Все исповедники после шестопсалмия послушной цепочкой спустились в нижний храм кафедрального собора. Молодой священник прочитал общую исповедь, все полагающиеся молитвословия и, особо попросив не повторять уже названные им грехи, склонился над женщиной в черном платке. Рядом кто-то тихо плакал. Девочка-даун, вся седая, и ее старушка мать пробирались вперед.
Чуть раньше, пока шла общая исповедь и все шептали «Господи прости», эта девочка-даун по имени Екатерина тоже вздыхала и повторяла в ответ на грехи, называемые священником какое-то тихое и скорбное: «Фугу, фугу, фугу… фугу…» Рядом стоящие ребятишки сопели и старались на нее не глядеть.
— Иди, — подтолкнула дочь старуха.
Но кто-то ее опередил. Девочка-даун выразительно глянула на мать. Мать стояла с неподвижным лицом. Вперед прошли еще двое — один за другим. И еще двое. Мать с дочерью все стояли. Каждый раз, пропуская кого-то вперед, девочка-даун поворачивалась лицом к матери и разводила руками. Стоящие рядом обычные дети очень волновались, робко пытаясь подвинуть ее к батюшке, но она застыла и не шевелилась. Наконец, прошла под епитрахиль. Батюшка покрыл ее склоненную голову и произнес: «Кайся, Екатерина». Седая девочка-даун сказала несколько раз свое «фугу-фугу» под епитрахилью, а потом тихонько поцеловала крест и Евангелие.
Следом за ней, девочка с перышком, прилипшим к спине, проводив Екатерину взглядом, тоже подошла к батюшке. Она стояла со своей детской спинкой и этим перышком, смирная и маленькая, как птенец. Потом тоже поцеловала крест и Евангелие и отошла, взяв благословение. И еще подходили на исповедь дети. Высокая, почти девушка, но с детским личиком — пятиклассница Лиза и ее сестренка-первоклассница Марина, — очкарик со списком грехов и просьбой к батюшке почитать самому все, что она написала (и он прочел всю запутанную орфографию, тая в усах улыбку ). И Ваня, и еще один Ваня — поповские дети, отроки серьезные, сдержанные, с выступающими лопатками,отрешенные, как херувимы, и другой мальчик, и еще девочка Даша в пушистом капюшоне — и всех батюшка звал на вы: «Подходите… Ваше имя… Меня простите»
А одна девочка подошла буквально на одно слово. После своей коротенькой исповеди повела плечиками и выдохнула — по взрослому, мол, слава Богу. Стоящая рядом монахиня Мария улыбнулась и потупилась.
А потом подошла старушка с длинным-длинным списком. Батюшка ее ругал: «Ну что ты, милая, ты ж который раз ходишь, уж грехи свои все наизусть выучить должна… Мне надо успеть к выносу креста, да что ж ты…» — и читал терпеливо ее рукописание, а потом попросил прощение. И я подошла к исповеди и, жалея батюшку, сказала только, что я злой и эгоистичный человек и еще немного сказала такого, от чего стыднее всего. И батюшка меня накрыл епитрахилью. А потом меня перекрестила и поцеловала в лоб одна старенькая прихожанка, Анна — священническая теща, она за меня молится, я точно знаю. Когда мы стоим рядом, у меня всегда теплеет в груди.
И мужчины были — с церковными глазами — морщинистые и лысые мальчики. И бизнесмены подходили, грустные бизнесмены, как двугорбые верблюды, и один доктор — добрый и беспокойный.
Седая девочка-даун не уходила из нижнего храма. Она села на лавочку и принялась болтать ногами, улыбаясь всем лицом. Рядом, сдвинув с одного уха платок, чтобы лучше слышать службу в верхнем храме, стояла ее старушка-мать.
