Последний прыжок отшельника: история из борделя

Желая получить восхищение

Марина Ахмедова

Тот парень запомнился мне лучше всего. Он повторял, что сегодня – Крещение, а в борделе он – в первый раз. В бордель его привел друг. Оба они сидели за столиком в окружении девушек. И я тоже там была. Меня пустили в бордель, ведь я пообещала девушкам и их «маме» – непременно расскажу о том, что у них есть душа. Показать душу – это было условием. Их, не моим. Я хотела увидеть, как работает бордель, они – показать мне душу. Уже три дня я прожила в борделе, и три дня они ее прятали от меня в многослойных историях своей жизни, которые наматывали на себя, будто тряпки.

– Мой парень попал с наркотиками к ментам, – старательно выговаривала пухлыми губами восемнадцатилетняя Вера, на которой, как набедренная повязка на растолстевшей дикарке, свободно, показывая все молодые складки на животе, сидело леопардовое платье. Ее главной привлекательностью была молодость, а лицо – пухлое и мягкое – казалось знакомым, на свете живет много девушек с такими лицами. – Чтобы его спасти, я пошла работать проституткой, нужны были деньги – менты просили выкуп.

Потом Вера сказала, что завтра ей платить за съемную квартиру, но не хватает десяти тысяч. Добавила: ей хотелось бы купить квартиру в родном городе. Она тут же привела мне полную выкладку цен на квадратные метры.

Пришел клиент – толстый, короткий, склоняющийся к шестидесяти годам. Вера встала перед ним рядом с другими девушками. Она смотрела на клиента исподлобья, взглядом леопардовой обольстительницы. Клиент выбрал ее. Вера поднялась с ним наверх.

– Он спросил меня: «А я красивый?» – спустившись через час, рассказывала мне Вера. – А я думаю: «Господи… да ты жирный, мерзкий, противный… В зеркало на себя смотрел?»

Ему Вера ответила, что он очень красив. «Мама» этого борделя говорила и повторяла: «Мужчины не только за сексом сюда идут. Они идут, желая получить восхищение».

В дверь позвонили.

Хочу все сейчас, пока еще молодая

– А почему ты не хочешь учиться? – спросила я.

– Я буду учиться, потом делать карьеру, на это уйдет много лет, – ответила Вера. – А я хочу такую же одежду и косметику, как у тебя.

– Но и я в твоем возрасте этого не имела, – заметила я.

– Вот я и не хочу получить все это к тридцати. Я хочу сейчас, пока я еще молодая.

Девушки встали перед клиентом в белье, и Вера в сорочке ловко изогнула бок, показывая пухлую талию. Я уже успела выслушать истории других девушек. Они разнились в деталях, проходили через изнасилования и какую-нибудь страшную беду, но суть из них выходила одна: каждая была обижена или попала в ситуацию без выхода, но не ради себя, а ради других принесла себя в жертву. Тело, но не душу. Ведь если б не было души, не было б и жертвы – ради другого, ближнего.

Но чем больше они раздевались перед каждым новым клиентом, тем больше невидимых тряпок наматывали на свою душу, не желая мне ее показать. И чем больше историй они мне рассказывали, тем недоступнее становилась для меня их душа. А спустя еще пару часов, когда я стояла возле лестницы, изучая фотографии на стене, оставленные прежним владельцем дома, я увидела на верхней ступени Веру.

Свет шел из окна сбоку. Вера стояла, прижимая к груди охапку только что использованного белья. Я представила на месте Веры всех своих близких женщин и содрогнулась от жалости.

Вера, которая стояла на верхней ступени лестницы, была взрослой, усталой, сделавшей сейчас что-то такое, что делать привыкла, но каждый раз, делая, не ломала что-то в себе заново, а смутно вспоминала о чем-то давно сломанном. И, кажется, это делало ее взрослей тех, кто ничего никогда в себе не ломал.

Вера отнесла охапку белья вниз и загрузила его в стиральную машину. В борделе было правило – после каждого клиента менять белье. Барабан в стиральной машине крутился, приходили и уходили новые клиенты, сочные рыбки томились в аквариуме, некоторым девушкам звонили мужья – разузнать, хорошо ли идут дела и скольких клиентов удалось обслужить.

Постепенно героини моего репортажа сматывали с себя тряпки придуманных – а я настаиваю: придуманных – историй, за которыми, как за мутным стеклом дверцы стиральной машины, мелькал, полощась, их внутренний мир. Показывались истории о том, как один богатый клиент влюбился в проститутку и женился на ней. Но, мелькнув, они исчезали – такие истории не исключение, но редкость, большое везение, и проституткам строго-настрого запрещено в клиентов влюбляться. Появлялись другие – о мужьях и неработающих любимых мужчинах, которых девушки содержали, ведь каждой душе хочется любви. Показывалась новогодняя елка, у которой соберутся дети, а их можно родить после того, как долги будут отданы, кредиты погашены.

В этом мельтешении появилась история девушки, сказавшей: «Отстань, мне просто нравится заниматься сексом, и если клиент неприятен, я могу к нему не выходить». Но среди всего этого не было историй, которые проблемами не приходят через жизнь многих других женщин, живущих в нашей стране, выбравших, впрочем, отличный от этого путь, неважно, что он им принес.

Словно в мыльной пене размывался, стирался образ классической героини, которая существовала во времена желтых билетов, когда рынок труда не предполагал женских рабочих мест.

