стану. Чтобы стать миллионером, надо закон нарушать. Я же работаю честно и чтобы не пить.
Еще читаю. Не «Анну Каренину», конечно. Боевую фантастику. Читаешь — забываешься. А больше я ничем не занимаюсь. Чем еще можно заняться одинокому человеку? Разве что по паркам пройтись. Это одиночество меня и губит.
Семью я больше не хочу, но хорошо бы близкий человек был рядом. Может, когда-нибудь встречу женщину. Может быть, даже в новом году. Я вообще человек позитивный, верю в хорошее.
«Хочу, чтобы моим детям помогли»
Анне 44 года, по первому образованию она медицинская сестра, по второму — педагог-психолог. Два года назад женщина стала жертвой мошенников, потеряла две квартиры и оказалась на улице с двумя детьми.
Жила на чужой даче, в трудовом доме. Сейчас детям 13 и 15 лет, живут с отцом Анны, сама она — в приюте, где работает администратором и терапевтом в арт-терапевтической группе.
Очень хочет жить со своими детьми.
Анна:
— У меня было две квартиры — в Бутове и Химках. И была хорошая знакомая — риелтор. Я ее знала много лет, она брала у меня крупные суммы, всегда отдавала. Подбила продать жилье, обещала вернуть деньги с процентами. Что-то пошло не так, она перестала брать трубку. Когда судились, соврала, что все мне вернула. Я, конечно, сама виновата: не заключила никакого договора.
Сначала мы могли снимать квартиру, потом пришлось идти в трудовой дом. Это как тюрьма, так мне кажется. За четыре месяца я ни разу не вышла на улицу. На женщинах там работа по хозяйству: готовишь на всех, стираешь, убираешь. Платить не платят. Очень опасно, так как берут с улицы всех подряд. Единственное, что было хорошим — мои дети были со мной.
У меня мама умерла от рака, брат покончил с собой. Есть отец, у него в Москве три квартиры. Две он сдает, в третьей живет с молодой женой, она из богатой семьи, так что они вообще не нуждаются, даже в избытке. Но мой отец — непростой человек. Он категорически против того, чтобы прописать хотя бы детей. Они живут там на птичьих правах.
Когда я не смогла выиграть суд, он позвонил мне и сказал, чтобы мы исчезли из его жизни.
Я стала искать, куда можно приткнуться, и не нашла. Все люди, с которыми я вроде как дружила, отвернулись.
В Москве для тех, кто без прописки с детьми оказался на улице, нет никаких реабилитационных центров. Есть государственный «Кризисный центр помощи женщинам и детям», туда берут только с пропиской. В ЦСА — то же самое: «Пусть вам кто-нибудь сделает регистрацию». Абсурд: помощь бездомным, но только с пропиской. В других городах не так, там можно прописаться в каком-нибудь доме, чтобы считаться полноправным жителем и получать социальные услуги.
Чтобы прожить без квартиры в Москве с двумя детьми, надо зарабатывать тысяч сто, а я не сделала карьеру. Самой-то мне легко найти работу с проживанием, но вот детей забрать некуда.
У меня дочка хорошо рисует, хочет быть художником-мультипликатором, сама выучила японский. Сын — лучший ученик в классе, увлекается историей, любит животных. Если бы моим детям кто-то помог — с подработкой, просто с психологической поддержкой. Вот этого желаю в новом году.
