Протоиерей Игорь Прекуп
Не подхалимажу ради, а обозначения позиции для. Прислал мне один друг свеженашумевший эпизод с «Серебряной калоши». Какое-то, знаете ли, двойственное чувство… гадливого недоумения.
Если перформанс-гёрлз со своей настолько же бездарной, насколько и кощунственной выходкой были безукоризненны в рамках своего отмороженного стиля, то в данном случае налицо деформация эстетического чувства (об этическом – чуть позже).
Шоу, претендующее на этакое гламурное скоморошество с претензией на интеллектуальность (элитный, такой, знаете ли, капустник), не может (впрочем, нет, еще как может…), не должно так тупо прокалываться с позиций вкуса.
Я не питаю расположения ко всякого рода конспирологическим интерпретациям антицерковных настроений, но смотрел я на ведущих и грешил на госдеп… Правда, я не решил на «деп» какого именно «госа» грешить, а вот на госдеп и всё! Потому как удобно. Так всегда бывает, когда недоумеваешь и, не понимая внутренних процессов, объясняешь происходящее внешней причиной. Возможно, я чего-то в самом деле не понимаю, но, глядя на этих двух явно неглупых людей, склонялся к мысли, что, как это ни парадоксально звучит, но налицо не что иное, как интеллектуальное невежество.
Оксюморон? – Да. А что? У нас вся жизнь – сплошной оксюморон: жареный лед – не деликатес, а повседневное лакомство. Не то чтобы меня это сразило наповал, потому что в России мне бывать приходится достаточно часто, чтобы иметь представление о культурном оползне, произошедшем в русском национальном сознании. Однако это было настолько демонстративно… Какой-то эксгибиционизм интеллектоидного хамства.
«А что, собственно, такого?!..», да? Попробую объяснить. Начнем с, казалось бы, мелочи: упоминание Патриарха Кирилла его мирским именем. Не может не радовать осведомленность нашей культурной элиты, да и не элиты только, хотя и не совсем, чтобы культурной… ну, да ладно, мы отвлеклись. Итак, об осведомленности. Ну, кто, скажите мне, лет двадцать тому назад мог назвать со сцены Патриарха Пимена Сергеем Извековым, а публика поняла бы, о ком речь? А нынче – вот!
Имя… Не будем вступать в полемику с Джульеттой на тему метафизической связи имени с именуемым, ведь роза в самом деле пахнет розой, а обратимся к русской традиции обращения к духовенству. Подчеркну: к русской культурной традиции, согласно которой к диакону или священнику обращаются «отец», а к архиерею – «владыка». Впрочем, и не обращаясь лично, но даже поминая за глаза, духовенство принято называть именно так или с упоминанием сана, порой сопровождаемого соответствующим термином церковного этикета («преподобный», «преосвященный» и др.), а не просто по имени или по фамилии.
Можно понять, что для кого-то из наших современников с этим возникают некоторые трудности, потому что для нецерковного сознания «отец» – понятие семейного плана, «владыка» – и вовсе, что-то из области «преданий старины глубокой», из «мрачного средневековья» – в общем, какой-то анахронизм… А тут, видите ли, надо называть «отцом» совершенно постороннего человека, да еще иной раз и моложе тебя, а кого-то – «владыкой»… Да какой мне «отец» тот, и что еще за «владыка» мне этот человек? Что за бутафория, что за ролевые игры?! В конце концов, нравится им это, пусть кличут друг друга так в своем клерикальном кругу, но зачем нам навязывают?
Так вот, не случайно я подчеркнул, что норма обращаться вышеупомянутым образом к духовенству – это традиция не «для служебного пользования», а именно русская культурная традиция. Обращаться к представителю духовенства или говорить о нем в иной форме – это не-куль-тур-но! Не по-русски это, потому что «русский» – имя прилагательное, а «по-русски» – это не только на русском языке, но и в соответствии с русской национальной культурой.
Причем, скажу больше, это традиция не только русская, но и европейская. Загляните в сборники западных научных конференций и обратите внимание на список докладчиков. Если среди них есть лицо в сане, то напротив имени вы увидите «rev.», то есть, reverend – преподобный. В сборнике докладов совершенно светской научной конференции. Это просто культурная традиция, соблюдение которой не обязывает исповедовать ту же религию, что и «санированная особа». В то же время, это обращение – не просто формальная вежливость, но одна из форм трансляции культуры (со стороны ее носителя), или форма уважения чужой культурной традиции (со стороны «внешнего»).
