Сложившееся социальное неравенство в России нужно ликвидировать или, напротив, зафиксировать? Приватизация: хорошо или плохо? Стало ли наше государство социальным, как того требует Конституция? Почему россиянам выгодно падение рубля? Отвечает Алексей Ульянов, кандидат экономических наук, директор по развитию Национальной ассоциации институтов закупок (НАИЗ).
Алексей Ульянов
Проблемы социального неравенства стоят, на мой взгляд, достаточно остро.
Насколько мы не равны?
Здесь важно различать два понятия: неравенство доходов и имущественное неравенство. Согласно данным официальной статистики, по неравенству доходов нашу страну оценивают примерно на уровне США — доходы 20% богатейшего и 20% беднейшего населения отличаются в 9–10 раз.
При этом, эксперты сходятся во мнении, что эти оценки не включают теневые заработки. С их учетом эта разница возрастет до 15–25 раз, что ставит нашу страну в разряд стран с наибольшим уровнем неравенства. Это уровень стран Бразилии, Намибии и других стран Латинской Америки и Африки.
Оценок имущественного неравенства я встречал не так много, а согласно последнему исследованию CreditSuisse имущественное неравенство у нас выражено еще острее, чем неравенство доходов. Это связано с тем, что лишь незначительная часть населения смогла воспользоваться плодами приватизации.
Но некоторые цифры швейцарцев вызывают вопросы.
По их мнению, имуществом дороже 50 000 000 долларов в России обладают 1150 человек. Реально эта цифра больше, потому что вряд ли можно сделать адекватную оценку зарубежной недвижимости наших граждан в Лондоне, Куршевеле, Лазурном берегу и других дорогих местах, где многие лакомые объекты находятся в собственности россиян. Разумеется, владельцев дорогой собственности в этих местах больше, чем 1100 человек, этот список не включает в себя многих людей, в том числе высокопоставленных чиновников, получающих коррупционные доходы.
С другой стороны, невозможно сделать адекватную оценку садовых участков, которыми де-факто население владеет при том, что права собственности на них не всегда оформлены.
Конечно, это слабое утешение, ведь у одних не учтено 6 соток, а у других — состояния, оцениваемые в сотни миллионов долларов.
— Но в целом — люди ведь живут, и лучше, чем раньше….
— Не нужно забывать о том, что Россия — страна со средним уровнем дохода, мы среднеразвитая страна. Это означает, что у нас проблема голода и, скажем, массовых эпидемий решена в принципе, как и во всех странах, сопоставимых с нами по уровню дохода. Доход у нашей страны уже настолько высокий, чтобы люди не умирали с голоду. Но проблема социального расслоения от этого не становится менее острой.
Подростковая экономика
Есть много показателей, по которым можно оценить, насколько изменилось положение людей по сравнению с дореформенным периодом. В недавнем исследовании, проведенном журналом «Эксперт», давалась оценка что в среднем общий уровень доходов вырос с 1990 года на 45%. Однако если 20% населения стали жить в 2 и более раз лучше, чем в 1990 году, то для остальных ситуация либо значительно не изменилась, либо даже ухудшилась.
При этом, динамика цен на различные товары, а соответственно, их доступность, очень сильно варьируются. Резко уменьшилась доступность жилья, услуг образования, здравоохранения, авиаперелетов. Сильно доступнее стали спиртное, сигареты и автомобили. Это — подростковая экономика, не заботящаяся о своем будущем.
Кстати, если говорить, например, о потреблении мяса птицы или говядины, то очевидно, что оно у нас еще достаточно низко. Многие люди не могут себе позволить удовлетворить потребности в хлебе и картошке, мясо для них является роскошью. Это конечно не лучшим образом характеризует нашу страну.
«И о душах»
— Есть ли смысл сейчас «узаконить» сложившееся неравенство, например, так, как это было в царской России, введя сословия и какие-то сословные ограничения? Или по-прежнему утверждать, что у нас в стране — равенство?
— Я думаю, что уже никто не осмелится утверждать, что у нас в стране равенство.
Вспоминается анекдот, в котором депутат выходит на трибуну в Госдуме и говорит: «Коллеги, мы уже очень много думали о себе, давайте и о душах подумаем». Голос из зала: «Душ по триста наверное, хватит!» Конечно, узаконить привилегированный статус этих людей — это не путь. Наоборот, мне кажется, Россия не сможет развиваться, если не будет дана какая-то легитимность проведенной приватизации.
