«В
Когда-то он выбрал свой путь — спасать людей — и несколько лет работал фельдшером в реанимации. А однажды сам стал пациентом этого отделения и едва не умер прямо на месте прежней работы, но в итоге раздобыл костюм медбрата, чтобы тайно поехать на службу…

У священника Дионисия Соколова восемь детей. Когда он начинал служить, то жил в маленьком вагончике рядом с храмом. А недавно продал мотоцикл, чтобы помочь семье погорельцев. Как в реанимации экстренно переливали кровь от врача умирающему мальчику, что случилось с бездомным после долгой и кропотливой работы хирургов, что сделали дети, когда их отец лишил их телевизора, и каким был путь из медицины в священство — в рассказе «Правмиру».

В помощь погорельцам продал свой мотоцикл

Два года назад отец Дионисий продал свой мотоцикл, чтобы помочь семье погорельцев. Почти новенькая хромированная «Yamaha» в жизни священника появилась недавно. Он выкупил ее как память у своего друга перед самой его смертью. С мотоциклами священника связывали только детские воспоминания. С мальчишками они по очереди забирались на соседский «ижонок» с коляской, чтобы просто посидеть. 

— Совершенно прекрасная штукенция. Счастью не было предела! — вспоминает он. — Я тогда вел рубрику на радио. Прочел на сайте редакции о многодетной семье погорельцев. Позвонил им, все узнал. Стал думать, что могу сделать. Дом построить не смогу. А рассказать на радио — смогу. Может, сработает, и люди откликнутся. После передачи появились первые отклики. Тогда я сделал вторую передачу, сказал, что готов продать свой мотоцикл, чтобы помочь семье.

Недавно купленный мотоцикл было здорово показать детям, погладить его блестящие бока и слушать его особенный рокот. Осваивать его священник планировал после покупки. Но в какой-то момент понял, что байкером ему не стать — нет времени, да и желания. Выставил на «Авито».

С миру по нитке, но в результате сборов удалось год снимать жилье погорельцам и содержать их семью. Священник, если начал что-то делать, должен довести до конца, уверен батюшка. Потому сам нашел риелтора, подобрали квартиру, проконтролировал все пункты договора и поставил подпись под ним. А через два месяца продался мотоцикл.

— Все это дело мы вложили в бетон, арматуру и прочее, — рассказывает отец Дионисий. — Эпизодически я приезжал на стройку, залили фундамент. Помог устроиться на высокооплачиваемую работу главе семейства и нашел ребят, которые взялись за дело на стройке.

Дом хозяева строят до сих пор. Через священника нашлись помощники.

Как понять, для чего мы спасаем людей 

Священник Дионисий Соколов служит в Яхроме Дмитровского района. Но когда-то он выбрал другой путь: три с половиной года спасал людей — работал фельдшером в реанимации. 

Храм в Яхроме

Он был настроен на мединститут, но один священнослужитель посоветовал идти в семинарию. И Денис решил доказать, что у него обязательно получится стать хорошим врачом! Но баллов при поступлении в институт не хватило и, чтобы не терять время, он пошел в медколледж. Окончил его с отличием. 

«Он был в коме три месяца, а потом открыл глаза». Детский реаниматолог — о силе детей, потерях и трагедии в Керчи
Подробнее

— Случаев, которые врезались в память, в реанимации было много. Например, мальчик двенадцати лет попал к нам в отделение. Мама и папа — из медицинской профессуры. Он их единственный сын. Его сбила машина. Половины головного мозга не было после того, что с ним произошло.

Родители приложили все усилия, чтобы спасти ребенка. Пригласили Алана Чумака (советский и российский телевизионный деятель. Позиционировал себя целителем и экстрасенсом — прим. ред.), он делал какие-то пассы над ним, но ничего не получилось.

И вот ночью меня разбудил дежурный врач: «Там парень уходит, нужна кровь. Пойдем со мной». Дал специальный пакет, я «выцедил» из его вены пол-литра крови. Она тогда была в дефиците. Время тяжелое: у нас даже пенициллина не было, занимали его в других отделениях.

Сделали переливание крови, состояние мальчика стабилизировалось, но вскоре он все равно скончался. Помню отчаяние в глазах родителей — это очень тяжело.

После этого я часто задавал себе вопрос: зачем мы лечим, если они все равно умирают?

