Кино про героев, спешащих на помощь тем, кто попал в беду, любят все. Но есть ли такие бесстрашные люди в реальной жизни? Сотрудники МЧС — настоящие, не киношные герои нашего времени. Жизнь подбрасывает им одну катастрофу за другой, но они решают невыполнимые задачи, спасая пострадавших из таких мест, откуда, казалось бы, живыми уже не возвращаются. Самая страшная техногенная авария последних лет — на Саяно-Шушенской ГЭС — лишнее тому подтверждение. Каким образом в МЧС куют кадры, «НС» рассказал Александр УНТИЛА, участник многих спасательных операций.
— Что спасатели увидели, когда «Центроспас» прибыл на место аварии?
— Станции как таковой не было, осталась только плотина. Раньше это было помещение площадью в несколько тысяч квадратных метров, но его вымыло потоком воды. Вода сорвала с места ротор, вращающуюся часть турбины, под давлением воды он летал по залу и все крушил. Спасателям пришлось поднимать стальные плиты толщиной в ладониь — видно, что их рвало, как бумагу. На месте станции осталось просто отверстие, через которое текла вода со скоростью несколько деятков тысяч кубометров в час. Куски армированного бетона — все, что осталось от здания станции, висели на огромной высоте на одной арматуре. Их надо было спиливать и тихонечко опускать на пол, потом башенный кран все это поднимал, а когда осталась «мелочь», то уже просто лопатами очищали здание, искали людей. Чем ниже спускались, тем сложнее было: больше воды, меньше размер помещений, более засорены обломками и меньше шансов найти там живых. Но тем не менее двоих живых там обнаружили, и водолазы их вытащили.
— Это звучит как чудо!
— Так оно и было. Вода в Енисее очень холодная, а они находились в ней 14 часов. Под потолком была лампочка, они за провод уцепились и висели. От поверхности воды до потолка было всего полтора метра. Когда их вытащили, у них зуб на зуб не попадал, тут же их увезли в реанимацию. Потом мы их навестили в больнице, потому что все переживали за их самочувствие. Один из них, пожилой мужчина, всю жизнь был ярым коммунистом, на станции с первых дней, но недавно в этом поселке, в Черемушках, построили храм, и он решил покреститься. За неделю до аварии. А вторая спасенная, женщина, утром в день аварии ходила в церковь и на службе причащалась. Потом пошла на работу. Наверно, они не единственные, кто был верующим среди пострадавших, но тем не менее их история заставляет задуматься. А вообще в Черемушках горе страшное: в каждой семье кто-нибудь погиб. Похороны каждый день, плач, очень тяжелая атмосфера.
— Как население относилось к спасателям? Верил кто-нибудь слухам, что на станции слышны стуки пострадавших.
— В них мог поверить только тот, кто никогда не был на станции. Там никакие звуки не проходят — толщина стен минимум 70 сантиметров . Толщина металла — 20 сантиметров . А то, что спасатели работали там с полной самоотдачей — это видели все, кто был там. Первые сутки работали вообще без отдыха. Потом два часа поспали и еще 16 часов работали, только после этого у нас был восьмичасовой сон.
— Почему такие большие смены? Не хватало людей?
— В первые часы, конечно, не хватало. Потом через день-два количество спасателей выросло до двух тысяч человек.
— Водолазы тоже пострадали.
— Четыре водолаза попали в больницу — отравление масляными парами. Никто не знал, что там под водой. Туда нельзя было просто войти и все осмотреть. Там бил фонтан воды высотой с девятиэтажный дом. В полутора километрах невозможно было слова сказать человеку — ничего не слышно. А под водой глыбы по несколько тонн. Когда удалось остановить весь этот напор воды, и водолазы пробрались в левое крыло станции, оказалось, что там вытекло все масло из генератора. Но люди все равно были вынуждены работать в таких условиях. В масло запрещено погружаться, ночью запрещено погружаться. Но поскольку была надежда найти живых, их искали.
— Разве нет специального оборудования, предназначенного именно для таких случаев?