Независимо от его личных моральных достоинств или недостатков, к человеку в сане обращаются определенным образом, как минимум, в силу культурной традиции. Как минимум, потому что есть и более веское основание для православных людей: представление о священном сане, располагающее относиться к его носителю как к священному сосуду.
Я, например, могу видеть эстетические или конструктивные недостатки потира, могу даже пару «ласковых слов» сказать о том, кто проектировал такие выгнутые края, но я никогда, милостью Божией, надеюсь, не выскажусь об этом предмете уничижительно, как мог бы сказать, если бы это был сосуд, предназначенный для, скажем так, несвященного употребления. Какой бы он ни был неказистый, и как бы мне ни хотелось внимательно посмотреть в глаза его автору и сказать ему: «Вася!!!.. Ты неправ, Вася!», я без малейшего нагнетания религиозного чувства, без чего бы то ни было искусственно раздуваемого буду его брать в руки совершенно спокойно и привычно, однако иначе, нежели чашку, чайник или иную посудину.
Такое отношение к святыне нормально для любого православного христианина. Когда оно отсутствует – это серьезная духовная проблема. Если человек считает себя православным, но проявляет атрофию чувства священного, ему есть о чем на свой счет подумать.
Но даже для нерелигиозного человека значимы культурные стереотипы поведения (в том числе и формы обращения), коренящиеся в церковной традиции, потому что пренебрежение этим компонентом пагубно для культуры в целом. Особенно в том случае, когда им пренебрегают те, кто, что называется, по должности призваны служить культуре: в данном случае, ведущие телепрограммы.
Тем более, что они, называя Святейшего в соответствии с паспортными данными, явно понимают, что такое упоминание – знаковое, ибо для монаха постриг с новым именем – это начало новой жизни. Назвать монаха его первым именем – все равно, как сказать, что никакой он не монах. Вероятно, устроителям торжества это показалось очень дипломатичным и утонченно остроумным.
Я не хочу сказать, что духовенство вне критики, а высшее духовенство вообще по ту сторону добра и зла. Мы неизбежно автоматически оцениваем все, что происходит внутри и вокруг нас, порой даже не осознаем этого. Мы так или иначе обдумываем и обсуждаем высказывания, поступки не только младших и равных, но и старших. Что-то одобряем, чему-то приятно или не очень удивляемся, чем-то возмущаемся – и это естественно, мы же не роботы. Вопрос, как это делается, в каком кругу, каковы мотивы и цели?
Вот насчет мотивов и целей устроителей «Серебряной калоши» у меня большие сомнения. Я не склонен всерьез принимать слухи о забугорном заказе на дискредитацию Русской Православной Церкви, о том, что с целью сочинения клеветнических материалов проплачены многие видные журналисты. Не верится отнюдь не потому, что у тамошних спецслужб не может быть в России стратегических интересов, которым активность Церкви поперек.
Конечно же, и интересы есть, и формирование в России какой бы то ни было крепкой духовной или идейной (необязательно идеологической) основы им ни к чему. Не в этом дело, но в том, что это крайне безрассудно и очень непохоже на западные структуры: выбрасывать деньги на ветер. А на ветер точно, потому что зачем заказывать и проплачивать клеветнические материалы, когда в церковной среде реальных примеров, достойных порицания, хватает на всех уровнях, и это никакая не тайна, а при профессиональном подходе еще и лежащее не на самой поверхности, но от этого не менее реальное, накопать можно. Достаточно просто желания журналистов и согласия руководства той или иной редакции, всё! Если СМИ нас еще не завалили антицерковными сюжетами с участием духовенства, то лишь потому, что нет такой цели у «акул пера».
Так вот, созерцая издевательскую выходку дуэта Собчак-Шац, я впервые был готов поверить «слухам из компетентных источников». Как еще объяснить, что вроде бы вменяемые люди изощряются в остроумии, явно не отдавая себе отчета в собственной глупости?.. Все настолько притянуто за уши, что в самом деле складывается впечатление заказа.
Не странно ли: напрочь игнорируется, что по инициативе Патриарха Кирилла развернута интенсивная деятельность, направленная на оздоровление не только церковной жизни, но и общества в целом (что и раздражает определенную его часть); все процессы в этой сфере, средства на них затрачиваемые, огромные и самоотверженные усилия духовенства и мирян – всё это или в упор не замечается (если крыть нечем), или истолковывается превратно (когда удается прицепиться к чьим-то промахам). Наконец, сама личность Патриарха, ее масштаб: неужели, «номинируя» его между Жириновским и Потупчик, устроители шоу не почувствовали некоторой, мягко говоря, диспропорции?