Или вот поступил к нам бездомный с переломанными арматурой ногами и ребрами. Так изувечили, что хирурги собирали его по фрагментам, поставили титановые штифты, долго оперировали. Все было дорого и трудоемко. Мы боролись за него. Вылечили, он выписался, а через неделю его зарезали. Вот как это понимать? Столько труда и средств, а итог нулевой.

Так молодой фельдшер мучительно искал правду. Ответил себе на вопрос десятилетия спустя, когда уже был священником: нельзя иначе, если ты настоящий врач, у тебя есть сердце и подлинный дар врача.

— В медицину я пришел с чувствами, а должно быть глубокое принятие своей профессии, знаний и умений как дара. Дело не столько в клятве врача, сколько в призвании человека. Но тогда необходимость лечить людей, когда люди смертны, стала напоминать бессмысленную рутину, я потерял понимание того, чем занимаюсь и зачем делаю это. Во мне проснулось что-то новое, совершенно необъяснимое с точки зрения разума.

Отец Дионисий перед службой в храме городка Яхрома

Некоторые жизненные ситуации поломали меня изнутри. Было такое, что коллеги по реанимации не выдерживали — кто-то сел на иглу, кто-то покончил с собой, кто-то разочаровался в медицине. Такая гибель обесценивает то, что двигало человеком все предшествующее время. В итоге во мне поселилось чувство перманентного конфликта. Возникла опасность закостенеть в этом состоянии и превратиться в циничного бездарного ремесленника.

С каждым днем зрело ощущение необходимости покинуть реанимацию. Герой Мэла Гибсона в конце фильма «Апокалипсис», спасаясь от преследования, прибегает на берег и видит, что плывет Колумб. Появился новый горизонт. У меня тогда тоже было куда идти. 

Я вернулся в точку, в которой в семнадцать лет выбирал свой путь. Тогда я вспомнил слова того священника, и новый путь появился сам собой. В семинарию пришел через пять лет после того разговора. Сомнений не было. Положился на его слова, использовал их как спасательный круг.

Какие были ощущения, когда в первый раз пришли в реанимацию? 

— Растерялся. Увидел все эти аппараты, трубки. На практических занятиях в медколледже нас обучали навыкам, но практики не было. Потому я не понимал, что конкретно делать.

«Зимой мы искали арбуз пациентке хосписа». Священник, медбрат и отец — о радости и любви в период испытаний
Подробнее

Помню, однажды на практике при нас умер человек. Это было очень страшно — его трясло перед смертью от жутких судорог. Скончался за минуту. Нам дали возможность сделать массаж сердца и провести другие реанимационные мероприятия. Спасти не удалось.

Люди ходят быстрым шагом мимо, все участвуют в каком-то процессе, а ты ни при чем. И стою я оглушенный, пытаюсь понять, чем заняться, но сути происходящего не понимаю. И тут ко мне подходит пожилой врач, берет меня за руку и говорит: «Ты — новенький, а я уже здесь третий десяток. Пока не проработаешь с нами 15 лет, мы тебя будем все равно считать новеньким. Ничего не поймешь сразу. Когда наберешься опыта, будем спрашивать с тебя, как равного. А до этих пор учись тому, что делают другие».

В церкви такого нет, по моим наблюдениям. Ты зашел в храм в первый раз, а от тебя могут требовать целый набор — не там поклонился, не так перекрестился, не то сказал. Человек не чувствует себя своим. И уходит.

Однокурсники называли меня Авраамом

С будущей женой Денис познакомился в реанимации. Она и сейчас там работает. Вопрос о женитьбе встал в период, когда сам он принял решение уйти.

За несколько дней до увольнения по собственному желанию они расписались, а через неделю после свадьбы он был зачислен в семинарию.

С женой Ольгой

— Вы обсуждали свое решение с женой?

— Скажем так: она все знала. Как иначе? Но я принимаю решения самостоятельно. Человек должен взять сам на себя ответственность за все, что с ним происходит. Я полагаю, что мужчина — существо ответственное. И если его лишать ответственности за то, что он делает, в итоге получится то, от чего мы потом недоумеваем. Отсюда у нас и внутренняя мягкотелость нации. С одной стороны агрессия, а с другой мягкотелость. Мы не можем совладать со своими эмоциями и не отдаем отчет своим действиям.