— Да, есть тяжелое водолазное оборудование, но для его обслуживания нужны насосы, которые закачивают воздух, нужен обслуживающий персонал. Поднять их на верх плотины мог только вертолет, за час-два это не сделаешь. Поэтому водолазы полезли в легком оборудовании, провели разведку. За это время надышались маслом, получили отравление. Опять же вода была очень холодная. Как только это стало проявляться, их сняли со смены и отправили в госпиталь. Но они помогли сделать правильные выводы и грамотно спланировать спасательную операцию.
Это была колоссальная катастрофа, и то, что в ней не было погибших среди спасателей, показывает, что все спланировано было правильно. Когда гибнут спасатели, причиной становится или какая-то жесткая ситуация, или недостаток информации. Но чтобы эту информацию собрать, должен быть кто-то первым.
— Как принимается решение, кого послать вперед?
— У нас есть командир подразделения, начальник поисково-спасательной службы, они знают, кто на что способен, исходя из этого, расставляют людей. На каждое мероприятие есть своя схема. Например, ДТП — их бывает несколько видов, какими бы сложными они ни были. Значит, проведение спасательных работ можно уложить в несколько схем. Эти схемы нарисованы, у нас есть плакаты, пластмассовые фишки, обозначающие каждого спасателя. Когда мы не на выезде, то тренируемся: кто где стоит, что делает. А когда выезжаем на реальное происшествие, за одну-две минуты оценивается ситуация и в соответствии с этим делаются поправки.
Бывших офицеров не бывает
— Вы сами давно работаете в «Центроспасе»?
— Я в МЧС служу почти три года. За это время освоил 12 специальностей: водолаза, подрывника, сапера, промышленного альпиниста, кинолога, газоспасателя, парашютиста, есть горная, медицинская подготовка, учу английский язык. После каждого этапа обучения выдается свидетельство, но его потом нужно постоянно подтверждать.
— А как вы стали спасателем?
— Не сразу. Долго искал дело по душе. После военного вуза я попал в отдельный полк спецназа, наша часть находилась в Кубинке. Служил там восемь лет, дослужился до заместителя командира отдельного батальона специального назначения. Но в связи с реорганизацией армии наша часть была расформирована. Обидно было, что навыки, полученные за годы службы, остаются нереализованными. К этому моменту у меня уже была пенсия льготная, выслуга, звание — майор. Но скрепя сердце пришлось уволиться.
— А почему вы не продолжили службу в другой части?
— Трудно найти новое место службы — это все равно что разогнать семью и сказать: ищи новую. В конце концов, путем долгих поисков я оказался в МЧС, в отряде «Центроспас». До этого даже недолго работал в охране у первых лиц государства. В денежном отношении, может, это было и неплохо, но не для души.
— Почему?
— Не офицерское дело — бегать за коньяком, выгуливать собачку хозяина и носить за его женой пакетики в магазине. Пусть ты снял погоны, но ты должен до конца жизни себя блюсти. Все знают, что ты был офицер, и сейчас офицер, только запаса. Бывших офицеров не бывает. И когда ты делаешь недостойные вещи, престиж офицерского корпуса и военной службы в глазах окружающих падает.
— В армию пошли по призванию?
— Да, у меня отец — военный вертолетчик, он служил 27 лет. У него было несколько командировок в Афганистан, боевое ранение. Оба деда воевали во время Великой Отечественной. В общем, все мужчины в нашей семье защищали Родину. И я пошел по их стопам, и служил бы до сих пор, если бы так не получилось.
— Не обидно: в армии были командиром, а сейчас рядовым спасателем?
— Сначала были амбиции на этот счет. И при желании можно было занять какую-нибудь командную должность, даже в МЧС, но я хотел работать именно в «Центроспасе». Это единственный в своем роде, уникальный отряд. И ради этого я готов был начать с нуля. Главное — уважение людей, а завоевать его не будучи профессионалом, нельзя. Знаете, какие заслуженные люди у нас работают? Есть такой документ «Книжка спасателя», в нее заносят, в каких спасательных операциях ты участвовал; на одной страничке умещается до 10-12 таких записей, а страничек в книжке — 20. Так вот у нас есть те, у кого заканчивается четвертая книжка! Причем это спасательные операции не типа «снял кошку с дерева» — а землетрясение в Камбодже, Пакистане, цунами в Индонезии, война в Осетии, Чечне, теракты в Буденовске, Беслане, Москве. И везде наши спасатели отработали. В группе, где я сейчас, практически все награждены правительственными наградами, и не по одному разу. Когда «Центроспас» только создавался, у них было по 36 вылетов в год. Люди не вылезали из самолета. Их так и называли — пожарная команда России.
