В прозрачных далях громоздятся за Волгой черно-бурые плотные облака. Это горит Сталинград. Огня почти не видно, лишь раскаленный воздух струится над скелетами обугленных домов.
— Бабушка, а почему ты сидишь лицом к двери, ты кого-то ждешь? — И она мне ответила: — Нет, мальчик. Если бы я была в силах, то просто уходила бы в другое место. А так мне приходится оставаться здесь. Но у меня нет сил смотреть на эти трубы.
Семьдесят лет назад под Москвой отлаженная и неумолимая военная машина Третьего Рейха получила первый ощутимый удар. Поговорим об идеологии победы, о некоторых её сторонах, которые кажутся неприметными.
В начале октября положение на фронтах стало критическим, сводки были все безнадежнее. Бои шли на ближних подступах к Москве — здесь решалась судьба Родины. Сколько бы откликнулось человек сегодня на этот призыв?
Ну не могу я больше, батюшка, видя все это, продолжать заодно с монотонным хором повторять: дети наши страдают за грехи человечества, зато Господь , прибрав их к Себе, ангелами делает… Потому что есть сиюминутная мука за свое дитя, которое летит бездыханным в ров. И эта сиюминутная мука растягивается на вечность.
Как-то раз я был в гостях у Юры Голубенского, известного питерского журналиста, старого друга моего отца. Когда вышли на лестницу покурить, вдруг обратил внимание, что каменный пол на площадке весь в каких-то выбоинах.
Весь мир знает о Тане Савичевой, которая на девяти страничках записной книжки скупо фиксировала, как день за днем уходили из жизни ее близкие. А имя другой девочки, Лены Мухиной, долго было никому не известно.
«Всю войну не было дня, чтобы отец не пошел на службу. Бывает, качается от голода, а я плачу, умоляю его остаться дома, боюсь, упадет где-нибудь в сугробе, замерзнет, а он в ответ: “Не имею я права слабеть, доченька, надо идти, дух в людях поднимать, утешать в горе”. И шел в собор. За всю блокаду – обстрел ли, бомбежка ли – ни одной службы не пропустил».