В семинарии однокурсники в шутку называли Дионисия Авраамом. Детей на тот момент почти ни у кого не было, а Соколов, пока учился, стал отцом четверых. Как жили? Студенческая стипендия позволяла сводить концы с концами, но основой для жизни была помощь родных. В каникулы он подрабатывал в той же реанимации. А вскоре перешел на заочное обучение и служил диаконом в Королеве.

Приехали в село и жили в вагончике

После окончания семинарии отец Дионисий поехал служить в село Драчево Дмитровского района. Там он остался на 17 лет. Нужно было налаживать семейный быт.

— Когда я еще учился в семинарии, руководство решило пойти на эксперимент. Стали вывешивать на стенд вопросы в формате «А что вы думаете по такому-то поводу?». Среди прочих вопрос: «Что необходимо будущему священнику?» Я написал, что нужно место, где он будет жить с семьей, машина, чтобы он мог ездить, выполнять свои обязанности, и оклад, который позволит семью содержать. А потом все остальное. На следующий день все это было убрано с доски объявлений.

В Драчево я приехал в 2003 году. Возможности снимать жилье поблизости не было, машины тоже. Первое время меня возили прихожане. Это почти 60 километров. Когда я туда прибыл, заметил вагончик напротив храма. Однажды с матушкой наводили порядок внутри и поняли, что можем в нем поселиться.

Обычный вагончик: пятнадцать квадратов, утепленный. Поставили икеевские двухэтажные кровати и начали там жить. У меня был отдельный диван. Уживались вшестером — четверо детей и мы с супругой. 

Этот вагончик семья использовала в качестве кухни и подсобного помещения. В подобном многодетная семья жила почти восемь месяцев

Вагончик этот остался в наследие от священника Георгия Попова. Он проникся темой конца света, потому в храме после себя оставил много добра: запасся консервами, топливом, углем, прочими вещами. Первое время мы использовали эти запасы, питались, могли хоть как-то содержать храм, отапливать его дровами, которые тоже остались после отца Георгия.

Жили без горячей воды и стиральной машины. В тот период дети были маленькими, необходимости возить их в школу не было. Это несколько облегчало жизнь.

Супруге сложнее было, она выросла в квартире со всеми удобствами. Но ситуаций, которые бы поставили нас в тупик, не возникало. Я занимался хозяйством, а она уютом в доме. Так мы и жили первое время — с марта до начала октября. Когда лужи покрывались корочкой льда на улице, замечали не сильно. В вагончике было тепло, помогали и электрообогреватели.

Супруга отца Дионисия с детьми в вагончике

Я колол дрова, носил воду из родника, выталкивал транспорт со двора храма из грязи. Руки в мозолях, ничего удивительного.

Однажды встретился с муллой на присяге в местной части. Смотрю на него — идеальный со всех сторон. Пожимаю руку, и ощущение такое, что моя рука провалилась в зефир. Эта рука не знает ни дров, ни выталкивания грузовиков. Мне показалось тогда, что человек может быть эфемерным, невещественным. Подумалось: как интересно живут другие служители.

Мне было удобно жить в вагончике. Выходишь, а напротив — вход в храм. Служил сначала часто, потом реже. Храм мало посещали, если на службе два-три человека, это уже очень хорошо. Великим утешением было, когда ты службу отслужил, и вдруг человек заходит, ставит свечку — и вот ты уже не один.

В начале священнического пути

Потом мы переехали жить в деревню в 5 километрах от храма, в частный дом.

Священник должен гореть, а не гнить

— В священство я пришел так же, как в реанимацию — ничего не понимал. В семинарии ты получаешь разносторонние знания, но в систему все складывается позже, когда нарабатывается практика. Сейчас обрел понимание, что духовная жизнь — это служение правде и участие в жизни тех, кто к тебе приходит. 

Я не просто выслушиваю исповедь. В фильме «Золотые цепи» Джон Траволта играет одержимого работника собеса, который борется с наркомафией. Он восстал против системы и пытался решить проблемы каждого, кто приходил. Это безумие, наверное. Но я для себя поставил планку: стараться решить вопрос человека, который пришел ко мне.

Больше всего сложно принять в коллегах то, как они относятся к проблеме человека.

Рак у него или финансовые проблемы? Отсылают: съезди к иконе за тридевять земель. Меня это сильно задевает.

Полагаю, что это непрофессионально, инфантильно.