— Но когда вас поставили командовать группой спецназа, у вас, наверно, тоже никакого опыта не было?
— Да, мне было 22 года. Четыре месяца я входил в специфику ведения боевых действий. Этого срока достаточно, чтобы самому выучиться и солдат подготовить. Ездил по «учебкам», отбирал солдат, обычно самых хулиганов, детдомовцев, с условными судимостями — из такого контингента, как правило, получаются самые лучшие солдаты. Естественно, при умелом с ними обращении. Сразу на меня всю ответственность за солдат не повесили: в первой командировке в Чечню у меня был командир, опытный офицер, за которым я ходил хвостиком, и наматывал на ус. А уже во вторую командировку мне доверили подразделение.
— И эти хулиганы слушались вас, мальчика из хорошей семьи? Разница-то в возрасте у вас была небольшая.
— Воспитание — это инструмент, важно, как ты умеешь им пользоваться. Меня дома учили быть честным, отвечать за свои слова. Эти качества уважаемы в любой среде. Даже пацаны, соприкоснувшиеся с уголовной средой, уважают тех, кто держит слово и не обманывает своих ближних. А общаться с ними мне помог спорт, у нас там был сплоченный мужской коллектив, где тоже надо было уметь поставить себя. В училище рота — больше ста человек, до самого выпуска мы жили в казарме, спали на двухъярусных койках. Я смотрел на людей, делал выводы и постепенно, оставаясь самим собой, нарабатывал тот словарный запас, тон, мимику, которые были универсальны в любой ситуации. Правила общения просты: если человек всегда спокоен, может без крика и топота объяснить все, разложить по полочкам, то его всегда будут уважать. Поэтому у меня и получалось. Плюс у меня был очень большой интерес: чем сложнее люди, тем интереснее было, смогу ли я сделать так, чтобы они меня уважали.
— Но вы шли с ними не в бойскаутский поход, не было страха, что они вас подведут в критический момент?
— Когда командир спецназа готовит солдат перед командировкой, он с ним и спит и ест. Два месяца подготовки проходят в лесу, где вы вместе живете, добываете себе пищу, отрабатываете засады, вождение, стрельбу боевых машин. Командир группы — сколько бы ему ни было лет, хоть двадцать два, полностью за все отвечает: за организацию занятий, меры безопасности. И пока их готовишь, сплетаешься с ними душой, держишь их, конечно, на дистанции, но тем не менее получается почти семья. У солдат тоже свой «телефон» имеется — кто увольняется, передают молодым: «Попадете к Унтила — будет тяжело, будете гоняемы нещадно, но до дембеля доживете». Теперь уже можно сказать не боясь, что за все пять командировок в Чечню, которые длились в общей сложности два года и восемь месяцев, я не потерял ни одного солдата. Легкие ранения были, но все остались живы. И моя частичка заслуги тоже в этом, наверно, есть, я тоже ради этого жертвовал своей личной жизнью, свободным временем. Считал, что, раз мне выпало служить в спецназе, значит, в этот отрезок времени ничего более важного, чем служба, быть не может. Я дважды ночью вставал, обходил казарму, знал каждого солдата, как зовут его папу, маму, знал клички их кошек, собак, знал, на какой пятке у кого какая мозоль, — вся эта информация позволяла мне видеть их насквозь. Предугадывать какие-то их скрытые ходы, желания. Поэтому когда я говорил солдату — ты сделал то-то, это вызывало шок. Постепенно это выросло в уважение с их стороны, почитание даже, но мне тоже было с ними интересно. Жаль, что так внезапно все закончилось. Тяжело было жить, когда нашу часть расформировали. Можно сравнить это с любовью, как если бы ты любил человека, полностью был поглощен им, и потом вас разлучили!
Последний вагон
последней электрички
— А как ваша семья относилась к такому вовлечению в профессию?
— Была семья, но не сложилось. Когда служил, дома почти не находился, все время в командировках, денег мало, жилья нет. Я жил в казарме, с солдатами. Потом нам выделили помещение девять квадратных метров, бывший склад. Тоже для семьи не очень подходит. Так что понять жену можно, тем более когда это все находится в Москве и человек, выйдя за ворота воинской части, видит совсем другую жизнь, ему тяжело ждать, когда же он сам станет жить лучше.