Мои героини не были Сонями Мармеладовыми, более того, не имели ничего общего с ней, как и их обстоятельства не имели ничего общего с обстоятельствами ее. Мои героини сделали свой выбор – жесткий, неприятный, но он – выбор – был и всецело им принадлежал.

Жертва или удобное допущение?

А когда барабан стиральной машины остановился, из нее вывалились все те же тряпки. Такие в образе церкви нам показали на сайте «Такие дела» в статье про регента-проститутку – «Слишком мелко для Бога». И, кажется, она стала хорошим поводом поговорить об ответственности журналистики.

В лиде – предваряющей части к статье – редакция написала о своей героине: «Она не считает свою профессию грехом, потому что именно она помогает ей оставаться в церкви». Я грехом считаю то, что сделала редакция «Таких дел». Читатель узнал: живет на свете женщина, которая руководит церковным хором и занимается сексом за деньги. Купила квартиру, сама себя обеспечивает, в душе у нее живет свой Бог, но не тот, что в Библии, а свой. И этот свой Бог – он понимающий, догадливый, принимающий обстоятельства и выборы, допускающий. Но всем-то известно: допущения стирают границу между добром и злом.

Для Бога из статьи почему-то очень важно, чтобы героиня пела в церкви. Но только в церкви платят маленькую зарплату, поэтому героине приходится заниматься проституцией, дающей возможность оставаться в церкви и петь.

Редакция ни разу не спросила ни себя, ни героиню – а нужна ли Церкви такая жертва? Жертва, в результате которой героиня калечит свой внутренний мир. Искалеченный внутренний мир – не то ли самое это, что хотела бы излечить Церковь?

И что имеет место быть – принесение себя в жертву ради Церкви или удобное допущение? И как, подстраивая своего внутреннего индивидуального Бога под свои обстоятельства, успеть распознать – а не занял ли его – трансформированного Бога – место кто-то другой? Церковь в этой статье – та самая тряпка, в которую завернута душа героини. А современная журналистика уже такова, что ей неинтересно добираться до душ своих героев. Ведь если история нравится и может принести трафик, то какой смысл копаться в чужой душе?

Трафик, шум, внимание – вот, к сожалению, и все, что нужно современным средствам массовой информации. Трафик – показатель успеха. Не качество изложения, не смысл, не суть, а количество просмотров. Но нам-то все равно известно: люди состоят, в том числе, из историй. Показанные, услышанные, прочтенные истории в человеке копятся, воспитывают его и становятся в какой-то мере его частью, его человеческой сутью. Так зачем же читателю впускать в себя историю про Бога, для которого допустимо все и который сам не различает границ между добрым и злым?

Мы знаем и то, что на свете живут разные люди. У них в голове живут разные истории – придуманные ими о себе или случившиеся с ними в действительности. Но далеко не все эти истории достойны того, чтобы предложить их читателю. Не во всех историях есть соль, и не вся соль историй – солона. Истории есть у всех. Но гораздо чаще они достойны внимания психолога, а не журналиста. Читатель же – не сливная яма, из которой вырастает трафик. Возможно, регент-проститутка, существуй она на самом деле, заслуживала бы стать героиней журналистской истории, но лишь в том случае, если бы редакция, по крайней мере, попыталась смотать тряпки с ее души. Но вместо этого редакция сняла одежду с ее тела, отфотографировала ее в голом виде и показала читателю – «Смотрите, проститутка!»

Осознанный прыжок в смерть

Тот парень, когда его друг поднялся с девушкой наверх, рассказывал за столом о своей поездке на Байкал. Себе девушку он покупать не стал, но заплатил свою долю за разговор, ведь в борделе платят не только за секс, а за все время, проведенное тут. За то время, когда тебе дают понять, что ты – самый лучший, когда тобой восхищаются просто потому, что ты – мужчина, и ты пришел. Одним словом, когда тебя обманывают за деньги.

– Там жил отшельник, – продолжил тот парень. – После революции он сел в позу лотоса, сказал: «Я больше не могу жить в таком мире», и в этой позе умер. А сегодня – Крещение.

В тот день действительно было Крещение. И если бы тот парень не пришел в бордель, я, может быть, вообще ничего не стала бы оттуда писать. Хоть девушки и сняли свою тряпичную броню, показали мне свои души, но я не нашла там ничего, заслуживающего особого читательского внимания. А констатировать, по их просьбе, просто наличие души – не мое занятие. Душа есть у каждого, и журналист – не священник и не патологоанатом. Но пришел тот парень и рассказал мне про монаха, который посмотрел на изменившийся мир и не захотел или не смог менять под него своего внутреннего Бога.

Возможно, видоизменившийся Бог допускал бы, принимал бы и понимал, позволяя подстроиться под обстоятельства новой жизни. А возможно, монах просто мысленно обозначил черту добра, черту зла, и увидел между ними пропасть. От первой черты не было ни шагу назад – не пускал новый мир, новые обстоятельства строили стену за спиной. А за чертой зла лежали большие просторы – для монаха и для его индивидуального Бога. Но монах предпочел почему-то в свободном выборе ухнуть в пропасть. Вряд ли Бог от него этого требовал. Впрочем, осознанный прыжок в смерть в позе лотоса – это не так уж и мелко для человека.

По просьбе читателей «Правмира» мы обратились к психологу Ольге Гумановой с вопросом о том, что движет женщинами — героинями статьи.