— А как профессионально, как должен поступать священник, если ему жалуются на проблему?

— Сделать то, что можешь. Ты — священник, у тебя знакомств, возможно, больше, чем у любого чиновника. От сантехника до министра, грубо говоря, до начальника силовых структур. Ну так решай! Если ты используешь такое благо только для себя, то это называется профессиональным гниением. А должно быть профессиональное горение.

Перед службой в Яхроме

Если не в силах помочь, тогда признайся, что в этом вопросе не компетентен. Люди приносят к нам не только перечни грехов, они приходят с реальными проблемами. На кого-то оказывает давление администрация, у другого хотят отнять домик. Я звоню знакомым юристам: посмотрите документы. Или в полицию: можно ли что-то сделать в правовом поле?

Бывает, конечно, что люди, к которым я обращаюсь, не понимают моих попыток пустить их добрую энергию на других. Многие прекратили отношения из-за этого. 

Но надо что-то делать в жизни. Иногда через «не могу». Но «не могу» обычно не бывает, если у тебя есть огромное желание.

— У вас бывало такое, что пришлось сделать что-то через «не могу»?

— Однажды с жутким приступом острого панкреатита попал к своим бывшим коллегам в реанимацию. Было так плохо, что думал, все, конец. На вопрос о шансах получил ответ пятьдесят на пятьдесят. Лежу и думаю, что силы покидают. Больше двух недель не пил, не ел. Но время было перед Пасхой. Страстная неделя в жизни священника — сами понимаете.

Боль немного отлегла. Спросил доктора в реанимации, могу ли на службу уйти. Не отпустил. Тогда я попросил прихожан приехать за мной поздно вечером и передать мне мой старый костюм медбрата. Обмотал вокруг себя трубки, переоделся, охране сказал, что приезжал в больницу по работе. Улегся плашмя в машину — поехали. Службу отслужил. Но эти приступы случались и потом, и сейчас бывают во время службы. Ну, что теперь? Мне жизненно важно было тогда быть в храме вместе с прихожанами. А то, что пришлось соврать тогда — переступил через себя.

Отец Дионисий у храма в Яхроме

Заступаться за других может быть очень неприятно

— Люди часто думают, что добро — это то, что для них хорошо, а зло — то, что им неприятно. Но это же не так. Часто добро крайне неприятно, но ты вынужден это делать. Например, заступаться за других очень неприятно, можешь сам расстаться с жизнью. Рискуешь в моменты выбора попасть в ситуацию, когда не сможешь решиться. 

Два события в моей жизни абсолютно похожи друг на друга. Я придерживаюсь такого мнения: если что-то с тобой происходит в жизни, то не один раз. И все для того, чтобы ты понял важное. Иногда что-то не удается с первого раза, и жизнь дает еще один шанс. А может случиться так, что ты уже однажды победил, а другой раз в подобной ситуации не справился.

Я тогда учился в семинарии. Возвращался поздно вечером с учебы к семье. Одиннадцатый час, вместе со мной с электрички сходят человек двести. На соседней платформе несколько ребят избивают парня, ногами запинывают. Между нами — метров пятьдесят, но я слышу и понимаю, в чем проблема: «Дай на пиво!» — «Денег нет!»

«Дрались, когда надо было». По поведению было трудно догадаться, что отец 4 братьев – священник
Подробнее

Все это видят, но проходят. А мне неловко, но и туда стыдно идти. Подождал, пока все пройдут, пошел на ту платформу, разбежался и ударил одного в затылок. Он упал. Других растолкал как-то, схватил парня за куртку и с собой потащил. Как могли мы бежали, а они за нами. Дотащил я его до кассы, говорю там: «Вызывайте милицию». Все закончилось благополучно.

В семинарии этот рассказ не вызвал эмоций, и мне не очень поверили: если бы ты ударил с разбега, он бы точно не встал. Но дело же не в том, кто тебе поверит.

Другой случай. Я возвращался со службы. Жду электричку. В кустах бродяги затеяли драку. Понимаю, что из-за денег. А у меня деньги есть в кармане, но подойти не могу. Вот просто никак — сил нет и все. Потом подъехала электричка, я уехал. Страшно мучился потом.

Нас воспитывали в парадигме поступков Александра Матросова, Муси Пинкензона. Но сейчас о временах пионеров-героев забыли. И даже можно знать об этих героях, помнить, но ничего не делать при случае. Все это лишь катализатор, и он не всегда действует.