— Тем более странно, что вы с такой ностальгией вспоминаете о годах своей армейской службы, про армию теперь принято говорить всякий негатив: коррупция, дедовщина. Да и к войне в Чечне у многих подход и оценки далеко неоднозначные.
— Наверно, мне просто повезло — я успел вскочить в последний вагон последней электрички. Застал прежнюю армию, у которой был престиж и уважение в народе. Когда отец приезжал к родителям в деревню, он целый месяц ходил не снимая форму: все хотели видеть его в гостях только в форме, офицер в доме — это была честь для хозяина. Что же касается войны в Чечне, то, честно говоря, мы тоже постоянно задавали себе вопрос: что мы там делаем? Может, поэтому, несмотря на сопутствовавший мне тогда успех, внутри постоянно грызло какое-то сомнение: правильно ли я поступаю? Пока я сам себе четко не поставил задачу: вот я привез в Чечню 18 солдат и должен 18 солдат вывезти отсюда живыми и здоровыми. И мне сразу стало как-то проще. Хотя, думаю, то, что мы там делали, было все-таки нужно. Если бы то количество оружия, взрывчатых веществ и наркотиков, которое наш отряд там уничтожил, попало бы в Россию, и прежде всего в Москву, терактов, заказных убийств, наркоманов среди молодежи было бы намного больше.
— А дедовщина?
— Нашим солдатам некогда было этим заниматься, у нас конвейер: приехал — уехал. Дедовщина — от избытка свободного времени, а мы занимались делом. И потом, подразделение боевое, здесь другие критерии взаимоотношений. Сегодня ты молодого обидишь — а завтра пойдешь с ним на боевую задачу. И не обязательно, чтобы он тебе выстрелил в спину, он просто, скажем так, не захочет, рискуя своей жизнью, спасать тебя. Убить можно и бездействием.
— Александр, люди, подобные вам, редко открыто ходят в церковь. Расскажите, как вы пришли к Богу.
— Да я еще не пришел. Я пока только в пути. Долгое время мне казалось, что вера нужна только слабым. Слабый, чтобы в жизни ни случилось, будет объяснять это тем, что его Бог покарал. А сильный, к кому я себя причислял, сядет, все разложит по полочкам, сделает выводы и постарается скорректировать свои действия. Таким мыслям сопутствовал мой успех в том деле, которым я занимался. Мне все удавалось, на службе и в жизни у меня все было просто замечательно. Но вот когда наступил перелом и меня лишили возможности заниматься любимым делом, тут я и задумался: почему так получилось? Теперь я понимаю, как наивно было думать, что это моя заслуга, что я и все мои солдаты остались живы. Может, меня спасло то, что меня в детстве бабушка водила к причастию. Пусть это было неосознанно, но тем не менее. И еще я видел, как менялись после причастия солдаты, когда к нам в часть приезжал батюшка: они становились спокойнее, переставали бояться. Сейчас я делаю свои первые шаги в Церкви, наверно, нет ни одной заповеди, которую бы я не нарушил. Но появилась какая-то надежда. И еще мне очень нравятся люди в храме: меня батюшка после причастия пригласил в трапезную, и я посмотрел, как верующие общаются, какие темы их волнуют. Это, конечно, очень сильно отличается от обычных разговоров людей о шмотках, коммерции и прочем. Мне с ними было так интересно! Может, это и есть мой путь к Богу, через людей, с которыми мне хорошо?
СПРАВКА
Александр УНТИЛА родился в 1979 году. Окончил Военный автомобильный институт в Рязани. Служил в ВДВ на должностях командира группы специального назначения, замкомандира батальона по вооружению — начальника технической части. Награды: медаль «За отвагу», медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» 1 и 2 степени, медаль «За разминирование», медаль «За воинскую доблесть» 1 степени. Уволился в запас в звании майора. С 2007 года служит в Центральном государственном аэромобильном спасательном отряде «Центроспас» МЧС РФ. Кандидат в мастера спорта. Пишет военную прозу, его рассказы можно прочесть на сайте www.artofwar.ru
Елена БЕРЕЗИНА