Несмотря на то, что с момента приватизации прошло немало времени, и часть собственности попала в руки людей, которые ее не разворовали и не уничтожили, а приумножили. Таких примеров, слава Богу, немало, но в целом надо признать, что в массовом сознании приватизация оценивается очень отрицательно.
У нас собственность, по сути, не легализована. В этих условиях думать о развитии страны нельзя, потому что кто же в нее будет вкладывать, если инвестор знает, что рано или поздно результаты приватизации можно отменить, и право частной собственности в сознании не укреплено?
Можно вспомнить, что даже после приватизации Маргарет Тэтчер, которая проводилась в цивилизованной демократической стране, в условиях работающих рынков, по рыночным ценам, правительством лейбористов был введен налог на то, что «принесло ветром» — wind-falltax. Собственники должны были заплатить определенную сумму с роста курсовой стоимости акций приватизированных недавно компаний. Вот что-то подобное, возможно, стоит ввести у нас, ввести некий налог, который в общественном сознании узаконил бы эту собственность.
Благодаря неэффективной политике по построению государственного капитализма в нашей стране, у нас имеются колоссальное количество госкомпаний, эффективность которых, мягко говоря, оставляет желать лучшего. И нормальная народная их приватизация, возможно, была бы выходом из этой ситуации.
Но, разумеется, это должно быть сделано не так, как в 90-е, а с закреплением акций на персональные ваучеры, которые невозможно продать, по крайней мере, какое-то время, либо приватизация с передачей денег фондам будущих поколений, (в пенсионный фонд, например), либо с четким направлением на социальные программы с пресечением коррупции.
Социальные принципы без социальных функций
— Согласно конституции Российская Федерация — социальное государство. Как Вы считаете, наше государство — социальное? Если мы им еще не стали, то почему, а если стали, то в чем это проявляется?
— Конституция фиксирует общие принципы: «Политика государства направлена на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека». Хорошо, что у нас в Конституции социальные принципы есть.
А что касается реального выполнения социальных функций, то каждый из нас прекрасно видит, как они на деле выполняются. Кто-то не может отдать своего ребенка в детский сад, кто-то недоволен уровнем школьного образования, уровнем социальной поддержки семей. Состояние нашего здравоохранения и работу системы ЖКХ мы все видим. Разумеется, претензий у нас очень много.
По международным сравнениям мы тратим непростительно мало (в процентах от ВВП) на образование, здравоохранение, семейную и демографическую политику. В разы меньше развитых стран и даже стран с сопоставимым уровнем дохода. Зато в разы больше — на оборону и спецслужбы.
А если еще учесть нашу колоссальную коррупцию… Например, из московского бюджета официально выделяется на поддержку многодетных семей в расчете 25 тыс. рублей в месяц на ребенка. Это значит, что я, имеющий троих детей, должен получать ежемесячно 75 тыс. рублей по всем видам помощи. Реально же «доходит» менее 10 тыс…
В моем представлении социальное государство — это то государство, которое создает своим гражданам равные стартовые возможности. Это делается путем развития системы образования, она и становится социальным лифтом, с помощью которого талантливые дети даже из самых бедных семей имеют возможность реализации. Иначе получается замкнутый круг — дети богатых родителей поступают в престижные школы, а бедные, не имея на образование средств, поступают в плохие и остаются бедными, и общество становится «сословным». Чтобы этого не было, нужно первоклассное образование для всех.
Государство должно сглаживать различия в доходах. Не «поделить все поровну», а с одной стороны, не убивать стимулы к труду, а с другой — дать возможность людям не умереть с голоду и удовлетворять минимальные потребности. В том числе потребности в лечении и досуге, а не как по нашему официальному прожиточному минимуму, на который можно разве что не умереть с голоду прямо сейчас, а года через три от истощения.
Фото: panpetroff, photosight.ru
Степень этого выравнивания в каждом обществе разная. Я думаю, что у нас она должна быть меньше, чем в Европе, но больше, чем в США. Европейский опыт показывает, что если государство слишком обо всем печется, то это приводит к значительному росту налогов подавлению экономической активности. Кризис, который сейчас происходит в Европе, мы все видим. Поэтому нужна какая-то золотая середина, чтобы инициатива развивалась, и человеческий капитал приумножался, и все люди в нашей стране имели возможность достойно самореализовываться.
— Иногда кажется, что у наших чиновников нет мотивации к улучшению общества, ведь у тех, кто является элитой нашего общества, по крайней мере элитой экономической, жизнь семей уже с Россией не связана, у большинства дети учатся за рубежом, лечение и отдых зачастую проходят там же. Как по-вашему, эта ситуация — нормальна?
— Конечно, нормальной эту ситуацию назвать нельзя. Значительная часть проблем у нас именно оттого, что элита не ассоциирует себя с Россией, во всяком случае, в долгосрочной перспективе. Свое будущее в старости и будущее своих детей они видят не здесь. Это очень тревожный признак.
Нефтяная ловушка
Складывается система, когда определенную, весьма значительную части элиты устраивает ситуация: есть две трубы, нефтяная и газовая, и по ним на Запад, а теперь и на восток, в Китай, идут соответствующие углеводороды, которые позволяют сохранять в стране порядок и безбедно существовать элите, все остальное, существующее помимо этих труб, представляет собой потенциальную угрозу.
Кормить этих людей — дополнительные расходы. Если создавать какие-то сектора экономики, конкурентоспособные в нынешнем мире помимо двух труб, то люди, работающие в этих секторах, будут представлять угрозу власти, поскольку не будут мириться с авторитарным режимом и авторитарными замашками. Поэтому части элиты выгодно сокращение населения. Сейчас часто пишут про план Даллеса, но как экономист и христианин я бы лучше поискал проблему в нас самих, а не во внешних силах.
Конечно, выйти из голландской ловушки чрезвычайно сложно. И я не знаю, удастся ли это сделать России, если цена на нефть не обвалится до какого-то критически низкого уровня, что заставит элиту думать о реформах и о стране.
Неформальное определение «голландская ловушка» появилось на свет после того, как Нидерланды, обнаружив в 1959 году крупное газовое месторождение, начали экспортировать газ и обеспечили себе этим мощный приток иностранной валюты. Результатом стало значительное усиление гульдена по отношению к другим валютным единицам, что, в свою очередь, негативно сказалось на рентабельности голландского производства вообще и в особенности голландского экспорта. Растущая себестоимость местного производства стала причиной закрытия многих предприятий, так в итоге найденный в Нидерландах газ стал не импульсом к развитию страны, а, напротив, фактором экономической деструкции.
— Но если цены на нефть обвалятся, то не развалит ли это Российскую экономику окончательно?
— Я не соглашусь с этим утверждением, ведь при всех предыдущих ценовых шоках происходило следующее: вспомним 1998 и 2008 годы, как только падала цена на нефть, происходил обвал рубля, который давал спокойно вздохнуть всей не-нефтяной экономике. Начинало расти внутреннее производство, вытеснялся импорт, развивался экспорт продукции обрабатывающих отраслей, а не только нефти и газа.
Высокие цены на нефть завышают курс рубля, в результате у нас уже все дороже, чем в США, например. Уже не найти ни одного товара, который был бы у нас дешевле. При высоких ценах на нефть мы просто неконкурентноспосбны ни по одной позиции, кроме этих несчастных углеводородов. Как только происходит обвал цен на нефть и газ, курс рубля падает, и оживает весь не-нефтяной экспорт, оживает производство, ориентированное на импортозамещение.
Вся экономика начинает подниматься. Она очень быстро поднималась в конце 1999 года, немножко медленнее в 2008–2009 годах, но эффект тот же самый. Конечно, если цена барреля нефти упадет в один день до одного доллара, то поначалу будет очень тяжело. Но, думаю, даже в этом случае экономика вздохнет свободно и найдет пути для развития.
Это даже в краткосрочном периоде, не говоря уже о долгосрочном, это изменения стратегии государства, которое будет вынуждено что-то делать, а не просто почивать на лаврах и «пилить» эти доходы разными способами. И высококвалифицированные люди, которые сидят в нефтяном секторе и получают там высокие зарплаты, начнут переходить в другие отрасли экономики. Целый ряд положительных эффектов будет наблюдаться.
Все-таки иначе, чем нефтяное проклятие, нынешнюю ситуацию не назовешь. О нефтяной ловушке написано немало книг, есть исследования, в которых говориться о ее связи с авторитаризмом, с уровнем доходов, который колеблется вместе с ценами на нефть. Страны-нефтеэкспортеры, которые не являются малонаселенными государствами Персидского залива, как правило, не присоединяются к клубу богатых, не становятся они и демократиями. Исключение составляет Норвегия, которая стала демократией до разведки нефтяных месторождений.
Несмотря на все это я думаю, что у России есть шанс — это ее образованное население, которое не захочет вымирать и все-таки предъявит Гамбургский счет, потому что быть только экспортером нефти — сомнительный выбор для великой державы.
Читайте также:
Игумен Филипп (Симонов): Почему я против вступления России в ВТО?
Кувшиново: 3 составляющих (не)успеха