Есть люди, которые ушли, но все так же близки мне по внутреннему состоянию. Они боролись за правду. У меня есть свои герои современности — Дмитрий Холодов, Пол Хлебников.

В этом году я целенаправленно поехал в Лондон, навестить могилу Александра Литвиненко. Вижу, что это человек правды. Для меня он офицер, который спас свою семью от беды, которая могла случиться.

Отец Дионисий в Лодноне на могиле Александра Литвиненко

Это был март, пандемия, на кладбище не пускают, но меня провели. И я очень благодарен. Отдал честь человеку, которого уважаю. Отслужил прямо на кладбище службу. Как будто навестил родного человека. Почувствовал: вот человек, который уже ТАМ и который знает всю правду.

«Папа, включи телевизор!» — как дети устроили митинг

В семье Соколовых восемь детей. Старшему двадцать, младшему — четыре года. Рождение детей воспринималось как нечто естественное, продолжение жизни. Особых эмоций не питал. И только сейчас, по его словам, пришло время, когда он «дорос» до младших, появилась эмоциональная близость. 

— Я с ними становлюсь ребенком, — говорит священник. — Раньше я был сосредоточен на каких-то других задачах, часто было просто некогда. В большей степени детьми занималась супруга.

В это время в кухню забегает четырехлетний Паша и показывает свои рисунки. Папа переключается на него моментально. Средняя дочь периодически заходит к нам, тихо слушает отца.

Четырёхлетний Паша обожает свою старшую сестру

Дома в этот час четверо из восьми, мамы тоже нет. У всех дела. То и дело дети прибегают на кухню раздобыть котлет из сковороды и зацепить макарон в тарелку — время обеденное.

На просьбу перечислить всех детей и их возраст, отец Дионисий сначала рассказал анекдот, смысл которого — «лучше спросите у жены», а потом сосредоточенно назвал всех по именам:

— Серафим родился в 1999-м, Варвара — в двухтысячном. Дальше, чтобы вспомнить год рождения, нужна крепкая память и календарь. А лучше спросите у мамы, как в анекдоте. Потом родились Екатерина, Анна, Александр, Илья, Мария и Павел.

Разговор зашел о детской вере. 

— Однажды в шкафу мы нашли спрятанное распятие. Спрашиваем у пятилетней Варвары, что оно здесь делает. Она в ответ: «Дайте его мне, я его сберегу». Ребенок понимал тогда, что Человеку, Который на кресте, уже плохо, но Ему кто-то может сделать еще хуже. Ни одному взрослому человеку такая мысль в голову не придет. Сегодня люди думают, что веру нужно учить, как математику. И я наблюдаю подражание ангелам — быть хорошим, милым и пушистым. А внутри бывает так, что и нет ничего такого.

Вера очень похожа на ребенка с открытым сердцем. Это не зарабатывание баллов и не игра в ангелов.

Двое старших детей уже выбрали профессию — учатся. Серафим хочет стать программистом. В семинарию не поступил, чему отец откровенно рад: чтобы стать священником, нужно пройти через что-то в жизни и понять, надо ли оно тебе. Екатерина хочет стать биоинженером. Это ее выбор.

Отец большой семьи называет себя в некоторой степени деспотичным, но достаточно либеральным.

— Деспотичность моя в чем? Как любому отцу, мне хочется, чтобы меня слушали. Не потому, что я всезнайка. Просто в силу опыта способен просчитать ситуацию, а дети пока руководствуются эмоциями. Но я и либерален. Был такой момент, когда пытался отучить детей от телевизора. Сам не смотрю его уже больше 20 лет. Чтобы мне не промывали голову и не навязывали клише. 

Так вот, запретил я смотреть телевизор, и в какой-то момент дети объявили митинг. Явились ко мне с плакатами «Папа, включи телевизор!» Включил. Договорились о мультиках и кино. Я отношусь к информации совершенно спокойно. Ты можешь смотреть что угодно, вопрос в том, как применить потом то, что ты узнал.

С детьми в путешествии

— Конфликты бывают с детьми? Можете кулаком стукнуть: «я так сказал, значит, так будет»?

