Все веруют во единого Христа, исповедуют единый Символ веры, причащаются Его Тела и Крови из одной православной чаши — но насколько по-разному видят и воспринимают Церковь…
Мы не спорим с иудеями и мусульманами о том, есть ли Бог, один ли Он, управляет ли Он миром. И они, и мы знаем, что есть, что один, что управляет. Аминь. Но мы расходимся с ними в вопросе отношения ко Христу.
Мы читаем в житиях о смерти праведников и видим, что смерть на самом деле может быть великим и красивым событием, когда человек стоит пред дверкой миров. Праведник уже взялся за ручку этой небесной двери, уже приоткрыл ее. Ему уже слышатся иные голоса, видны иные истины и небесный свет ложится на его лик. Человек в сединах бел как ангел. Он становится легок и прост.
Надо полагать, апостолы много размышляли о Царствии Божием, о том, что это такое, недоумевали, спорили… И вот, незадолго уже до последних Своих страданий, Христос приоткрыл им великую тайну.
По древней традиции паломники ставят здесь кресты не за усопших, но за живых людей. Обитель утопает в крестах: гигантских и крошечных, роскошных и скромных, собственноручно сбитых из простых досок.
Глубокая ночь, дует ветер, снег валит, мороз трещит. Трещит вообще все: храм, бревна. Свечи. Церковь раскачивается на цепях. Среди всего этого треска храм дрожит. И ты в этой глухой ночи молишься, и ощущение, как будто ты один в этом мире: на корабле средь бушующего моря.
'Господи, хорошо нам здесь быть; если хочешь, сотворим здесь три кущи (три шалаша): Тебе одну, и Моисею одну, и одну Илии'. Зачем Богу шалаш? Зачем апостолу шалаш? Какое это имеет отношение ко мне лично? И не наша ли это реакция на тот момент, когда Господь стоит близко от нашего сердца? А жил бы Ты, Господи, со святыми в моей квартире!
- Запомни, Алеша, – поучал почтенный протоиерей чтеца, – люди не меняются. И Алеша внимал старцу, мотал на свой смоляной жиденький ус и запоминал. Странно, что ни у говорившего, ни у внимавшего ему не возникло при этом тени сомнения. Что же, в таком случае, есть покаяние?