Можно согласиться, что повод скоморохам был дан, и не столько в недоработке с фотошопом дело, сколько в том, над чем и в самом деле всем нам, православным, стоит подумать, но… так остервенело вцепиться в эти часы и смачно раскрутить их тему – чем еще лучше можно доказать, что предъявить Патриарху им нечего, при всем желании? А вот желание есть, и похоже, что коренится оно в политических пристрастиях, точнее в неприязни к Тандему и правящей КПЕР, лояльность к которым, демонстрируемая Святейшим, несомненно, отразилась на результатах выборов. Принципиально не хочу строить догадки, только ли в личной неприязни дело, или тут «порылась» еще какая-то собака со своей политической корыстью – мне это неинтересно.
А интересно другое: научимся ли мы однажды полемизировать с окружающим нас миром, и что для этого необходимо? История Церкви знает эпоху апологетов – раннехристианских писателей, защищавших учение Христово (ἀπολογία <апология> (гр.) – защитительная речь) и опровергавших клевету, возводимую на христиан язычниками.
Не пора ли нам всем понять, что сейчас или возникнет новая, адекватная вызовам времени апологетика, построенная не на корпоративности, а на соборности, не на принципе «как бы так сказать, чтобы не сказать», не на «очищении внешности чаши», а на открытой полемике, на готовности признавать обоснованность тех или иных обвинений и вникать в суть упреков, вылавливая в них хотя бы малейшую долю истины, – иначе в «нашем поражении» мы сами же и будем виноваты? Перед Богом.
Пора менять стиль дискуссии, когда один из собеседников рассуждает в духе фривольного критицизма (наивно полагая, что дерзость свидетельствует о свободе духа), а другой – в стиле растворенного официоза, избегая трезвого взгляда и объективного анализа событий, высказываний, как если бы так, и только так проявлялась верность Богу и Церкви, а способность критически мыслить, прилагаемая к действиям и высказываниям иерархов, по своему существу была бы крамольной, ибо, как говорится, «от помидоров до измены – один шаг».
Нередко приходится слышать мнения о бессмысленности что-либо доказывать «миру, который во зле лежит». Мол, сознательно противятся, враги и т.п. Нечего, говорят, «бисер метать». Кого Бог приведет, того приведет без всяких объяснений и доказательств, а кто противится «здравому учению», тому никакая аргументация не поможет. В ответ на это хочется напомнить об эпохе гонений – под «гонениями» следует понимать не дурацкие сплетни или хулиганские выходки, а физическое истребление верующих за верность Христу и Его заповедям – так вот, в эпоху гонений (первые три века церковной истории до Миланского эдикта в 313 г.) христиане представляли собой горстку в языческом обществе.
Мало кому из язычников были интересны аргументы апологетов. Тем не менее, они писали, доказывали, как если бы их читала обширная аудитория. Слава Богу, что в те времена статистика не была критерием успешности и рентабельности церковной деятельности (вероятно, потому, что помнили Евангельскую притчу об одной заблудшей овце, которую пастырь разыскивает и радуется о ней более, чем о 99 незаблудившихся). Так вот, апологеты прекрасно отдавали себе отчет в немногочисленности их аудитории, тем более в количественно незначительном урожае от посеянных ими семян, прекрасно понимая, где они сеют.
Может и нам стоит побороться за тех, кто колеблется (а таких большинство) и которые соблазняются нашими немощами и ведутся на антицерковную риторику? Как бы ничтожным ни казался количественный результат, бороться стоит. Ведь каждая душа бесценна пред Богом.
Как бороться? Ну, всяко, речь не о разгоне пикетчиков и не о сборах подписей трудящихся… простите, молящихся – под требованиями покарать тех, кто позволил себе оскорбительное в адрес Церкви поведение. Бороться следует в первую очередь путем исправления самих себя и такими кадровыми решениями, в результате которых «ищущие повода» не могли бы его отыскать.
Ну, а что касается реакций на оскорбительные выходки типа «серебряно-калошной», вряд ли всякий раз, вообще, стоит реагировать, но если да, то обязательно с юмором. А как еще иначе рассматривать комичную ситуацию, когда «почитатели» Патриарха мастерили-мастерили ему калошу, не жалели «серебра», а в итоге сами же в нее и сели, когда ни в чем, кроме оплошности веб-дизайнера, не смогли его упрекнуть?
Читайте также:
