Протоиерей Павел Великанов
Уже и не помню, что именно она сделала. Но я был в ярости. Внутри меня бушевал океан гнева, захлестывая своими многометровыми волнами. Пытаясь хоть как-то сдерживаться, я громко выговаривал ей мое недовольство, мучительно стараясь не дать голосу сорваться в крик.
Она стояла у лестницы, с нежными тонкими кудряшками, и печально смотрела в пол. Такая маленькая очаровательная куколка. Хрупкая и нежная. В свое оправдание она ничего так и не произнесла. Она даже не плакала. Стояла растерянная и молчала. В какой-то момент она подняла на меня свои необычайно красивые глаза — и вдруг до меня дошло. Она так ничего и не скажет в свое оправдание. И прощения она не попросит. Ее можно наказать, вылить ведра горьких и обидных гневливых слов, лишить сладкого на месяц, запретить смотреть мультики, но свое решение она не поменяет.
Нет, она не перестанет меня так же любить, как и раньше. Но сквозь этот чистый детский взгляд проглядывал стальной стержень, и я понял всю абсурдность ситуации, которую сам же создал. Она — девица с характером. Если что-то решила — уже себе не изменит.
Я стоял ошарашенный случившимся открытием. В растерянности от внезапно осознанного полного бессилия. Вот почему я и готов был кричать: от бессознательного ужаса, что передо мной скала, с которой я ничего не сделаю. Хоть и весит эта глыба всего несколько килограмм. С таким я еще не сталкивался. Передо мной стоял беззащитный человечек, полностью зависимый от меня — и при этом совершенно от меня свободный. И сколько бы ты ни гнул свою линию, давил, убеждал, пытался манипулировать — решение будет приниматься только ей самой.
С этого момента я понял: нет ничего более глупого, вредного и травматичного, чем кричать на своих детей или, тем более, применять телесные наказания, даже самые минимальные. Все это — отчаянная попытка перелить собственную злобу и неумение любить в этот маленький сосуд, который потом всю жизнь будет носить в самой глубине сердца этот некогда впрыснутый родительский яд.
Мы кричим и наказываем детей не от большой любви к ним, а от остро уколотого их непослушанием эгоизма. Мы не хотим дать им право быть совсем другими, чем мы, — жить не по нашим шаблонам, а свободно и вдохновенно творить свою, не нашу, жизнь.
Как можно кричать или наказывать ребенка, когда перед тобой только начинающий раскрываться тонкий бутон, из-под зеленых листочков которого едва-едва проглядывают намеки на дивный, невиданный цветок? Когда перед тобой чудо жизни, дарованное тебе Богом — как садовнику — на бережный уход и взращивание? Ты, главное, поливай, создавай условия, люби и лелей — а вот вырастет то, что не тобой было задумано и спроектировано. И главный подвиг родительской любви в том и состоит, чтобы уже сейчас, пока росток совсем мал, суметь полюбить его просто и безусловно.