— Повод для ссоры может возникнуть. Просил белье развесить сушить, не сделали. Значит, в следующий раз я что-то не сделаю для вас. Например, не повезу в школу на машине, пойдете на электричку пешком. А то я себя поднимаю, прогреваю для тебя машину, а ты не благодарен. Такое наказание — вполне себе метод. В следующий раз, возможно, подумают. Я уверен, что это откладывается.

Всякое бывало: хлопнут дверью, уйдут на день. Но чего-то такого глобального не было.

Когда-то пытался внушать, сейчас стараюсь объяснить, почему так не делается. У всего есть причины. Ты, малыш, пришел с улицы и не снял обувь — дома будет грязно. И если ты этого не замечаешь, то другим может быть неприятно. Для меня этот способ более действенен. 

Отец Дионисий с одной из дочерей

Все дети подвержены опасностям, соблазнам. Дети священников — не исключение. Я к этому отношусь спокойно, доверяю жизни. Она мудрее. Уверен, что у детей есть все для того, чтобы преодолеть сложности. Уследить за всеми невозможно. Видеокамеру к каждому прицепить? Нет, конечно.

Но если узнаю о чем-то неприятном, не стану хвататься за голову и кричать. Отец, даже если он грозен, не желает зла. Пытается остановить, предупредить. Но если они наступят на грабли, это будет их опыт.

Четыре раза в день отец Дионисий ездит до школы и обратно по 6 километров. Плюс музыкальная, художественная школы два раза в день. До них тридцать километров в один конец. Поэтому текущие дела священник решает на ходу, по телефону.

На вечернюю службу

Про Сашку

Вся острота ощущений радости жизни приходит в критический момент, говорит священник. В момент понимаешь, как прекрасно, когда шелестят листья на ветру. Отец Дионисий вспоминает потерю, которую до сих пор переживает:

— Сгорел один из моих прихожан заживо. Он старше меня в два раза, но останется Сашкой.

Мы оригинально познакомились. Я сижу на солнышке у храма, греюсь. Смотрю, идут четверо с лестницей, собрались рубить деревья возле храма. Я сказал: не позволю. Чуть не подрались: крепко держали друг друга за ворот два здоровых мужика. Постояли так, он плюнул и сказал, что придет завтра.

Смотрю — идет. Подходит ко мне. Ну, думаю, сейчас что-то будет. Он протягивает руку: «Я — Сашка». Ну а я, говорю, батюшка местный. Сдружились. Он почувствовал силу, я понял, что он мужик.

Многие люди осуждали его за то, что выпивал. Но я знаю: таких праведных и кристально чистых еще поискать. С ним было приятно находиться. Он мог и отругать любого, и пожалеть.

Однажды Сашка шел мимо храма. Пойду, говорит, убьюсь. Не давала ему покоя смерть брата, во всем винил себя. А я говорю: «Саш, чего ты, брат погиб в молодости, а ты столько лет не можешь себе простить». И тяжело ему.

Святой человек, который любил выпивку и женский пол
Подробнее

«Сань, — говорю, — постой, тебе уже скоро семьдесят, а птички поют, травка растет, солнце светит — жизнь та же, только ты другой стал». Он махнул рукой: любишь, мол, заболтать — и пошел.

Жду. Полчаса нет, час нет, пошел искать его. Вижу — идет. Обнял меня и говорит: «Да, я стал другой».

Тот январь был очень холодный. До 70-летия ему оставалась неделя. На улице минус 30, мы какое-то время не виделись, и тут звонок: Сашка сгорел. Я нашел его родственников в Москве — силовики помогли с адресом. Приехал, стою на лестничной клетке: ну как сообщу? Потом поехали на место пожара, а тело не можем найти. Увезли его? Нет. 

Звоню в полицию, сказали, что тело искать нужно под срубом. Откопал я его сам. Достал руками то, что от Сашки осталось. Положил к себе в машину. Через несколько дней отпевал. Сделали ему маленький гробик. Похоронили.

По дороге на службу

Бывало, дрова рублю у храма, Сашка идет мимо. Отталкивает, говорит: «Давай я». — «Сань, ты уже старый. Я справлюсь». А он мне в ответ: «Не твоих рук это дело».

Хоть мы с ним и ссорились, и мирились, и у него сложные отношения с семьей, для меня это большая утрата.

Люди часто думают, что спастись — это значит спасти себя. Но спастись самому — не что иное, как помочь другому человеку.

Поскольку вы здесь...
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
Лучшие материалы
Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее!
Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира.